Первый прокурор Международного уголовного суда в Гааге, один из сотни "ведущих" и "смелых" мыслителей 2011 года, по версиям изданий Foreign Policy и The Atlantic, сотрудник Transparency International – все это Луис-Габриель Морено-Окампо (Luis Gabriel Moreno Ocampo). Его много критиковали, много восхваляли, он никогда не был скучным и всегда шел вперед.
Морено-Окампо родился в Аргентине в 1952 году, закончил Юридическую школу университета Буэнос-Айреса, и в 1980 году поступил клерком в офис министра юстиции Аргентины. В 1985 году он прославился в качестве помощника главного обвинителя во время суда над членами аргентинских хунт, правивших страной в 1976-1983 гг. И неудивительно — это единственный процесс в истории Латинской Америки и первый со времени Нюрнбергского процесса в мире, когда на скамье подсудимых оказались фактические руководители государства. В 1988-1992 гг. Морено-Окампо представлял обвинение в десятках громких дел о коррупции и военных преступлениях против министров, федеральных судей и высокопоставленных военных.
Затем он основал собственную юридическую фирму (Moreno Ocampo & Wortman Jofre), специализировавшуюся на антикоррупционных программах для крупных корпораций и арбитраже сложных конфликтов. Кроме того, фирма за свой счет участвовала в делах о политической коррупции и тому подобных. В конце 1990-х он участвовал в реалити-шоу "Fórum, la corte del pueblo" (приблизительно переводится как "Собрание – суд народа"). Кроме того, он преподавал, консультировал ООН и Мировой банк, писал статьи и книги.
Но главная работа его жизни началась 16 июня 2003 года, когда был избран первым в истории прокурором первого в истории постоянного Международного уголовного суда. За 9 лет своего срока он превратил офис прокурора из непонятной конторы с несколькими сотрудниками и толпой стажеров в институцию, с которой необходимо считаться. Однако во время прокурорства Морено-Окампо ни одного приговора суд так и не вынес –Томас Любанга, первый обвиняемый по первому процессу, начатому в международном уголовном суде, был приговорен лишь в июле 2012 года, спустя месяц после того, как Луиса Морено-Окампо сменила его заместитель, Фату Бенсуда.
О работе в Аргентине
Процессы по делам участников хунт полностью изменили мою жизнь, потому что перед тем я больше занимался академической стороной закона, и я тогда понял, что в реальности все совсем по-другому. Преступниками были представители власти. Преступления совершали полицейские. Вообще-то большинство моих сограждан, включая мою мать, поддерживали преступников. Они думали, что хунта защищала их от партизан. Так что это было очень трудно, кроме того, из-за масштаба преступлений мы представляли суду 800 свидетелей. Это радикально изменило мое представление о законе, а также оказалось масштабным упражнением в том, как представить судьям огромные массивы свидетельств. Но когда процесс начался, самое интересное, что я понял, это что процесс стал уроком всему народу. Моя мать позвонила мне через две недели после начала процесса и сказала: "Ты был прав. Я все еще восхищаюсь генералом Видела, но он должен сидеть в тюрьме". (Информационный центр ООН, июнь 2009)
Вот почему я верю в процедуры правосудия. Признание виновным – это важно, но самое важное, это чтобы люди поняли, что происходит. (LA Times, ноябрь 2011)
Первый урок, который я выучил в Аргентине, это что стоит начинать с людей наверху. Следующим уроком было понимание, что привлечение к ответственности требует много времени. Это долгий процесс. (Информационный центр ООН, июнь 2009)
Я думал, что процессы по делам хунты были пиком моей карьеры, когда мне было 32 года. Но потом оказалось, что это были тренировки. Эти процессы научили меня расследовать масштабные преступления и представлять суду обвинения. Другие дела дали мне понимание сложности финансов. Расследования в области финансов и коррупции делают вас куда более умным и тонким прокурором. Моя работа в корпоративном секторе помогла мне понять организации, а работа с НГО – как вовлечь гражданское общество. (Информационный центр ООН, июнь 2009)
В некотором смысле Аргентина дала мне разносторонний опыт, и я чувствую, что он полезен мне в работе прокурора МУС, потому что тут нужно представлять различные системы права и понимать, что люди в различных странах и различных политических системах отличаются. Это потрясающе.
О международном правосудии и работе прокурором МУС
Я думаю, это [Международный уголовный суд] – самая замечательная юридическая институция из когда-либо существовавших. Это не просто суд. Это подобно соглашению. Федерация стран объединились, чтобы наказать массовые преступления и предотвратить их в будущем, только это федерация без правительства. Это союз государств с единым судом. (Информационный центр ООН, июнь 2009)
Некоторое время к нам приходило много писем от немцев, требующих наказать [бывшего канцлера Герхарда] Шредера за уклонение от уплаты налогов. <…> Это потрясающе, мы стали символом. По всему миру люди чем-то обеспокоены, и они обнаруживают, что мы существуем, чтобы помочь им. (LA Times, ноябрь 2011)
На мне лежит ответственность быть первым прокурором [этого суда], так что мне нужно выстроить институцию. И уважение к закону принесет изменения к лучшему. Представьте футбольного судью, передвигающего ворота в зависимости от того, какая команда их защищает — его друзья или их противники. Больше футбола не будет. Вот какова наша роль: мы должны уважать закон, чтобы остановить эти масштабные преступления. Это моя работа, и я действую в соответствии с законом. Это моя единственная забота, единственное, что я должен делать. (Foreign Policy, февраль 2009)
Это удивительная работа, потому что я должен очень хорошо понимать новые законы, являющиеся комбинацией гражданского права и обычного права, в общемировом масштабе. Я также и администратор. Суд состоит из трех сотен человек из 60 стран, работающих вместе по очень сложным правилам. <…> Мы должны опираться на закон в ситуации, когда на протяжении пяти тысяч лет закон не играл роли в международных отношениях. И мы имеем дело не с одной страной, скажем, Югославией, Руандой или Аргентиной, но со всем миром. Вот почему я должен объяснять политическим лидерам, что вот таков закон. Я не могу быть политиком. Я должен информировать их [лидеров] о том, что я сделаю и объяснить им, что это всего лишь закон. Вот таковы разные аспекты моей работы. (Foreign Policy, февраль 2009)
Сила должна подчиняться закону. Мы уважаем национальный суверенитет, поэтому мы не отправляем армии. Мы просим национальные полицейские силы исполнить ордеры, выданные МУС, так же, как [национальный] судья выдает указания, а полиция их выполняет. Это хорошо работает во многих случаях; в других случаях – не очень. Джозеф Кони [глава угандийских повстанцев] прячется в кустах, окруженный ополченцами. Далее, есть случай Судана, ордера на арест президента страны Башира, и, конечно, президент не приказывал арестовать самого себя! (LA Times ноябрь 2011)
О геноциде в Дарфуре
Предъявление обвинения Баширу и Харуну означает конец безнаказанности, потому что они предстанут перед правосудием. <…> Идея, что Харун [отвечавший в суданском правительстве за гуманитарную работу. – прим. автора] может договориться, что они сами могут расследовать преступления – это иллюзия. Сохранять Харуна в роли министра по гуманитарным вопросам, контролирующего тех самых людей, которых он гнал <…> сохранять их у власти, это то же самое, что держать поджигателя начальником у пожарных. (Guernica, март 2009)
Пять тысяч человек умирают в Дарфуре каждый месяц. Это геноцид, происходящий сегодня. Проснитесь. Люди не хотят видеть этих масштабных преступлений. Сожалею. Я не могу быть частью этой слепоты. Преступления происходят прямо сейчас, и мой долг сказать это. Если кому-то из-за этого неуютно, тем лучше. Мир должен ощущаться неуютным. Проблема в том, что лидеры страны нападают на 2,5 миллиона людей. Вот почему государство не должно руководить преступлениями. Башир – это государство. И по этой причине бегут дарфурцы. Это урок, который мы выучили после Аушвица. После Второй мировой войны был создан Совет безопасности, имеющий право использовать главу VII Хартии ООН, чтобы ограничить суверенитет в таких случаях. И нам нужно знать, что мир сделает, чтобы остановить эти масштабные преступления. (Foreign Policy, февраль 2009)
Международное сообщество имеет троякий подход: гуманитарная помощь, безопасность и политические договоренности, без учета правосудия. Когда был выпущен ордер на арест Ахмеда Харуна, что я увидел, так это тенденцию игнорировать реальность. <…> Г-н Харун был назначен главой комитета, расследующего нарушения прав человека. Это не шутка, таким образом г-н Башир подтверждает для членов своей группы, что если они будут следовать его приказам, то с ними ничего не случится. (Foreign Policy, февраль 2009)
Нам нужны переговоры, но если Баширу предъявлено обвинение, с ним невозможно вести переговоры. <…> Я считаю, переговорщикам придется научиться приспосабливаться к реальности. Суд – это реальность. (Foreign Policy, февраль 2009)
Об обвинениях в предвзятости
Я не могу работать в Ираке, потому что Ирак не подписал Римский статут. Я не могу расследовать преступления США, потому что США не участник Статута. Я скрупулезно следую одному стандарту – закону. И закон гласит, что мне нужно государство, подписавшее соглашение [т.е. Римский статут], чтобы я мог применить закон в этой стране. Так что я могу работать в Конго, потому что президент Конго попросил меня об этом. То же относится к Уганде и ЦАР, потому что в обоих случаях президенты подписали соглашение и попросили моей помощи. Вот почему я работаю с ними. Или же Совет безопасности может направить мне случай, как это было с Дарфуром. Но я не могу ворваться в страну, не являющуюся участником соглашения. Я не могу этого делать. (Информационный центр ООН, июнь 2009)
Это пропаганда Башира. Джозеф Кони двадцать лет похищал детей в Уганде и готовил их для войны или сексуальных услуг. Он похищал девочек, чтобы дать их в жены своим командирам. Представьте такое в США. <…> Мы не игнорируем жертв в Африке из-за того, что они африканцы. Мы защищаем их. Если убийцы – африканцы, я их накажу. (LA Times, ноябрь 2011)
О себе
[Меня вдохновляет] Джиованне Фальконе (итальянский судья, погибший от рук мафии). (The Wall Street Journal, июнь 2006)
Я не могу идти легким путем. Никто не знает, какие у меня есть доказательства. Пусть решает судья. (The Guargian, август 2008)
У нас глобальные проблемы, но нет глобального правительства. Я думаю, что международные организации стали играть более важную роль. Это эпоха фейсбука. В фейсбуке мы – глобальное сообщество с единой целью – больше никаких больших преступлений. Это процесс, в котором мы сражаемся не оружием; мы укрепляем закон, это требует времени, но мы победим. (LA Times ноябрь 2011)
