Автор: Нина Маливанова
Прежде чем стать всемирно известным импресарио, театральным деятелем и искусствоведом, Сергей Дягилев, на всякий случай, получил диплом юриста. Университет он "страшно любил", но причиной тому была не банальная тяга к знаниям, а возможность "неделания". А еще – щегольская форма. И хотя правоведение удалось одолеть лишь за шесть лет – вместо положенных четырех – его насыщенной студенческой жизни учеба не помешала.
В розовощеком, полноватом, цветущего вида юноше-провинциале, приехавшем в 1890 году из Перми в Петербург, пока еще сложно было предположить будущего эстета, щеголя и сибарита, изящные манеры и элегантный облик которого будут буквально пропитаны ароматом роскоши.
Его решение поступить на юридический факультет едва ли было актом профессионального самоопределения. Скорее, он последовал моде того времени: юридическое образование, гарантировавшее престижную карьеру, связи и достойный заработок, пользовалось популярностью среди дворянской молодежи. К тому же учиться на юрфаке было гораздо проще, чем на других факультетах: среди дисциплин общие преобладали над специальными (о том, как поиски легкого ремесла привели на факультет права будущего поэта Александра Блока и что из этого получилось, читайте здесь).
Пожалуй, самым необычным для сегодняшнего абитуриента аргументом в пользу поступления в университет была щегольская форма. Однокурсник Дягилева и его будущий соратник по "Миру искусства", художник Александр Бенуа признавался, что в университет его самого манила "вовсе не наука, а все этот ребяческий соблазн гарцевать в мундире и при шпаге!". Думается, такой довод мог быть близок и ценившему внешний лоск Дягилеву.
Сережа-гимназист, середина 1880-х гг.
Статус студента, вспоминал также учившийся вместе с Дягилевым его двоюродный брат Дмитрий Философов, "давал свободу быть самим собой или, скорее, возможности найти себя… От студента никто еще ничего не требует. Дают ему кредит. И студент может "не делать", для того, чтобы осмотреться, подумать, поработать на свободе".
Эту возможность "неделания" Дягилев использовал сполна, посещая выставки, театры, концерты и званые вечера. Он брал уроки вокала у итальянского баритона Антонио Котоньи и учился музыке у Римского-Корсакова. В эти годы Дягилев попеременно мечтал стать певцом, композитором, художественным критиком, да мало ли кем еще. Он, без сомнения, был музыкальным человеком, немного рисовал, сочинял стихи. Профессионалом ни в одной из этих областей искусства он так и не стал. Но его главный талант, которому предстояло раскрыться позднее, состоял в другом – в умении собирать вокруг себя самых одаренных людей своего времени и объединять их для общего дела.
Философов утверждал, что "для Сережи университет воистину не существовал", а экзамены тот "держал с омерзением". В сходных выражениях писал о студенческих годах мэтра и один из его фаворитов, танцовщик и балетмейстер Сергей Лифарь. В своей полной откровений книге воспоминаний "Дягилев и с Дягилевым" Лифарь резюмировал: "Университет не сыграл большой роли в жизни Дягилева: ни наука, ни студенческая жизнь не интересовали его. Он не жил студенческими интересами – стадность его отпугивала – и не был ни правым, ни левым". Собственно юридические науки, по свидетельству Лифаря, также мало волновали Дягилева: лекции он посещал редко.
Сергей-студент, начало 1890-х гг.
Впрочем, сам Дягилев был несколько иного мнения о своем усердии в науках. В одном из первых за время учебы писем к любимой мачехе Елене Валерьяновне Дягилевой-Панаевой он сообщал: "Во-первых, на лекции хожу уже две недели. Очень интересны, так что не только не пропускаю, но даже хожу и на необязательные. Может быть, это на первых порах только, но, впрочем, думаю так и продолжать. Вообще мне университет нравится <…> Я решил так: университет посещать вполне аккуратно, слушать там внимательно". А в одном из следующих посланий даже обронил такую фразу: "<…> чудный университет, страшно я его люблю".
Показателен один из самых ярких эпизодов студенческой жизни Дягилева – встреча его и Философова с Львом Толстым, состоявшаяся зимой 1892 года. Молодые люди передавали писателю собранные студентами пожертвования в пользу голодающих крестьян. Толстой поинтересовался, на каком факультете они учатся. Услышав, что на юридическом, спросил: "Ну, значит, ничего не делаете?" (Лев Николаевич имел все основания для такого вывода – он сам около двух лет проучился на юрфаке Казанского университета, но учебу бросил). На виноватое признание студентов писатель ответил так: "Да это и отлично. Вы не думайте, что я шучу, я серьезно. Этот маленький отдых очень полезен, когда человек не знает, к какому пути примкнуть, не имеет своих убеждений, да их в молодости и не может быть, – это дает ему время одуматься".
"Маленький отдых" Дягилева оказался не таким уж и маленьким. Из-за постоянного "закладывания" (т.е. откладывания на неопределенный срок) переходных экзаменов он отстал от своих однокурсников на два года. Сдать выпускные экзамены его, по свидетельству Лифаря, заставило только сознание, что необходимо получить высшее образование и диплом. Таким образом, четырехгодичный университетский курс он завершил за шесть лет, в 1896 году.
Сергей Павлович Дягилев, 1916 год.
Биография Дягилева-студента удивляет отсутствием хотя бы малейших признаков внутренней борьбы. Будто бы не знал он тех мучений, излома и надрыва, которые сопровождали поиск любимого дела, к примеру, поэтом Александром Блоком или художником Василием Кандинским, также некогда студентов права. Дягилев же, кажется, ни на минуту не допускал самой мысли о том, что может стать юристом, но всегда знал, что будет служить искусству.
23 июля 1896 года он телеграфировал мачехе: "Университет кончился обнимаю Сергей". А уже в феврале 1897 года открыл свою первую выставку картин, для которой всего за два месяца самостоятельно отобрал и вывез из-за границы 250 работ английских и немецких акварелистов. Впереди были новые проекты, среди которых – художественное объединение "Мир искусства", одноименный журнал и, конечно же, покорившие Европу "Русские сезоны" и "Русский балет".
Близко знавший Дягилева Лифарь вспоминал, что "отдельные куски его жизни <…> были для него всегда только эпизодами <…> [Напротив,] не эпизодична была творческая воля Дягилева: отдельные проявления ее, отдельные увлечения Дягилева были эпизодами, но вечное, постоянное горение, вечная страсть открывать и давать миру творческую красоту – не эпизод".
