Судья Бальтасар Гарсон: принимать волевые решения и означает быть судьей

Экспансия уголовного права в России отчасти логична

Мы понимаем, что уголовное право – минимальное право, оно основано на участии государства и минимальной интервенции. И если превалирует уголовное право, значит, другие механизмы работают плохо или не работают вовсе. То, что было при СССР, очень похоже на то, что было в Испании во времена Франко. Но в нашей стране не было смены экономического строя. В России были пройдены процессы, к которым социальные институты были просто не готовы. Переход из тоталитарной системы к свободной экономике – это серьезная смена парадигмы. Я стал заниматься юриспруденцией примерно в 1978 году, тогда же появилась испанская Конституция, в итоге мне довелось проследить всю траекторию, которую прошла судебная система от диктатуры до демократии. Внутри системы всегда кажется, что все меняется медленно, но изменения радикальные. 

Когда мы говорим о России, то существует понимание, что в переходный период не было никакого контроля и не понятно, откуда у определенных людей взялись определенные богатства. Это провоцирует подозрения и повышенный интерес к российским инвесторам. Именно из-за того, что определенные вещи объяснить нельзя, прибегают к Уголовному кодексу. В Европе с этим ситуация более продвинутая, у нас есть все необходимые инструменты для идентификации людей, их капитала и связей между их бизнесом. Сейчас мы снова находимся в переломном моменте, когда в мире обнародуют все новую информацию. Всплеск коррупции во многих странах приводит к тому, что социум, общественное мнение требует жестких мер. Тут тоже вступает в игру уголовное право. Не могу сказать, что я с этим согласен, но это описывает реальность.

В Испании в уголовном праве сначала был уклон в некоторую инквизицию. Ситуацию поменяла фигура судьи-следователя, которая процесс уравновесила. К ней однозначно не относились, она подвергалась и критике, и похвалам. Во многом это зависело от того, помогает ли позиция такого судьи определенным политическим силам или нет.

Испании нужно в два раза больше судей 

В Испании, как и в России, судьи загружены. Это приводит к проволочкам в процессах. Несмотря на эту загруженность, судьи не выносят шаблонных решений. Исключением здесь являются «легкие» преступления – именно они приносят наибольший вред обществу, их много и именно по ним чаще всего могут выноситься шаблонные решения, которые негативно влияют на правовую демократию. 

Сейчас на 46 млн жителей страны приходится 100 000 судей, это число нужно увеличить вдвое, чтобы обеспечить правовую защищенность граждан и избавиться от проволочек. Как правило, в первой инстанции решение выносится через год, ещё по году нужно на апелляцию и кассацию. Основные проблемы могут возникать в предварительном расследовании и следственных мероприятиях.  Но тут ситуация во многом зависит от того, как судья ведет расследование и какие механизмы задействует. Когда я забирал дела и начинал расследование, я изучал все элементы дела, чтобы сразу дать поручения следственным органам. Если речь шла о делах международного характера, то я звонил коллегам судьям во Францию, Россию, США и лично спрашивал, как идут дела. Иногда я даже собирал адвокатов и говорил им: «Господа, ваш подзащитный находится в изоляторе, предоставьте мне все материалы, упростите мою работу, а я как можно раньше постараюсь принять решение». Это был неформальный подход, но в рамках закона. 

В Испании на оглашении приговора необходимо присутствие или обвиняемого, или его защитника, потому что у судьи должен быть визуальный контакт с ними. Многие судьи ссылаются на большую загрузку и передают эти обязанности секретарям. В итоге судьи жили в письменной реальности, оторванной от действительности. Я считаю, что именно контакт с человеком позволяет принимать нужные решения и делать это быстро. А при формальном подходе расследование затягивается.

Судью возводят в лик святых

Судебная практика в Испании пользуется большим престижем, во время диктатуры судью возводили в ранг святого духа, это отделяло судей от общества. С переходом к демократии демократизировалась и судебная система, хотя некоторые отголоски элитарности остались. Однако из-за волокиты система очень критикуется. 

Чтобы стать судьей, нужно пройти три этапа экзаменов, которые работают на выбывание. Последний из трех нужен как для работы судьей, так и для работы прокурором. После успешной сдачи кандидаты обучаются в судейской школе и сдают еще один практический экзамен. Далее кандидатов распределяют в суды на практику, там они носят статус судьи-стажера. Только после этого их определяют на место работы в суд. В зависимости от возраста можно стать младшим или старшим судьей. Дальше служебная лестница зависит от стажа, лишь на «верхушки» системы судьи назначаются Верховным советом. 

При этом остается квота судебных мест не только для судей с профильным образованием. Они отводятся для опытных адвокатов и преподавателей университетов. Средняя зарплата судьи со стажем около 20 лет составляет €4500. В Верховном суде речь идет о €7000, но это чаще всего чиновники высокого класса. 

Мое первое дело касалось кражи копилки и бутылки самогонки 

Это была маленькая деревушка с населением примерно 1000 человек, все её жители были на похоронах. В это время один юноша пролез в дом через окно, стащил копилку и бутылку самогонки. Где-то под деревом он эту самогонку выпил, там его и застали местные жители по пути с кладбища. За его преступление ему грозило четыре года тюрьмы. Мне казалось, что это слишком. Я думал о том, как же снизить ему наказание, и заявил о смягчающем обстоятельстве, сказал, что он уже был пьян, когда залез в дом. В итоге ему назначили два года, реального срока он не получил, так как это было его первое преступление. Потом были внесены изменения в Уголовный кодекс, а наказание за подобное преступление снизили. 

Принимать волевые решения – означает и быть судьей

Я рисковал многим и многое потерял за свою принципиальную позицию, но оно того стоило. У меня есть своя концепция судебной системы – она должна служить народу. Так меня воспитали родители и школа. И если ты защищаешь народные интересы, то ты должен отдавать все, при этом общественные интересы всегда важнее частных. 

Какие ограничения имеются в борьбе с терроризмом? Можно ли прибегать к каким-то неформальным и незаконным методом в стремлении преследовать преступников? Хорошо или плохо убивать террориста? В 80-е годы высокопоставленные испанские чиновники были причастны к финансированию незаконных методов расследования террористической деятельности. Речь идет о методах на севере Франции против Басков. Многие в обществе поддерживали эти незаконные методы – в том числе и судьи. Расследовать это финансирование – значит противостоять самой системе. Но мне как судье тогда надо было решить: выполнять предписания закона или выполнять предписания варваров. Я выбрал первое, а потом эти решения консолидировались и вошли в практику.

Мне неоднократно угрожали, что взорвут, около нашего дома сожгли машину моей дочери, в другой раз на машине нарисовали свастику.

Звонок президента

Когда-то я работал над делом, связанным с наркобизнесом, тогда речь шла о 500 кг кокаина. Кубинец, причастный к этому, был задержан в Испании. Когда я стал брать у него показания, он быстро сообразил, что дела его плохи, и он согласился работать со следствием. Когда он заговорил, то обнародовал целую вереницу фактов, которые затрагивали в том числе Розовый дом в Буэнос-Айресе (официальная резиденция президента Аргентины – прим.). Тогда президентом был Карлос Менем. В деле были замешаны родственники президента: сестра его жены и ее муж входили в преступную организацию. Муж возглавлял таможенную службу, в его обязанности входило получать чемоданы с долларами, которые прилетали из Нью-Йорка в аэропорт Буэнос-Айреса, оттуда их отправляли в Монтевидео, Уругвай, тогда офшорная зона. 

В Испанию приехала судья из Аргентины, чтобы собрать информацию и продолжить работу в своей стране. Я ей лично передал в руки приказ о задержании сестры жены Менема. Через три месяца никакого задержания не произошло. Мне звонит аргентинский прокурор (я не буду называть имен, так как все они продолжают работать) и говорит, что приказ о задержании затерялся в недрах письменного стола. Судья попала под следствие. На суде ее защита предоставила диктофонную запись, где судья записала меня в разговоре. Она меня пыталась спровоцировать сказать, что президент Менем к происходящему не имеет никакого отношения. Я сказал: «Президент Менем обладает дипломатической неприкосновенностью, я ничего не могу с этим сделать, это вы [в Аргентине] должны заниматься расследованием». 

Через неделю ко мне приходит секретарь Верховного суда в крайне нервном состоянии и говорит: «Вас просит к телефону кто-то, кто назвал себя сеньором Менемом, президентом Аргентины». Действительно, дозвонилась его секретарь и была на линии. Я поставил на громкую связь и сказал: «Передайте президенту Менему, что в Испании судьи не говорят с президентами, потому что это бы нарушило их независимость». С тех пор Менем не мой друг. 

Независимость судебной власти – абсолютна

Если судья не принимает или принимает какое-то решение, то это только его воля. Более того, независимость – это обязанность. В базовых слоях судебной структуры Испании судья чувствует себя независимо. На верхушке этой пирамиды, когда служащие назначаются по своим политическим взглядам, когда частично может вмешиваться Совет Верховного суда, с этим могут быть вопросы, но и там теоретически есть гарантия независимости. Конечно, определенное давление есть.

Например, когда я занимался фондами Министерства внутренних дел Испании, которые использовались для незаконных операций (речь идет о расследовании связи спецслужб и МВД Испании с «эскадронами смерти», действовавшими в Стране Басков – прим.), ко мне зашли в дом, установили прослушку. Средства массовой информации, которые поддерживали правительство, вели против меня кампанию. Но это обычное дело, судья знает, что такое возможно. Когда я работал над делом Берлускони и над делом Пиночета, давление было. Когда мне довелось расследовать экономические преступления франкистского режима, дело дошло до того, что меня отстранили.

Что я не успел сделать в статусе судьи?

Дело Берлускони мы расследовать закончили, но он являлся членом Европейской ассамблеи, поэтому пользовался неприкосновенностью, а после и вовсе стал президентом. Мы передали результаты расследования в Италию, и там начали свое расследование. Однако Конституционный суд Испании сказал, что этот человек находится под иммунитетом, – дело закрыли. Я почувствовал некоторую неудовлетворенность. 

Но есть одно дело, которое я бы хотел закончить. Все хотели бы, чтобы мы довели его до логического завершения. Это расследования преступлений режима Франко. Верховный суд положил конец этому расследованию и не позволил больше никому из судей это дело расследовать. Единственной страной, где этим вопросом занимались, была Аргентина. 

Став адвокатом, я сильно изменился

Поменялось мое видение судебной системы, оно стало шире. Я понял, что судья более предвзято относится к адвокатам, чем к прокурорам. Существует некая презумпция виновности. Конечно, можно сказать, что речь идет об обвиняемом, которого кто-то считает виновным. Но тогда сама презумпция – это фикция. Исправить это мог бы институт судьи-гаранта, который занимался бы исключительно процессуальными вопросами. Решал, заключать ли обвиняемого под стражу, арестовывать ли его имущество. Такой двуликий Янус сделал бы систему менее инквизиционной. Он же мог гарантировать целостность бизнеса и сокращение его ущерба в случае, если его руководитель оказался под следствием. 

Беседовали Кирилл Бельский, партнер «Коблев и партнеры», Екатерина Борзенкова «Право.ru».