На распутье: судьи рассказали об ошибках и сложных решениях
Пишет судья Грегори Майз, один из редакторов книги «Трудные дела: судьи рассказывают, какие самые сложные решения они принимали» ('Tough Cases: Judges Tell Stories of Some of the Hardest Decisions They’ve Ever Made').
Часто дела валятся на судью так, что он едва успевает разобраться и сформулировать решение. Это верно для «простых» процессов. Но изредка попадаются такие запутанные и эмоционально сложные дела, которые способны проверить на прочность даже самых опытных юристов. Это могут быть уголовные, гражданские, наследственные или семейные споры. При этом судья часто не может найти подходящий прецедент, так что ему приходится бороздить неизведанные воды в поисках «справедливого» ответа. А иногда прецедент есть, но он может привести к несправедливому решению.
Еще есть случаи, когда судья имеет широкое усмотрение применить расплывчатый правовой принцип. Например, «в интересах ребенка» в деле об опеке либо «правильный приговор» в уголовном деле, где диапазон может быть от тюрьмы пожизненно до наказания без лишения свободы.
Некоторые дела тяжелы не только сами по себе. Они еще и привлекают внимание целого общества и очень политизируются. Это может быть тяжело для выборных судей. Они знают: какое решение ни примут, оппозиция сможет поднять его на знамена и использовать против него, чтобы лишить статуса. Конечно, политический аспект не должен мешать судье разрешать дела согласно закону и обстоятельствам дела. Но эта обязанность становится еще мучительнее, если знаешь, что решение, скорее всего, будет непопулярным у большей части общества (1).
Маска правосудия
Пишет профессор Юридической школы штата Вермонт Филип Майер.
Моя подруга из колледжа, тогда молодой судебный защитник, получила место судьи первой инстанции в Коннектикуте. Я как-то зашел, чтобы с ней пообедать, но она еще не закончила. Я сел на скамейку и послушал дело.
Оно было сложным. ДТП со смертельным исходом. Пьяный подсудимый сбил молодую мать, которая переходила дорогу по пути из магазина. Но адвокат убеждал, что это особый случай, человеку надо дать условный срок и обязать лечиться. Дело в том, что его подзащитный, ветеран военных действий, недавно вернулся с зарубежной кампании и страдал от серьезного посттравматического стрессового расстройства («афганского синдрома»). От него он лечился самостоятельно – с помощью алкоголя. Адвокат возбуждал глубокое сочувствие к военному, во многом трагическому герою. Ему мало было печали и раскаяния – на них теперь накладывалась вина после аварии.
Не помню, что говорил прокурор и какое наказание предложил. Помню, что сестра пострадавшей рассказывала о ее доброте и щедрости, о том, что маленькая девочка теперь будет расти сиротой. Многочисленные члены семьи умершей плакали на заседаниях. А еще в зале сидело много местных адвокатов по уголовным делам, которые пришли оценить новую судью и ее решение.
Когда она выносила приговор, она смотрела прямо на подсудимого. Она производила впечатление властной и сильной, не выдавала никаких сомнений в тех обстоятельствах, которые повлияли на ее решение. Вспоминается, что она назначила серьезный реальный срок и обязала ветерана пройти лечение в месте заключения.
Хотя ее слова были искренними, мне кажется, им чего-то не хватало. Под новой властной маской судья скрыла все свои сомнения.
На обеде знакомая, обычно активная и открытая, выглядела необычно сдержанной. Мы не обсуждали это дело. Она очевидно не хотела возвращаться к тому, что случилось в зале заседания. Мне было интересно, повлияло ли на нее число адвокатов среди слушателей. Или, может, будучи молодой матерью, она бессознательно олицетворяла себя с пострадавшей? Понимала ли она, что культурные факторы как-то повлияли на ее решение?
После обеда она вернулась в свой зал заседаний к нерассмотренным делам. С тех пор я часто думал, как сложно быть «хорошим» (беспристрастным, этичным, следующим закону) судьей. Иногда это, должно быть, одиноко и мучительно.
И что судьи говорят сами себе, чтобы их не преследовали мысли об их решениях, в которых часто полно судейского усмотрения?
Судьи в сомнениях
Истории из книги «Трудные дела: судьи рассказывают, какие самые сложные решения они принимали» ('Tough Cases: Judges Tell the Stories of Some of the Hardest Decisions They’ve Ever Made').
13 судей рассказали, как разрешали сложнейшие дела в своей карьере. Их истории показывают, что в юриспруденции не всегда возможно найти однозначный ответ. Судья окружного суда Флориды Дженнифер Бейли вспоминает, как у нее не было выбора, кроме как вернуть маленького Элиана Гонсалеса к отцу на Кубу после смерти матери. Женщина попыталась сбежать из Кубы в Майами к родственникам и утонула после крушения судна. Ребенку удалось доплыть до американского берега на автомобильной камере. Но Элиана вернули отцу, хотя родственники были против. Дело вызвало широкий общественный и политический протест против депортации ребенка (2).
Коллеге Бейли Джорджу Гриру выпало решать кейс Терри Шайво, которая с 1990 года находилась в коме в вегетативном состоянии без надежды на улучшение. Ее муж и опекун разрешил прервать жизнь, но родители сопротивлялись. Они начали общественную кампанию. В итоге парламент Флориды принял закон, позволяющий губернатору запретить прерывание искусственного поддержания жизни. Это и сделал губернатор Флориды Джеб Буш. Но новый закон был обжалован и признан неконституционным. Итоговое решение по делу Шайво принял в 2005 году Джордж Грир, который указал отключить аппарат искусственного питания. Тогда он выдержал беспрецедентное давление.
Немногим выпадает противостоять президенту, Конгрессу, законодательной власти и церкви. Я вышел с высоко поднятой головой.
Судья Фредерик Вайсберг председательствовал на процессе 33-летней Баниты Джекс, которую обвинили в убийстве всех ее четырех дочерей в Вашингтоне. Будто этого самого по себе недостаточно, Джекс жила с останками своих детей. Разлагающиеся тела помог найти только ужасный запах. По версии Джекс, они все умерли во сне при разных неправдоподобных обстоятельствах. Ее истинная роль была очевидна. Но Вайсбергу пришлось решать, пойти ли навстречу подсудимой, которая хотела отказаться от статуса невменяемой. Он долго опрашивал Джекс, которая выглядела поразительно разумной и даже иногда проницательной, и все-таки разрешил ей отказаться от «защиты невменяемости». В итоге она получила 120 лет в тюрьме (30 лет за каждое убийство) (3).
Даже справедливые решения могут оставлять душевные раны. Судья из Нью-Йорка до сих пор скорбит по ребенку-аутисту, с которым познакомилась, когда была председателем в деле о выселении его отца. Судья почувствовала неладное, поэтому сделала запросы в социальные службы, чтобы убедиться, что с ребенком все хорошо. Они ответили, что все в порядке. Но спустя годы судья узнала, что отец перерезал мальчику горло и оставил умирать в ванной (4).
Судья рассказывает, как совершил ошибку
Судья Верховного суда округа Колумбия Рассел Кэнан признается, что совершил ошибку в одном из своих самых сложных разбирательств. Это было уголовное дело с участием суда присяжных. Кэнан был уверен, что подсудимый вообще ни в чем не виновен. Но он получил записку от присяжных с вопросом: «Если мы признаем его невиновным в «нападении с намерением убить, будучи вооруженным», то можем ли мы по-прежнему признать его виновным в «нападении с опасным оружием»?»
Из этого судья сделал вывод, что они признают подсудимого виновным в «нападении с опасным оружием» и, что еще важнее, во «владении огнестрельным оружием во время насильственного преступления». Последний состав влечет за собой обязательный приговор на пять лет.
Судья опасался, что будет вынужден отправить за решетку сорокалетнего отца маленьких дочерей за преступление, которое он не совершал и обвинитель не доказал. И, возможно, часть вины будет лежать на самом Кэнане, который не удовлетворил ходатайство об оправдательном приговоре [эта бумага подается, когда доказательств недостаточно, чтобы устранить разумные сомнения в виновности – «Право.ru»].
Чтобы спасти подсудимого от тюремного заключения, судья в последний момент добился заключения сделки со следствием, хотя местные нормы запрещали такое вмешательство. Кэнан рассчитывал, что мужчина признает вину в одном из преступлений, которое не предполагает обязательного минимального срока. После этого сам судья применит усмотрение при назначении приговора и назначит ему условный срок.
Как и планировалось, Сэм [подсудимый] неохотно признал вину, а судья это принял. Но затем Кэнан увидел в комнате присяжных забытую бумагу, из которой следовало, что они собирались признать мужчину невиновным по всем пунктам обвинения.
Под угрозой пяти тяжелых лет и под влиянием невысказанного обещания от меня, что он не пойдет в тюрьму, Сэм признал вину. Но мне кажется, что он не делал того, в чем признался. Я пересек черту, чтобы сделать правильно, под серьезным давлением и в исключительных обстоятельствах.
Рассказ об этой истории дает Кэнану возможность мысленно вернуться назад и извлечь болезненный урок из ошибок. Его можно сформулировать так: «Судья, который желает только хорошего, приходит к неверному решению, когда ставит справедливый исход выше строгого выполнения процессуальных правил. Он узнает, насколько опасно добиваться «грубого [«беззаконного»] правосудия» в сложном деле» (2).
Вольный перевод статей:
1) The Texas Law Book, 'Tough Cases: Judges Tell Stories of Some of the Hardest Decisions They’ve Ever Made'.
2) ABA Journal, 'Removing the judicial mask: Judges tell the stories behind their most trying decisions'.
3) Washington Post, 'How judges weigh shades of gray to make tough legal decisions'.
4) Harward Law Today, 'Judges and their toughest cases'.