«Израиль остается экономическим магнитом и во время войны»: интервью с адвокатом Эли Гервицем

Чем израильский рынок юридических услуг принципиально отличается от российского?

Когда я вел в России курсы о ведении бизнеса в Израиле, то активно использовал эпиграф собственного авторства: «Правовые теоремы везде более или менее одинаковые, а вот аксиомы могут очень сильно различаться».

С точки зрения систем права российская правовая система по своей сути континентальная. Израильская — это смесь разных правовых традиций. Представьте: здесь была Османская империя, затем Британский мандат, а потом немецкие евреи имплементировали смесь иудейского права с английским. В результате в Израиле сложилась своеобразная и интересная правовая система, но, по сути, она все-таки относится к англо-американской системе common law — в Израиле право прецедентное.

Важно определиться с терминологией: в Израиле юрист — это образование, а адвокат — это профессия. Если в России адвокаты — это в первую очередь коллеги, которые выступают в судах в уголовных процессах, то в Израиле человек получает юридическое образование, затем в течение года-полутора проходит обязательную практику, после чего сдает экзамены. За небольшими исключениями, не существенными для нашего разговора, никто не может заниматься юридической практикой, не будучи членом единой израильской адвокатской гильдии.

Как Израиль живет в условиях адвокатской монополии?

В Израиле адвокатская гильдия — одна из самых сильных, если не самая сильная. И как таковая она стала заметным игроком на политическом поле, способным лучше защищать интересы адвокатов и юристов. То есть у этой монополии есть не только минусы, но и плюсы с точки зрения юридического сообщества.

У нас это не отсев по принципу «берем — не берем». Это практика, где выпускники юрфака в течение года или полутора работают юристами-практикантами в адвокатских фирмах, прокуратуре и судах, приобретают дополнительный практический опыт. После этого сдают два экзамена: письменный — 100 вопросов по американской системе, следом устный — по тем сферам права, которые они изучали. И после этого получают адвокатскую корочку, которая становится своего рода знаком качества.

Есть ли у монополии минусы? Думаю, что их не может не быть, как и у любой другой монополии. Сознаюсь, что не могу сравнить ситуацию в Израиле со всеми ее нюансами и ситуацию в России со всеми ее особенностями, чтобы однозначно сказать, станет ли в России лучше после введения адвокатской монополии.

Но как человек, который в глубине души очень большой противник монополии и сам не хотел бы быть монополистом, отмечу: Израиль — это своего рода остров. И все бизнесы в Израиле, которые ориентированы на международный рынок, мегаконкурентны и мегаэффективны. А все бизнесы, заточенные только на Израиль, — это «слоники маленьких островов». Поэтому нет, в целом я не сторонник монополии. При этом вижу безусловные плюсы в монополизации сферы предоставления юридических услуг.

Как война в Израиле повлияла на юридический рынок и запросы клиентов?

Понятно, что война не могла не повлиять на рынок. Но самый важный вывод, который будет сделан из этой войны, — потрясающая устойчивость разных составляющих израильского рынка, в том числе рынка юридических услуг. Есть хорошая фраза: «Давайте за одного битого двух небитых дадим». А мы в Израиле биты уже не первый раз: взрыв пузыря доткомов, который наложился на вторую интифаду в начале 2000-х, Вторая ливанская в середине 2000-х, пандемия.

Интересный вопрос: считается ли война форс-мажором? Спросите любого американского или европейского юриста, и сам этот вопрос выставит вас в неблагоприятном свете. Вы говорите о банальности: война — это форс-мажор номер один. В Израиле война форс-мажором не считается. Поскольку форс-мажор — это непредвиденное обстоятельство, а в Израиле она всегда ожидаема, по крайней мере с юридической точки зрения.

Конечно, и во время пандемии, и в первые дни нынешней войны система переживает определенный шок. Но переносит его стойко. В Израиле рынок юридических услуг можно разделить на три сегмента, каждый из которых эффективно находит свое место.

Во-первых, это мастодонты — условные израильские аналоги АБ ЕПАМ или «Пепеляев Групп». Это офисы, в которых многие сотни сотрудников. Конвергенция за последние 30 лет усилилась — крупнейшие юридические фирмы сейчас приближаются к тысяче сотрудников. Эти фирмы ориентированы на корпоративных клиентов, получают фиксированные гонорары. При этом одни проблемы во время войны ставятся на паузу (например, вход в новые проекты), но появляются другие. 

Во-вторых, это бутики — небольшие нишевые фирмы. Если ниша не исчезает из-за кризиса, то там тоже мало что меняется. 

Наконец, это маленькие всеядные фирмы, такие «юридические землеройки», которые из-за своих размеров и адаптивности выживают практически всегда.

Что касается влияния на экономику, все зависит от сегмента. С 2021–2022 годов израильский хай-тек находится в менее комфортной ситуации, чем раньше. Если прежде стартапы готовы были платить любые деньги за аренду, потому что для компании с миллиардной капитализацией это седьмой знак после запятой, то сегодня они экономят, сужаются, не снимают помещения с большим запасом. Огромное количество людей, призванных в резерв, в это время не программируют, не водят такси, не ставят унитазы. Конечно, экономически от войны страдает много людей. Бизнесу, чьего сотрудника призвали, приходится искать замену. Работников не хватает. Все разговоры о том, что нас заменят роботы, пока не реализуются. Закрываются рестораны, потому что просто невозможно найти официантов. Люди, которые хорошо работают руками, получают очень большие деньги, и люди, которые хорошо работают головой, тоже получают весьма неплохие деньги — все из-за нехватки кадров. 

В общем, война существует, нельзя сказать, что мы живем в параллельном мире, но влияние войны на юридический рынок не так сильно, как можно было бы предположить.

Как изменилась структура клиентских запросов за последние годы? Какие услуги стали наиболее востребованными?

Подавляющее большинство наших клиентов физически находятся не в Израиле — это люди, которые родились в СССР и сейчас живут в разных странах. Мы бутик, а не мастодонт и специализируемся на трех основных направлениях: репатриация евреев, репатриация их денег и инвестирование их денег. Наша сфера зависит от «разницы давлений» между тем, что происходит в разных странах постсоветского пространства и в Израиле. Когда в Израиле все хорошо, а в условной России все плохо, востребованность наших услуг резко растет. Если сравнить январь и март 2022 года, разница в количестве обращений — 25 раз. Многие месяцы мы работали практически круглосуточно.

Первое — репатриация. Если 35 лет назад переезд в Израиль был актом в одном действии, то сегодня это длительный процесс. Первый разумный шаг — убедиться, что у вас действительно есть право на гражданство. Здесь много ошибок в обе стороны: люди думают, что не имеют права, хотя оно у них есть, и наоборот. Несмотря на все наши вложения в «ликбез», нам звонят люди и говорят: «Я-то еврей со всех возможных сторон, но жена русская, а дети крещеные». И думают, что им не дадут гражданство. С другой стороны, есть люди, у которых три поколения в документах записаны евреями, но евреем был только один прадедушка, а этого недостаточно. Закон о возвращении короткий, но в нем хватает нюансов для судебных споров. Комфортнее вести такие споры, когда вы живете у себя дома, не торопясь, чем когда уже приехали в новую страну без документов, а ребенка нужно устраивать в школу.

Второе направление — перевод капиталов. После указов Центробанка РФ 2022 года я обнаружил, что один вид валюты можно было переводить в Израиль без ограничений — это были... российские рубли. Я долго уговаривал израильские банки принимать рубли, как было раньше, но успеха не добился. Потом ограничения смягчили до $1 млн в месяц — вполне комфортная сумма для большинства наших клиентов. Потом «Райффайзенбанк» де-факто ушел с российского рынка, но мы адаптируемся, мы же израильтяне.

Мы стараемся, чтобы наша клиентская база состояла из большого количества миллионеров, а не из нескольких миллиардеров — это гарантирует нам независимость. После 7 октября желание переводить деньги в израильские банки на время снизилось, но из всех наших клиентов — а их трехзначное число — деньги из-за войны вывел из Израиля только один человек.

Третье направление — израильская недвижимость. Мы любим эту сферу, потому что это неконфликтный процесс. В судебной тяжбе кто-то обязательно проиграет, в инвестициях всегда спор о справедливой цене, а цена квартиры — более или менее объективный критерий. Израильский рынок недвижимости показывает потрясающую устойчивость, хотя утверждение, что цены растут всегда, неправда. У нас было «потерянное десятилетие» с 1997 по 2007 год. После 7 октября статистика показывала резкий рост цен, несмотря на войну, но в реальности речь шла и плавном росте: застройщики продают квартиры за ту же сумму, но теперь берут 20% при заключении сделки, а 80% — под ключ, через четыре года. Фактически покупатель получает от застройщика беспроцентный кредит, который не отражается в номинальной цене, но «стоит денег».

Единственная сфера, где люди с российскими корнями действительно сталкиваются с особым отношением, — банковский комплаенс. Но, во-первых, дискриминируются не очень сильно в сравнении с французами, во-вторых, очень несильно в сравнении с тем, что происходит во Франции. Если нужен пример, чтобы почувствовать, что «нас, русских, везде ущемляют», можно его привести, но на самом деле никакой системной дискриминации нет. Израильскому суду совершенно наплевать, в какой стране зарегистрирована компания-истец и компания-ответчик, — он будет судить по закону.

Насколько реальны риски экстрадиции и взыскания российских долгов в Израиле?

Экстрадиция — острая тема для многих наших клиентов, но мы действуем контринтуитивно и часто против собственных финансовых интересов. Объясняем людям, что их страхи о завтрашней экстрадиции далеко не всегда обоснованы. Экстрадиция — сложный процесс, который требует долгой подготовки, качественного перевода документов. Я знаю российское дело, где человека в итоге экстрадировали, но судья написал, что был близок к отказу просто потому, что запрос выглядел как набор английских слов без единого правильного предложения: российская прокуратура перевела все через cheburashka translate.

Риск экстрадиции из Израиля по экономическим преступлениям невелик. Израиль экстрадирует по экономическим делам, экстрадирует в Россию, экстрадирует своих граждан. Так что говорить «из Израиля выдачи нет» нельзя — все может случиться, но объективные риски сейчас не очень высоки. Для клиентов без бюджетных ограничений мы готовим то, что называем «экстрадиционный скафандр». Если человека поднимают в шесть утра — а это всегда происходит в шесть утра, — его жене не нужно носиться по Израилю в поисках адвоката, а адвокату не нужно искать документы в интернете. Все готовится заранее.

В экстрадиционных процессах мы работаем в тандеме с коллегой, который занимается исключительно этой сферой, а мы привносим понимание происходящего на постсоветском пространстве. Когда я читаю судебное решение, где написано «адвокат ответчика утверждал, что в Россию экстрадировать ни в коем случае нельзя», дальше можно не читать — его клиента экстрадировали. Решение о том, в какую страну можно экстрадировать в принципе, принимает государство на уровне парламента и правительства, суд принимает только решение по конкретному делу. А Израиль подписал те же конвенции, что и Россия. Наш подход — не «в Россию экстрадировать нельзя», а «конкретного человека экстрадировать не стоит, поскольку судья, который вел дело, под санкциями и в списке Магнитского, следователь сидит, прокурор в бегах за рубежом». Это не выдумки, а цитаты из конкретного дела.

Вторая острая тема — трансграничная реализация судебных решений и процессов банкротства. Прецеденты реализации в Израиле российских судебных решений без необходимости судиться заново есть и по требованиям банков, и по требованиям частных лиц. Трансграничные процедуры банкротства — когда не было состязательного процесса — раньше формально не регулировались законом. Но и тогда окружной суд отказал, Верховный суд вернул дело на пересмотр, прозрачно намекнув, что процедуры нет, но «мы не хотим, чтобы люди прятались в Израиле». Потом приняли закон о трансграничном банкротстве, и сегодня это накатанный путь, по которому идут и российские кредиторы.

Что учитывать при выборе юридического консультанта в Израиле?

С высоты прожитых лет могу позволить себе быть объективным. Первое — нужно правильно выбирать из трех категорий юридических фирм. Когда мы представляли в Израиле один огромный холдинг, которому нужно было судиться против государства Израиля и другого огромного холдинга, мы понимали, что это работа для фирмы-мастодонта. И подключили к процессу именно такую, оставшись «второй скрипкой». Для сложной сделки с недвижимостью, дела о наследстве или инвестиционного проекта либо тех же вопросов репатриации лучше подойдет бутик из Тель-Авива, экономической столицы Израиля. А для стандартных бытовых вопросов достаточно небольшой локальной фирмы. 

При выборе консультанта обращайте внимание на реальный опыт работы с вашим типом задач, а не на громкие обещания. Проверяйте, есть ли у фирмы успешные кейсы именно в вашей области, будь то экстрадиция, недвижимость или корпоративные споры. И помните: хороший израильский адвокат никогда не пообещает стопроцентный результат, особенно в сложных международных делах.

И, конечно, нужно искать подходящих по духу людей. Наша коллегия работает по принципу, который мы называем «Your First OutRussian Law Firm». Мы не таргетируем потенциальных клиентов географически — не открываем офис в каком-то проходном месте и ждем, пока люди увидят вывеску «Адвокат» и зайдут. Мы таргетируем людей, где бы они ни находились — в Москве, Лондоне, Монако или Тель-Авиве. Наша целевая аудитория — бизнесмены и топ-менеджеры из постсоветского пространства, примерно мои ровесники, 50 лет плюс-минус десять. Те же культурные коды, анекдоты, референсы. Когда люди на аксиоматическом уровне смотрят на вещи одинаково, это экономит много времени и нервной энергии.

У нас выстроена экосистема из внутреннего ядра команды и внешнего периметра — коллег, с которыми мы работаем десятилетиями. Аудитора, который сопровождает сотни наших клиентов, я не могу взять в штат — в Израиле запрещено нанимать аудиторов в адвокатские коллегии. Риелторов мы тоже не берем на работу, но с клиентом, который хочет купить квартиру за миллион долларов, будет работать один риелтор, а с клиентом с бюджетом в десять миллионов — другой. Мы любим собирать ситуативные команды для различных не рутинных дел, чтобы получающийся инструмент был острым, как скальпель.