Известный бизнес-адвокат Андрей Гольцблат, управляющий партнер Goltsblat BLP, в нарушение канонов автобиографического жанра, в котором неизменно находится место воспоминаниям о детской мечте стать "кем-то", утверждает, что он "вообще никем не хотел стать". По его словам, попытка продолжить "династические" традиции родителей, занимавшихся сельскохозяйственными науками, "как-то не пошла". Увлечение воздухоплаванием и кратковременная учеба в училище вертолетчиков, которая "не понравилась", закончились тем, что его призвали в Воздушно-десантные войска. После службы в армии начался романтический период увлечения "Петровкой, 38", который привел Гольцблата в высшее учебное заведение МВД СССР. Учеба в аспирантуре вылилась в смелую для 80-х годов прошлого века кандидатскую диссертацию о развитии идеи правового государства в России в период 1905–1917 годов. Несомненно, выбор темы мог бы быть более стандартным для советского времени, если бы научным рукододителем диссертанта не оказался один из самых известных юристов нашего времени, истово исповедующий верховенство права.
Парадоксальное признание Гольцблата, что он "юристом стал абсолютно случайно", приводит к не менее парадоксальной мысли: никем другим он стать не мог. О том, почему он вряд ли смог бы реализовать себя в качестве судьи или чиновника, что дает ему избранная профессия и чего ему не хватает сейчас как юристу, что хуже – вмешательство или невмешательство государства в правовые вопросы, как бизнес разлагает суды, в чем опасность жить "сегодняшним днем и сегодняшним президентом", а также о создании "российского оффшора" в Рязани – в откровенных публичных высказываниях разных лет известного юриста.
О себе и о том, почему он вряд ли смог бы реализовать себя в качестве судьи или чиновника
Родители у меня были ученые, оба закончили Тимирязевскую сельскохозяйственную академию в Москве. Папа был профессором, доктором сельхознаук, заведовал кафедрой, мама – кандидат сельхознаук. Я пытался поступать в сельскохозяйственный вуз, но как-то не пошло.
Я вообще никем не хотел стать: у меня не было детской мечты стать юристом, музыкантом либо доктором, и я никогда не хотел стать десантником. Я просто закончил школу и поучился немного в вертолетном училище. Не понравилось – ушел, а потом прислали повестку в армию и направили в Псковскую дивизию ВДВ. В Афганистан не взяли, хотя у нас туда отправляли ребят. С парашютом прыгал, и не раз.
Я стал юристом случайно <…> Вернувшись из армии, вдохновился романтикой "Петровки 38" и поступил в Рязанскую высшую школу МВД СССР на юридический факультет. Затем аспирантура у [научного руководителя] Валерия Дмитриевича Зорькина, Верховный Совет, октябрь девяносто третьего… Так и закрутилось. Абсолютно случайно.
Тема диссертации по тем временам, а это был конец 1980-х – начало 90-х, звучала актуально: развитие идеи правового государства в период 1905–1917 годов в России.
Я вряд ли смог бы реализовать себя в качестве судьи или чиновника. В судейской работе отсутствует предпринимательская составляющая, которая для меня наиболее важна в сегодняшней работе.
Юридическая профессия дает счастливую возможность ежедневно совершенствовать аналитические способности, узнавать что-то новое о бизнесе, компаниях и бизнес-процессах. Мало какая другая работа может похвастаться такими возможностями для тренировки ума и расширения кругозора.
Понимать и знать институты права крайне важно. Без этого не получится стать профессионалом.
У меня есть правило: если начинаешь чем-то заниматься – ты должен стараться быть в этой области лучшим. Исходя из этого принципа, чем бы я в жизни ни занимался, пытался это делать всегда качественно и профессионально. Я вообще считаю, что каждый может добиться успеха и признания в любой профессии. Работать надо.
О главе КС Валерии Зорькине
Он был профессором кафедры государства и права в Академии МВД. Это очень талантливый, профессиональный, глубоко мыслящий человек. И, я бы сказал, действительно авторитет в праве. Авторитет не просто в отдельных правовых отраслях, а авторитет институциональный и структурный. Когда с ним разговариваешь, понимаешь, насколько ты увлечен практикой и насколько далек от классических правовых вещей, которые необходимо знать, понимать и принимать в расчет.
Он тогда был одним из самых молодых профессоров кафедры – в 35 или 37 лет стал доктором и профессором. Конечно, он для меня был огромным авторитетом. И сейчас остается. Когда какие-то темы с ним обсуждаешь, ты понимаешь, насколько у него глубокий интеллект, насколько мощный от него идет заряд. Иногда просто не успеваешь осмыслить.
О его политических пристрастиях очень сложно говорить. Когда он баллотировался в Верховный Совет России первого созыва, мы участвовали в его избирательной кампании. Но он проиграл Бочарову, достаточно известному в то время политическому деятелю. Где он сейчас, я не знаю. И тогда, на волне демократических преобразований, для Зорькина как для юриста и профессионала было важно верховенство права, которого в Советском Союзе в классическом понимании, конечно, не было:
Сейчас, я думаю, Валерий Дмитриевич еще больше юрист и еще больше пытается, и, мне кажется, у него это получается, принимать и оценивать ситуацию с точки зрения права, концепций права, доктрин права.
Об участии в работе Конституционной комиссии
Сразу после защиты диссертации [я] пошел работать в Верховный Совет РФ, в Конституционную комиссию, которую возглавлял Борис Николаевич Ельцин. А после того, как его избрали президентом.., председателем этой комиссии стал Хасбулатов. Комиссия занималась подготовкой проекта Конституции. Предполагалось, что ее потом примет Съезд депутатов. Я работал в комиссии руководителем секретариата, и моя задача заключалась в том, чтобы организовать экспертов и подготовить экспертную оценку. Валерий Дмитриевич [Зорькин] как раз был тогда руководителем группы экспертов. К сожалению, наша работа все время натыкалась на нежелание части депутатов принимать эту Конституцию, на их стремление ограничить власть президента и конституционно провозгласить парламентскую республику, отредактировав действовавшую тогда Конституцию. В результате в 1993 году мы пришли к тому, к чему пришли. Я имею в виду стрельбу по Белому дому.
Потом наш проект Конституции взяли в Конституционную комиссию Сергея Шахрая при президенте Ельцине. Они его творчески доработали и вынесли на референдум. Много вещей, которые там есть, это наши наработки, фактически наш проект был взят за основу. Но у нас были принципиальные вещи, которые в президентскую Конституцию не вошли. Включая ответственное правительство, исключительно выборность Совета Федерации и пр.
Проблема в том, что Конституцию редактировали под тогдашнего президента. Это наша основная беда – мы живем сегодняшним днем и сегодняшним президентом, пытаясь создать правовую среду под его личность и характер. Никак не можем сделать то, что будет работать не на сегодняшнюю цель, а на страну, государство, людей, общество, на наше будущее.
Чего мне сейчас не хватает как юристу – это прямого действия Конституции. С тех пор как мы обсуждали эту норму – "Конституция является законом прямого действия и применяется непосредственно", – я не помню ни одного случая, когда бы статья 15 Конституции России применялась именно так. Наверное, особенности правоприменения, унаследованные с советских и даже досоветских времен, не позволяют настолько либерально и радикально менять общественное сознание. Всегда требуются какие-то циркуляры, положения, инструкции, где все детально должно быть расписано. Это же и в бизнес привнесено. Почему мы сейчас говорим об офшорах, об английской правовой юрисдикции? Почему российское право некомфортно? Потому, что хотим все расписать до последнего слова и жить по этим правилам. Вместо того чтобы применять принцип свободы договора в предпринимательских отношениях.
О Борисе Ельцине
Я считаю, что Ельцин в силу обстоятельств, в силу среды, в которой он был и из которой вышел, сделал для России всё, что он мог сделать. Он соотносился со своими привычками, воспитанием, с российской действительностью вообще.
Ельцин, я считаю, был прогрессивный лидер в любом случае. Несмотря на все его ошибки, связанные и с приватизацией, и с реформой правовой системы, и с неспособностью реализовать демократические преобразования. Несмотря даже на то, что он скатился в конце концов к элементам тоталитаризма. Если смотреть глобально, стратегически, я считаю, что его роль была положительна. Если смотреть отдельные моменты, безусловно, есть негатив.
О судьях и судах
Судьи должны научиться применять нормы Конституции, не бояться этого делать. Для этого должна быть, конечно, политическая воля и политическая среда, действительная независимость судей и верховенство права. Если Конституционный суд признает норму закона неконституционной, то она прекращает свое действие с момента принятия этого решения, и это обеспечивает верховенство Конституции. Однако решения иных судов, принятые на основании нормы закона, не соответствующей Конституции, Конституционный суд непосредственно отменить не вправе. Это возможно лишь по заявлению заинтересованной стороны. В то время как в Германии такой пересмотр возможен непосредственно.
Российские суды за последнее время стали более образованны с точки зрения понимания бизнес-процессов, однако одновременно с этим они сегодня более подвержены административному давлению, чем в девяностые годы прошлого века. Конечно, присутствует и так называемая коррупционная составляющая. Мне кажется, что юристы консолидированно должны противодействовать этой тенденции, ведь обвиняя судей в коррупции, мы забываем о том, что сам бизнес их разлагает, предлагая взятки ради быстрого, выгодного решения сиюминутных задач.
Судьи – это люди интеллектуального применения. Там, где решаются вопросы административно-управленческого характера, там я всегда был и буду за сменяемость и ограниченность сроков. Но судья – это человек, который с возрастом свой опыт только преумножает. А для реализации целей правосудия, на мой взгляд, это только плюс (Гольцблат комментирует снятие с председателей КС и ВС ограничений по возрасту). Не хотелось бы просто так терять весь массив знаний, прецедентов, дел, которые были рассмотрены этими людьми. Думаю, неправильно сказать: тебе стукнуло 65 или 70 лет – и давай, до свидания! Сейчас придет молодой и все заново начнет накапливать. Мне кажется, если он может оставаться в здравом уме, пусть делится этими знаниями так долго, как сможет.
О первом опыте работы с иностранными инвесторами
Он [парламентский период в жизни] закончился вскоре после октябрьских событий 1993 года. Верховный Совет был распущен. Я еще поработал немного в новой Думе советником правового управления. Потом ушел, поскольку это была уже другая среда, другое понимание процесса, все было по-другому. Как раз в это время я познакомился с иностранными юристами, которые приезжали в Россию. Иностранные инвесторы только-только начинали приходить сюда. Был огромный спрос на российских юристов, которые понимают, что происходит, как можно организовать и вести в России бизнес. Коммерческих юристов у нас тогда не было. Были отдельные иностранные юркомпании, пытающиеся работать, в том числе по российскому праву, но делали они это очень неумело и даже топорно.
Один из самых первых иностранных инвесторов [Mars], собиравшийся строить большой завод [в Ступинском районе Подмосковья], пригласил меня и говорит: мы не можем ничего сделать, не получается даже заключить договор аренды земли. Дали мне договор аренды российской земли по английскому праву, переведенный с английского на русский. Я вообще не смог понять, о чем он. Глава одного из подмосковных районов, который читал этот договор, сказал иностранцам, что они не профессионалы и написали глупость, которую не то что подписывать – понять невозможно. Меня включили в переговоры. Первым делом мы убрали в сторону этот договор. Хотя у меня и не было опыта работы по земельным вопросам, но я полез в Земельный кодекс РСФСР, почитал книжку и подготовил договор аренды земли. Включили туда право выкупа. Железобетонный получился контракт, сколько его потом ни пытались оспорить разные товарищи – ничего не получилось.
Об истории образования и распада юрфирмы "Пепеляев, Гольцблат и партнеры"
В 1996 году у Mars намечалось очень сложное налоговое дело, и мне надо было обеспечить компанию ресурсом. А Сергей Пепеляев тогда уже был известным налоговым юристом. Мне его посоветовала компания PWC, которая с ним сотрудничала. Мы его тогда наняли в составе фирмы ФБК на это налоговое дело, и он достаточно хорошо себя проявил. После этого я стал его привлекать по налоговым делам практически всех своих клиентов. Мне нравилось, как он и его юристы работали – и профессионально, и оперативно.
В 1998–1999 годах произошел ряд слияний на юридическом рынке: слияние Price Waterhouse с Coopers & Lybrand, Freshfields слились с немецкой Deringer, и ряд других. Меня это натолкнуло на мысль, что дальнейший рост возможен, наверное, через слияние. Я Сергею эту идею озвучил, он долго советовался с ФБК, около года, наверное, но в итоге решил уйти от них совсем.
Это был абсолютно позитивный и важный для меня этап в профессиональном и карьерном росте. Он запомнился массой разнообразных интересных дел – от больших инвестиционных проектов (мы консультировали такие компании, как Pepsico, Bayer AG, Siemens, IKEA, "Норильский никель", "Вимм-Билль-Данн" – все не перечислишь) до сложных судебных споров.
Мы разошлись с Сергеем Пепеляевым из-за разного видения стратегии развития бизнеса ("Право.ru" писало об этом здесь). Мне казалось, чтобы развиваться, компании необходим альянс с крупным западным игроком, который способен дать новые связи, методы и технологии. Я понимал, что Пепеляев никогда не пойдет на такой альянс, поэтому ушел из "Пепеляев, Гольцблат и партнеры" с группой единомышленников (75 юристов).
Я увидел, что есть совсем другая ниша юрбизнеса, в которую нам не дотянуться в силу своего профессионального развития и квалификации. Увидел, что самый престижный юридический сегмент – слияния и поглощения, сделки по финансированию – недоступны нам, поскольку в России преобладает английское право и английские институты при совершении крупных сделок. Причем я бы не столько говорил об английском праве – сейчас все почему-то сводится к английскому праву – речь о классических общепринятых международных правовых корпоративных институтах. Так сложилось, что эти понятные и удобные в реализации бизнес-проектов правовые институты в полной мере присутствуют в англосаксонской и американской концепциях права. Российский бизнес ими увлекся не потому, что он лоялен к Англии, ему больше нравятся англичане и Лондон, откуда тебя не выдают, а потому, что это проверенные временем правовые институты, которые позволяют тебе структурировать сделку таким образом, что ты достигаешь своих бизнес-целей.
Чтобы двигаться, надо овладеть именно этими инструментами – международно признанными корпоративными институтами права, а не топтаться на своей узкоправовой российской поляне. Поэтому я двинулся дальше и считаю, что это было правильно, и нисколько не жалею о своем решении. У меня были частные курсы по английскому праву. У нас постоянные тренинги по английскому праву – чуть ли не каждый день. Но чтобы профессионально и конкурентоспособно представлять себя на мировом рынке, нашего образования, конечно, недостаточно. Надо было либо ехать учиться, либо нанимать английских юристов. Но я посчитал, что это все непродуктивно, долго и непредсказуемо по результату.
Поэтому я выбрал путь более оперативный и перспективный – слияние с английской компанией, у которой есть: а) английский ресурс, б) опыт работы по международным правовым институтам. Объединив это с мощными российскими юристами, мы создали предложение, которое интересно для всех: и для российских клиентов, и для иностранных. Они получают, с одной стороны, комфорт международных корпоративных институтов, а с другой – комфорт глубокого знания и практического понимания российского права. На этом и строилась вся стратегия объединения и дальнейшего развития с BLP. BLP – команда молодая, она образовалась в 2001 году в результате слияния Berwin Leighton и Paisner. Они были очень похожи с нами по профилю, составу, стратегии. Они также начали международную экспансию, они приняли для себя ряд стратегических решений по превращению из классической английской местной компании в крупную международную компанию. Мы с ними уже работали по ряду проектов, и это, наверное, было взаимное решение и идея. Она хорошо укладывалась в их концепцию. В результате мы начали переговоры в мае 2008 года, а к декабрю сделку закрыли.
О стратегии, кадровой политике Goltsblat BLP
Мы целенаправленно нанимаем людей, которые соответствуют нашему видению и пониманию того, что требует рынок, и той позиции, которую наша фирма занимает сегодня на рынке. Если такие люди оказались в ильфах, значит, это просто совпало. Для того чтобы реализовать свою стратегию развития, нам, безусловно, нужны самые лучшие и самые сильные партнеры и юристы, которые есть на рынке. Если на рынке появляется сильная фирма, мы смотрим на нее с этой точки зрения. Мы не смотрим на монстров, так как объединение с ними на сегодняшний день для нас невозможно по финансовым соображениям и из-за риска интеграции разных культур. А больше всего мне бы сейчас не хотелось культурной дезинтеграции, всегда следующей за крупными объединениями.
Стратегическая цель у нас – стать равнозначной международной юридической компанией. Как в глобальном мире это стратегия BLP, так и наша на российском рынке. Выйти в ту нишу, в которой находятся все международные юркомпании, стать наиболее профессиональными в таких сферах, как слияния-поглощения, сделки по финансированию, недвижимость, споры. Это основные направления, по которым мы хотим выйти в лидеры рынка. Мы понимаем, что под эту стратегию нужны соответствующий персонал, маркетинг, рыночное позиционирование, обучение и тренинги. И мы всем этим занимаемся.
Классическое слияние и поглощение в юридическом бизнесе невозможно, потому что там есть партнерство. Партнеры – это собственники. Невозможно их слить, купить, потому что нет equity, нет капитализации, которую можно продать, как в другом бизнесе. Поэтому команда, вышедшая из "Пепеляев, Гольцблат и партнеры", стала частью компании BLP. Другое дело, что мы не хотели терять ценность, заложенную в бренде "Гольцблат", и мы договорились, что назовем российский офис компании BLP – Goltsblat BLP. Никто не говорит, что этот бренд должен быть всегда. Будучи прагматиком, я считаю, что, если нам выгодно быть Goltsblat BLP, будем Goltsblat BLP. Если завтра станет выгодным стать BLP, станем BLP.
Концептуально задача была, прежде всего, зафиксироваться на рынке, поставить бренд, поставить команду, привлечь клиентов. Я считаю, эту цель бренд Goltsblat BLP достигает в большей степени, чем если бы это было BLP. На сегодняшний день я не вижу причин, по которым нам надо что-то менять. Но если мы увидим, что нам это мешает, а не помогает, мы вернемся к этой истории.
Приятно отметить, что и в этом году [2015] наши достижения в секторе M&A получили такое престижное международное признание. Несмотря на серьезные вызовы для бизнеса, мы наблюдаем достаточно существенный уровень деловой активности на рынке M&A и рады быть полезными нашим клиентам в это непростое время, демонстрируя, как и прежде, профессионализм и качество наших услуг.
Об оттоке капиталов и позиции Goltsblat BLP в этом отношении
Если есть проект у российской компании за рубежом – не отток капитала, а инвестиции! – то мы, конечно, тоже работаем здесь. В этом как раз и была одна из причин слияния с BLP – чтобы помогать российским инвесторам выходить на международные рынки. Будучи только российской юридической компанией, это невозможно сделать. Сейчас у нас помимо головного офиса в Лондоне есть офисы в Пекине, Гонконге, Сингапуре, Дубае, Брюсселе, Берлине, Франкфурте, Париже, поэтому возможности совсем другие. А выводить капиталы – это, мне кажется, другие какие-то услуги, мы этим не занимаемся.
Мы хотим: а) чтобы российское право стало таким же востребованным, как международное; б) чтобы иностранный бизнес чувствовал себя комфортно здесь. Хотя второе не всегда получается, когда суды принимают такие решения, как по казахскому банку [Халык-банк]: тот дал кредит российской компании, а она не захотела возвращать проценты. Суд говорит: "Лицензии Центробанка нет? До свиданья!" Какой инвестиционный климат после этого? Это не наш клиент, просто пример.
О том, есть ли в практике Goltsblat BLP уголовные дела
Мы занимаемся и уголовными делами наших клиентов, применительно к бизнесу, конечно. Надо сказать, что даже и у иностранных инвесторов бывают такие вопросы. Но никого из них пока, по счастью, не привлекли к уголовной ответственности. Конечно, это напрягает, раздражает, создает дополнительные трудности по ресурсам и затратам, по администрированию всего этого процесса – когда приходят следователи и начинают допрашивать. Как правило, это связано с недобросовестностью поставщиков или контрагентов – например, известное дело с томографами и коррупционной составляющей при их поставках. Наши клиенты – поставщики, крупнейшие мировые производители, а к ним теперь приходят со следственными действиями. Мы не бросаем клиентов в таких ситуациях, у нас даже специальная группа юристов есть – создали ее года три-четыре назад. Но у нас это небольшая доля дел, примерно 3–4% от общего количества. Мы все-таки бизнес-адвокаты.
Об оказании юридических услуг в РФ
С одной стороны, в России нет векового опыта оказания юридических услуг, как на Западе. С другой, Россия – уникальная страна, здесь все развивается быстрее. Чтобы завоевать репутацию и получить клиентов, требуется не так много времени. Главное – адекватно взаимодействовать с клиентами, предлагая им сервис, к которому они привыкли на Западе, подкрепляя это пониманием российской правовой системы.
В начале 90-х годов работать юристам, как ни странно, было проще, так как в России отсутствовало какое бы то ни было регулирование. Кроме этого, не было такого количества корпоративных конфликтов и законов, регламентирующих их разрешение. Конечно, отсутствие сложившейся судебной практики увеличивало риски клиентов, ведь юристам приходилось руководствоваться не документами, а полагаться на интуицию. Сегодня работать сложнее. Но это не значит, что хуже или неудобнее.
Я не считаю, что в юридическом или адвокатском бизнесе существуют какие-то серьезные организационные проблемы. Мне кажется, что, если у юриста лежит душа к адвокатской работе – пожалуйста, организуйся и работай. Если есть желание работать с бизнес-структурами – иди в крупную юридическую компанию и занимайся правовым консалтингом. Просто везде свои правила игры и свои организационные ограничения.
О конкуренции российских и зарубежных юридических компаний
Бизнес все больше внимания обращает не только на безупречно выполненную техническую работу, но именно на качественное превосходство, нетрадиционные подходы, на креативность, на высокий уровень сервиса. Помимо юридических задач, юристы все чаще участвуют в решении стратегических вопросов, касающихся не только оптимизации бизнес процессов, но и реструктуризации развития бизнеса в целом.
Российские юридические компании здесь, безусловно, накопили опыт, который им позволяет не только на равных конкурировать с иностранцами, но также где-то и превосходить их и увеличивать свою долю на рынке. В свою очередь представительство иностранных компаний юридических, конкурируя с нами, расширяет спектр своих услуг, например, некоторые из них стали предлагать своим клиентам судебную защиту при возникновении налоговых споров, что раньше все-таки было прерогативой российских компаний. Естественно, что в результате такой конкуренции и российские, и зарубежные клиенты только выигрывают. А для нас задача сохранения уровня качества услуг, конечно, становится одной из приоритетных (оценка сделана в 2007 г.).
О российском законотворчестве
В любом обществе, в том числе российском, законов обычно хватает. Может не хватать политической воли и правоприменительной практики. Кроме того, есть сферы, которые просто невозможно регулировать законодательно. Поэтому для меня важнее последовательное, не избирательное применение существующих законов, чем введение новых.
Наше государство часто сначала принимает закон, а потом его дорабатывает. Очень редко становишься свидетелем законодательных инициатив, хорошо продуманных с самого начала. Пример? Хотя бы закон "Об основах государственного регулирования торговой деятельности", который не выгоден ни торговым организациям (они теряют деньги), ни поставщикам (они теряют контроль над продавцом). Тем не менее закон принят, и бизнесу необходимо искать способы решения возникающих трудностей.
Мне до сих пор непонятна концептуальная идеология и идея масштабного обновления Гражданского кодекса РФ (сказано в 2013 г.). Чего мы все-таки хотим добиться: чтобы "новый" кодекс отвечал той стадии развития, на которой находится сегодня отечественный бизнес или просто реализовать какие-то идеи из общего права или цивилистов? Государству необходимо стратегически определиться, что мы делаем с правовой системой, тогда и с кодексом все станет ясно, как его менять и зачем.
Правовая система нашей страны несовершенна с точки зрения структурирования сделок по слияниям и поглощениям. Сегодня не менее 80 % таких сделок проводится по английскому праву. Почему это происходит? В российском корпоративном законодательстве есть очень серьезный недостаток: оно не позволяет договаривающимся сторонам самим определять условия совершения той или иной сделки. Наше право в большинстве случаев императивно и негибко.
Конечно, английское право доминирует в корпоративных отношениях и в силу специфики организации российского бизнеса. Большинство сделок по слияниям и поглощениям проходят через кипрские и другие холдинги. Здесь сложно определить, что является следствием чего: английское право вытекает из того, что владельцы компании управляют ей из-за рубежа, или же сама резидентность обуславливается тем, что российские бизнесмены не верят в российское правосудие. Думаю, наиболее вероятно последнее.
Первый шаг, который следовало бы сделать российским законодателям в области корпоративного права, – создать условия для холдингов, аналогичные кипрским. Тогда основные активы крупных компаний придут в страну. И не только придут, но и останутся тут.
Об офшорах
Ни в одной цивилизованной стране мира держать в офшорах холдинги неприлично. Ни одна уважающая себя американская компания не может быть зарегистрирована на BVI или Каймановых островах, хотя в тех же США есть всем известный штат Делавэр, где зарегистрировано большинство крупных корпораций. Я не вижу причин, препятствующих созданию в России такой же юрисдикции. Пусть национальные корпорации там регистрируются, например, в Рязанской области, и тогда им не потребуется выбирать между Кипром или BVI. Прежде чем начинать активную деофшоризацию, надо для начала создать комфортные условия ведения бизнеса в России. Налоговая консолидация у нас так и не принята. Чувство безопасности за свой бизнес не укрепляется. Вот где надо работать.
Почему у нас ведут бизнес в офшорах? Потому, что нет доверия между бизнесом, государством и правосудием. Если ты не уверен, что можешь быть защищен, что в отношении тебя будет вынесено справедливое решение, то ты голосуешь ногами и чемоданами. Это же не я сказал, что у нас в этом году (сказано в конце 2013 г.) прогноз по выводу капитала повышен с $30 млрд до $70 млрд. Сейчас у рядового российского бизнесмена семья в Монако – Франции – Англии, а сам он мотается челноком туда-сюда. Это неправильно, центр жизненных интересов у предпринимателя должен быть здесь. Но силой заставить его вернуться, вытащить его из офшоров сейчас, когда нет доверия, не получится – еще дальше все убегут!
Государство сегодня по-прежнему не верит бизнесу. Действует стереотип, что, если, например, будут созданы благоприятные для компаний налоговые условия, бизнес начнет воровать. Это предубеждение необходимо ломать, потому что оно тормозит развитие страны куда больше, чем любые другие проблемы.
Проблема не в том, что кто-то пытается прямо от налогов уйти в офшор, зарыться, спрятаться. Проблема в том, что, структурируя свой бизнес в офшоре, ты существенно облегчаешь его работу и дальнейшую деятельность, поскольку, структурируя в офшоре, ты можешь абсолютно спокойно реализовывать опционы, продавать акции, закладывать, получать финансирование, используя институты английского, к сожалению, права, а не российского. Наша правовая система, к сожалению, не позволяет в полной мере реализовать всю бизнес-модель, все те инструменты, которые доступны за пределами РФ. Почему сейчас идут дебаты по поводу гражданского кодекса очень активно? Потому что есть определенное бизнес-сообщество, которое считает, что Гражданский кодекс в нынешнем виде и в том виде, в котором он предполагается быть принятым ГД, не отвечает полностью интересам бизнеса. Мы должны упростить жизнь бизнесу в России, сделать ее удобной. Тогда зачем идти в офшоры?
Даже взять законодательство о холдингах. Холдинг в штате Делавэр собирает всю выручку по всему миру и подает консолидированную налоговую отчетность в Америке по всем компаниям в мире, а не только в одном месте. У нас нет холдингов. Вы возьмите одну компанию в Москве. Десять компаний у вас будут по регионам, каждая будет самостоятельным налогоплательщиком. Сейчас там приняли какое-то законодательство по консолидации, но это касается очень узкого круга компаний, и там у них выручка должна быть такая, что это, наверное, раз, два, три компании во всей России. Поэтому они идут и консолидируются в офшоры. Поэтому они идут и там структурируют свои сделки. Поэтому они идут и там структурируют финансирование. Бизнес, он же достаточно подвижный, он перетекает туда, где ему удобно работать.
Сейчас многие боятся государства, потому что примеры есть. Поэтому офшор – это в определенной степени некая возможность скрыть истинного владельца, тем самым обезопасить в том числе и себя от возможных последствий. Но это уходит. Потому что этот бизнес, он вынужден раскрываться в силу необходимости дальнейшего развития. Любое IPO, любое публичное размещение требует раскрытия бенефициаров, и так или иначе они на это идут. Более того, многие мои знакомые – владельцы офшоров, они в открытую декларируют дивиденды, полученные с этих офшорных компаний, потому что это законно, и они чувствуют себя абсолютно спокойно, потому что он в офшоре, потому что он задекларировал дивиденды, которые он получил с этой своей офшорной компании, он заплатил здесь налог. К нему никак не придерешься больше ни со стороны государства, ниоткуда. И плюс он находится в удобной бизнес-среде.
О том, что хуже – вмешательство или невмешательство государства в правовые вопросы
Сегодня многие юристы жалуются на вмешательство государства в правовые вопросы. Конечно, это происходит. Но мне бы хотелось сказать, что еще большей проблемой является отсутствие вмешательства государства там, где это необходимо. До власти просто не достучаться. Особенно это касается области инвестиций: инвестор в России часто не может решить свои проблемы (например, коммуникации, различного рода согласования и разрешения) на местном уровне (как должно быть), а федеральные власти закрыты. Замкнутый круг.
О приватизации, социальной напряженности и "налоге на роскошь"
Любая приватизация никогда не будет справедливой для всех.
Ни в одной стране мира не наступило примирение между большим бизнесом и населением <…> Вопрос социальной напряженности зависит от разницы в доходах. Конечно, социальная напряженность возрастает там, где разница между наименее оплачиваемыми и наиболее богатыми велика.
Где-то [налог на роскошь] существует, а где-то существовал. Во многих странах существовал. Был признан неэффективным и перестал существовать.
Я думаю, что налог на роскошь в том виде, в каком он сегодня предлагается, некая попытка решить проблему опять же социальной напряженности – чем пополнить государственный бюджет. Как показывает практика введения этого налога в скандинавских странах, экономический эффект от него достаточно низкий. Более того, богатые люди, люди, которые являются или являлись плательщиками этого налога, они естественным образом начали пытаться от этого налога уклоняться, переводя недвижимость, переводя ресурсы, регистрируя компании и дорогие объекты за границей, а иногда и просто переезжая за границу, чтобы просто не платить налог, потому что им он кажется несправедливым. Поэтому, безусловно, это политический, социальный налог на сегодняшний день, чтобы каким-то образом социальную напряженность уменьшить у нас в стране.
История от Гольцблата
Почему разорился Кодак
Первый инвестпроект у меня был с американской Kodak, с ним связана потрясающая история. Kodak пришел на наш рынок, открыл свои лаборатории и решил строить завод в Ярославской области по производству химикатов и фотобумаги.
Когда мы общались с их гендиректором, он мне говорил: "Я считаю, наш маркетинг концептуально ошибается, считая, что людям всегда будет интересно заниматься проявлением, закреплением, химикаты смешивать, пленочку заправлять. Мы строим завод, где все это будет производиться, и мы будем это продавать в России. Но я считаю, что это огромная ошибка – мы сейчас цифру проиграем японцам и нам конец". Он это говорил в 1994 году.
Я отнесся к его словам невнимательно: тогда о цифре никто и не слышал, я свой первый цифровой фотоаппарат Sony купил только через два года – в 1996 году в Америке, в него тогда еще дискета вставлялась. В итоге Kodak обанкротился из-за того, что они просмотрели стратегическое направление – цифру. А ведь Kodak – это классика фотографии. Это они изобрели цифровую фотографию. Но сами же ее и прохлопали.
Меня тогда поразило, что юридический департамент Kodak занимал чуть ли не 5 этажей их огромного небоскреба. Такого количества юристов я не видел ни в одной компании. И, несмотря на это, они разорились.
Почему после кризиса 2008–2009 года юридическая профессия перестала быть настолько высокооплачиваема и престижна? По той же причине. Потому что бизнес понял, что риски, оказывается, не там. Мы столько платили юристам – 2006–2007-й – это самые "тучные" годы, – а риски пришли совсем с другой стороны. Но я оптимист и верю, что через семь "бедных" лет вновь наступят "тучные" времена, как и предсказывал Иосиф, когда толковал сны фараона (сказано в конце 2012 г.).
"Право.ru" – март 2010, февраль 2011, ноябрь 2011; "Ведомости" – октябрь 2012; "Эхо Москвы" – апрель 2007, февраль 2012; "Корпоративный юрист" – апрель 2013; РАПСИ – август 2012; сайт Goltsblat BLP.
