"Право.Ru" продолжает рассказывать об известных юристах их же словами. Этот жанр – "правила жизни" – впервые был представлен в России журналом Esquire. В очередном выпуске – Валерий Зорькин, председатель Конституционного Суда Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор. Зорькину 69 лет, он живет и работает в Санкт-Петербурге.
О независимости судей КС
Давление на судей [Конституционного Суда] я вообще исключаю. Думаю, вся моя биография, поступки свидетельствуют, что я жил как бы вне таких параметров. ("Известия", февраль 2003)
Президент Путин ни разу не звонил мне с какими-то поручениями или по поводу конкретных дел. Скажу более, даже Борис Ельцин при всей его авторитарности лишь однажды позвонил мне – это было в 1993 году, во время президентско-парламентского противостояния, когда КС вынес решение, не устроившее главу государства. И никогда президент не давал нам поручений. ("Время новостей", июнь 2005)
Конституционный Суд и впрямь охраняет Конституцию. <…> Не указания Кремля исполняет, а охраняет Конституцию. Не общественного признания взыскует, а охраняет Конституцию. Не на ценности ориентируется (они у каждого судьи разные), а на охрану Конституции. ("Российская газета", декабрь 2009)
Разве могут быть независимы судьи при таком материальном обеспечении, когда они вынуждены буквально выклянчивать квартиру, полагающуюся им по закону. Я сам выколачиваю квартиры для новых судей, некоторые из которых по два года не могли получить жилплощадь в Москве. ("Время новостей", июнь 2005)
Друг на друга давит даже аура рядом сидящих людей. ("Коммерсантъ", октябрь 2011)
О Конституции и конституционном правосудии
Конституция как текст – это скрижали, на которых дух меры и закона начертал свои письмена. <…> Российская Конституция 1993 года – одно из главных достижений постсоветской эпохи, поскольку она не только заявила, но и воспроизводит этот дух. ("Российская газета", декабрь 2011)
Конституция – это должное. Жизнь – это сущее. Абсолютной гармонии между должным и сущим не бывает никогда. Но вы должны изо всех сил стараться оптимизировать соотношение между этими двумя величинами и постоянно сознавать, что "оптимальное" не означает "идеальное". ("Российская газета", апрель 2009)
Надо приспосабливать Конституцию к жизни, но не так, чтобы "закон – что дышло", а выявляя ее дух и в единстве с буквой. Я не призываю к изменению Конституции, но это не значит, что ее вообще нельзя менять. ("Интерфакс", февраль 2005)
Юридическая форма не должна быть аморфной, мгновенно подстраиваемой под любой политический опыт. Юридическая форма должна иметь способность защищать самое себя. Она должна быть упругой, задающей нормы и рамки всегда несовершенной реальности. ("Российская газета", апрель 2009)
Система законодательства в России более или менее выстроена. Конечно, это не пентхаус, но и не шалман с раздолбанной раковиной. ("Коммерсантъ", ноябрь 2011)
Живая Конституция – это не только текст и не только решения КС по толкованию тех или иных норм Основного закона. Живая Конституция – это еще и законы, и вся правоприменительная практика, которая показывает, в каком направлении двигается наше право. Ядром этой практики является, конечно, конституционное правосудие. ("КонсультантПлюс", январь 2007)
Формально КС всемогущ, но фактически существует настолько, насколько нужно обществу. ("Коммерсантъ", октябрь 2011)
Общество, которое не умеет и не хочет учиться жить по действующей Конституции, не сможет жить и по любой другой. ("Российская газета", декабрь 2005)
О профессиональном кредо
Жить по Конституции – это значит создать такие условия, чтобы все наши граждане понимали и уважали закон. ("Российская газета", декабрь 2005)
Защищать право – всегда и во всем. Бороться за то, чтобы Россия взяла правовой барьер. И стала действительно правовым государством. Сознавать при этом, как далек подобный идеал от действительности. Терпеливо сокращать эту дистанцию – вот что такое для меня быть судьей вообще и конституционным в первую очередь. ("Новая газета", июль 2004)
Судьи не должны подменять другие власти, они должны быть своей собственной властью и действовать в рамках своей компетенции, и при этом они не должны отдаляться от жизни. Иначе они будут правильно решать не проблемы нынешние, а проблемы, характерные для времен Законов XII таблиц. ("Гарант", ноябрь 2003)
Конституционный Суд, как и другие суды, должны знать политическую, экономическую, духовную и прочие реальности. Судьи так же, как и их современники, живут в определенной точке времени, и должны понимать, в каком времени они существуют. Для чего? Для того чтобы правильно интерпретировать текст Конституции и находить смысл проверяемого закона, его конституционный смысл. Без этого не будет настоящего решения. ("Гарант", ноябрь 2003)
Судья блюдет меру. Он призван к этому. В этом его долг. В этом дух, а не буква его профессии. И кто бы ни хотел нарушить меру, судья должен этому противодействовать. Потому что когда мера исчезнет, начнется в лучшем случае революция, в худшем – смута. ("Российская газета", декабрь 2011)
По роду службы я не имею права отождествлять себя ни с какой политической группой. И для меня есть одна группа, которая неприемлема и морально, и профессионально, – праворазрушители, притворяющиеся правозащитниками. Апологеты революционной целесообразности, рядящиеся в либеральные одежды. Ревнители погромов и геноцидов (демонизация по региональному признаку – это пролог к геноциду), называющие себя рыцарями защиты суверенитета личности и правосвобод. ("Новая газета", июль 2004)
Умеренный человек не будет бичевать пороки. Он будет пытаться их каким-то способом исправлять. Он постарается хотя бы не усугублять ситуацию. <…> Но, не принимая пороки, сражаясь с ними, умеренный добродетельный человек будет понимать, что полностью пороки не искоренишь. <…> Искореняя же, лишь загонишь вглубь, придав искореняемому совсем уж страшные формы. ("Российская газета", декабрь 2011)
О философии права
Человек, с моей точки зрения, существо правовое. ("КонсультантПлюс", январь 2007)
Философия права и действия властей очень связаны. Слова "вор должен сидеть в тюрьме", произнесенные Жегловым из советского фильма или героями Бельмондо и Стэнли Крамера, имеют разное содержание. ("Коммерсантъ", ноябрь 2011)
Закон для всех один! Закон неумолим и неподкупен! Закон превыше всего! Равенство всех перед законом – единственный вид абсолютного равенства, совместимый с рынком и политической демократией. Если нет этого вида равенства – общество погибает. ("Новая газета", июль 2004)
В высказывании Pereat mundus et fiat justicia ("Да погибнет мир, но торжествует юстиция") речь идет не о любом законе, <…> а о правде, справедливости, о праве в широком смысле. Мир без юстиции, без справедливости – это тюремная зона, общак, это уголовщина. ("Профиль", июнь 2005)
Я не зашоренный крючкотвор. Я знаю философию права, надеюсь, никак не хуже, чем госпожа Морщакова. Я понимаю, что над правом стоит некий высший смысл, который Гегель и Кант понимали по-разному. Но я знаю и то, что каждый очередной виток апелляции к трансцендентальному правосознанию оборачивается простым бесправием, подчинением права некоей высшей целесообразности. ("Новая газета", июль 2004)
О критике в адрес Конституционного Суда
Я не считаю себя и своих сотоварищей лицами, стоящими вне критики. И всегда с благодарностью воспринимал любую содержательную критику нашей работы, сколь бы жесткой она ни была. ("Новая газета", июль 2004)
Конечно, наивный человек может упорно настаивать на том, что и критика в адрес КС, и критика в адрес МВД обусловлена только недостатками в деятельности данных узловых систем российской государственности. Предоставив наивным людям возможность вновь и вновь обольщаться, хотел бы что-то обсудить с людьми ненаивными. ("Российская газета", декабрь 2009)
Одно дело, если обнаруженная скверна носит доказательный, а значит, конкретный и относительный характер. Такой-то конституционный судья плох тем-то. Путь к исправлению ситуации понятен. Другое дело, если скверна носит характер бездоказательный, абстрактный и абсолютный. Плохи все судьи, за исключением критиков. Чем плохи? Тем, что Кремль ими руководит. Как это исправить? А никак! ("Российская газета", декабрь 2009)
Каждый народ достоин такого КС, который он имеет. ("Коммерсантъ", октябрь 2011)
Об оценке решений КС
Я как-то не примерял слово "гордость" к судейским делам. Но то, что вызывает у меня удовлетворение и по сию пору, – это решение КС по делу КПСС. Потому что мы стремились избежать экстремизма. Я считаю это образцом решений для суда, когда он не становится ни левым, ни правым, ни партийным вообще, ни политическим, а пытается найти равновесие. ("Известия", февраль 2003)
У отца может быть один ребенок, и тогда выбирать не из чего: он один и он же самый любимый. А может быть очень много детей. Но даже если одного из них он любит больше, настоящий отец никогда не скажет этого другим: "Слушайте – это вот мой любимый сын, а все остальные пасынки". ("Гарант", ноябрь 2003)
Незначительное на первый взгляд дело может наделать очень много шума. Наглядный и памятный пример – Определение 169-О (в нем говорится о невозможности принятия к зачету НДС, оплаченного заемными средствами. — Прим. ред.). Казалось бы, это даже не постановление, а определение, то есть дело не рассматривалось в публичном заседании, а общественный резонанс был беспрецедентным. ("КонсультантПлюс", январь 2007)
О работе помимо должности председателя Конституционного Суда
Я работал в Академии МВД и во всяких подразделениях этого ведомства, но считаю своей истинной alma mater университет ("Известия", февраль 2003)
Я преподавал 30 с лишним лет, но сейчас вступил в такую полосу… Мои коллеги с увлечением преподают, а я смотрю на них отнюдь не с завистью, а с таким чувством, что я сейчас не способен этим заниматься. Бывает пройден какой-то этап – помните, Эдита Пьеха пела "Город детства"? Мы уже туда никогда не вернемся. ("Известия", февраль 2003)
Я благодарен судьбе, что так получилось (отставка с поста председателя КС РФ в 1993—2003 годах. – Прим. ред.). Появилась возможность и самообразования, и работы со своими коллегами – настоящей, творческой. Если бы у меня был такой наркотик – только председательствовать, то, наверное, я бы пережил [настоящую] трагедию. Но я действительно легко переключился – уселся в кабинете за компьютер и познал целый мир того, что для меня было раньше неведомо. ("Известия", февраль 2003)
О положении в стране и политических протестах
Нет ничего легче, чем "развинтить политические гайки", к чему призывают многие. Но <…> в сегодняшней России любое развинчивание гаек обернется не меньшим, а большим ущемлением фундаментальных прав граждан. Просто ущемлять эти права будет не далекое от идеальности государство, а мягко говоря, ничуть не более близкое к идеальности общество. Если конкретно, то на смену чиновничьему произволу, который весьма велик, придет произвол бандитов, сепаратистов, экстремистов, охлократов и многочисленных криминализованных силовиков. <…> Впрочем, как свидетельствует история, этот произвол вряд ли будет долгим. Ему на смену придет абсолютно неправовая тирания. И народ, истерзанный произволом, примет ее как "меньшее зло". ("Российская газета", апрель 2009)
Может быть, это всего лишь случайность – то, что представитель КПРФ, обратившийся ко мне с разнузданным открытым письмом, был обласкан вице-президентом США господином Байденом. Может быть, повторяю, это случайность, а может быть, нет. ("Российская газета", ноябрь 2011)
Политические "молчалины" нашего времени, как и в прежние годы, присягают "фамусовым". "Фамусовы", проявляя чванливость и бездарность, накапливают в обществе протест. Протест оседлывают "чацкие". <…> Для не взявшей правовой барьер России, в условиях самодурства "фамусовых" и нарастания оголтелости "чацких", Конституции и законов мало. Нужна сила, способная предотвратить перерастание митинговой стихии в эксцессы, чреватые новой угрозой самому существованию нашей государственности. <…> Выходящей из берегов оголтелости необходимо противопоставить умную – и одновременно волевую и активную – умеренность. <…> Это сегодня, как и всегда в России, задача "дымовых" (то есть, в представлении Зорькина, скромных людей дела. – Прим. ред.). ("Российская газета", декабрь 2011)
Митинговые страсти в очередной раз апеллируют не к закону, а к чему-то другому. Но я твердо знаю, что сегодня закон необходимо защитить как никогда ранее. Что защищая его, мы защищаем Россию. ("Российская газета", декабрь 2011)
Мне как юристу и как гражданину больно видеть, как считающая себя "наиболее продвинутой" часть российского общества и своей политической риторикой, и своими уличными действиями пытается до основания смести все, пока еще, увы, очень неустойчивые результаты движения нашей страны к полноценной демократии и правовому государству. ("Российская газета", январь 2012)
В правовом государстве есть единственное место разрешения [выборных] коллизий – это суд. ("Российская газета", январь 2012)
О возможном изменении полномочий судов разных юрисдикций
Новым костюмом сутулость не скроешь. ("Коммерсантъ", октябрь 2011)
О взаимоотношениях с ЕСПЧ
В России надежно обеспечен пересмотр судебных решений по результатам решений ЕСПЧ. ("Российская газета", октябрь 2010)
Страсбург – это наднациональная инстанция, вспомогательный орган; он должен подключаться в крайних случаях, когда не срабатывает национальная система. (Телеканал "Вести", декабрь 2008)
Каждое решение Европейского суда – это не только юридический, но и политический акт. Когда такие решения принимаются во благо защиты прав и свобод граждан и развития нашей страны, Россия всегда будет безукоснительно их соблюдать. Но когда те или иные решения Страсбургского суда сомнительны с точки зрения сути самой Европейской конвенции о правах человека и тем более прямым образом затрагивают национальный суверенитет, основополагающие конституционные принципы, Россия вправе выработать защитный механизм от таких решений. Именно через призму Конституции должна решаться и проблема соотношения постановлений КС и ЕСПЧ. ("Российская газета", октябрь 2010)
"Увлеченность" современных европейских юристов защитой прав и свобод лиц с нетрадиционной ориентацией приобрела гротескные формы. ("Российская газета", октябрь 2010)
Представим, что Европейский суд удовлетворит жалобу "объединенной оппозиции" (коллективная жалоба на нарушения на думских выборах 2003 года, поданная в ЕСПЧ оппозиционными партиями, см. материал "Право.Ru". – Прим. ред.). Не будет ли такое решение использоваться для раскачивания российского общества по сценариям оранжевых, тюльпановых и прочих конструируемых "революций"? ("Российская газета", октябрь 2010)
У нас более 150 крупных кардинальных решений, в которых мы ориентируемся на позиции Страсбургского суда. Конвенция [по правам человека], по сути дела, совпадает с Конституцией, и это огромное сокровище. ("Коммерсантъ", октябрь 2011)
Для нормального человека неисполнение решений Страсбургского суда все равно что съесть кусок гнилого мяса. ("Коммерсантъ", октябрь 2011)
О досуге и русской литературе
Моя жизнь сложилась так, что сейчас [мое любимое занятие] – это в основном работа. В жизни всякие были занятия, я не сидел просто в книгах. А в последнее время люблю очень читать на досуге. В основном, конечно, аналитику. Но кое-что и из художественной литературы. Неожиданно обнаружил, что с удовольствием перечитываю кое-что из фантастики. ("Известия", февраль 2003)
Конечно же, не вся наша великая культура, не вся наша замечательная литература проникнуты презрением к умеренности. Большая часть, увы, проникнута, но не вся. ("Российская газета", декабрь 2011)
