- Социологические "замеры" отношения россиян к судам свидетельствуют о том, что их репутация в глазах широких слоев общества далеко не безупречна. Так, в ходе одного из последних исследований всего лишь около трети опрошенных россиян заявили, что в случае необходимости они обратятся в суд. Но при этом треть респондентов не рассчитывает на справедливую защиту своих прав и законных интересов в судебных органах.
Представители же судейского корпуса утверждают, что доверие к судам неуклонно повышается, о чем якобы свидетельствует рост обращений в суды в постсоветский период. Но с таким же успехом о повышении своего рейтинга могут говорить в бюро ритуальных услуг в период мора: нам стали больше доверять — поэтому стали чаще к нам обращаться. А к кому же еще, спрашивается?
В свое время, добираясь на трамвае на работу в Мосгорсуд, я ежедневно проезжал мимо Богородского храма. И однажды родились такие стихотворные строки: "Над церквушкой дождевое сочиво, /А вокруг — трамвайные штрихи. /Наша Богородица отходчива:/ Отпускает всякие грехи.// Потому-то в храме многолюдие. /И Она заступится за голь,/ Ибо милость выше правосудия,/ К боли прибавляющего боль".
Массовое ощущение правовой незащищенности вызвано, на мой взгляд, судебной практикой, и прежде всего, обвинительным уклоном российского правосудия. Карательная практика просто беспрецедентна. Каждый год виновными в преступлениях признаются около миллиона человек. В целом, по некоторым данным, за последние 15 лет за решетку упрятаны более 5 миллионов одних только мужчин. Вот где, Россия, оказался "сеятель твой и хранитель"…
В постсоветской России был период, когда в тюрьмах, колониях и следственных изоляторах содержалось одновременно более одного процента населения. В 2002 году, например, во всем мире насчитывалось 8 миллионов заключенных, и одна восьмая из них приходилась на наши пенитенциарные учреждения. Сегодня наша страна по-прежнему занимает одно из первых мест в мире по количеству заключенных в расчете на 100 тысяч населения (в этом мы в семь раз превзошли царскую Россию и чуть ли не порядок превосходим развитые европейские страны, азиатскую Японию).
Сравните: на Францию с населением в 64,5 миллиона человек приходится 50 тысяч заключенных. У нас же по состоянию на 1 февраля 2010 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы РФ содержалось 862,3 тысячи человек. Кроме того, на учете уголовно-исполнительных инспекций находились еще 534,4 тысячи осужденных к наказаниям, не связанным с лишением свободы.
Не удивительно, что в России, с одной стороны, и в развитых европейских странах, с другой, господствует диаметрально противоположное понимание роли судебной системы. Огромное число наших соотечественников видят в суде карательный орган. А за рубежом, в частности, США, вам любой заучено скажет, что суд это место, где происходит процедура разбирательства — виновен или невиновен подсудимый.
И вот что интересно отметить. Народ в своей мудрости нередко оказывается гуманнее суда. Я вот в процессах рассматривал тяжкие и особо тяжкие преступления. И, примерно, каждый пятый потерпевший просил не наказывать подсудимого лишением свободы — зла, мол, не держу. А наши суды за мешок картофеля, украденного подсудимым у соседа, обрекают его на два года неволи.
В последнее время гражданское общество бьет тревогу по поводу правомерности принимаемых судом мер пресечения в виде заключения под стражу, и особенно по делам, касающимся экономических преступлений. Вспомним, что обязательство соблюдать законодательство типа Habeas Corpus Act взял на себя еще СССР, но до судебного контроля за правомерностью арестов дело тогда так и не дошло.
Волею судьбы мне довелось готовить закон о судебном контроле за правомерностью арестов, который был принят 23 мая 1992 года. Первый российский Habeas Corpus Act выглядел так: прокуратура, как и прежде, арестовывает, но арестованные имеют право обратиться в суд с жалобой. Схема эта работала около полугода, а затем была деформирована из-за разъяснений Верховного Суда РФ: судьи, не дождавшись достаточных материалов от следствия и прокуратуры, не должны немедленно освобождать арестованного из-под стражи, как это было предусмотрено Законом, а обязаны собирать (истребовать) доказательства правомерности заключения под стражу.
Судебный контроль за арестом прописан в статье 22 Конституция РФ 1993 года и в УПК РФ, введенном в действие 1июля 2002 года. Но до 2002 года соблюдался мораторий в пользу органов прокуратуры, который предполагалось продлить еще на пять лет. Однако согласно Постановлению КС РФ от 14 марта 2002 года по жалобе Маленкина, Мартынова и Пустовалова все нормативные правовые положения, допускающие арест и содержание под стражей без судебного решения, с 1 июля 2002г. не подлежали применению.
Но вот парадокс! Судьи стали санкционировать арест чаще (примерно на 1,5 процента), чем прокуроры. Правда, в абсолютном измерении прокуроры арестовывали, по-моему, 330 тысяч в год, а судьи — 220-250 тысяч. Но с точки зрения обращений со стороны следствия картина такая: ходатайства следователей об аресте прокуратура удовлетворяла на 89 процентов, судьи — на 91 процент.
Впрочем, если вдуматься, ничего парадоксального в этом нет. Многие судьи сделаны, образно говоря, их того же теста, что и прокурорские работники, они, собственно, и пришли в судебную систему с должностей следователей, прокуроров, дознавателей. А вот, скажем, бывших адвокатов, надевших судейские мантии, в наших судах — ничтожная доля.
И потом, судьи хорошо знают, что за санкционирование ареста им в любом случае ничего не грозит. Им запрещено — опять-таки не Законом, а постановлением ВС РФ — вдаваться в обсуждение вопроса о виновности. Это конвейерная процедура. Статья позволяет арестовать обвиняемого? Позволяет. Состояние здоровья позволяет сидеть? Ну, и сиди. Английский судья пересматривает вопрос об аресте каждые восемь дней, наш же судья сроками особо не озабочивается, и отмеряют неволю долгими месяцами. То есть, это совсем иное отношение к свободе человека.
А вот за "гуманные меры пресечения" можно потерять полномочия. И такие случаи в Москве, Гатчине, Петербурге уже имели место. Кто-то из судей-гуманистов отделался предупреждением, а кого-то и отлучили с позором от судейской работы.
В бытность судьей Московского горсуда я вынес несколько определений об освобождении тяжелобольных подсудимых из Бутырок под залог или подписку о невыезде. Был в моей практике и случай назначения условных сроков наказания нескольким фигурантам большого уголовного дела, по которому прокуратура требовала максимального наказания для подсудимых.
В этих и некоторых других случаях недовольство прокуратуры совпадало с позицией руководства суда. И мне дали понять, что мое независимое профессиональное поведение не вписывается в существующую в МГС схему послушных, предсказуемых судей и трогательного единомыслия суда и обвинения.
Дисциплинарному преследованию меня подвергали дважды. И хотя в конечном итоге оба решения Квалификационной коллегии судей города Москвы о прекращении моих полномочий судьи были отменены высшими инстанциями, я написал заявление об отставке.
Что стояло тогда за стандартными обвинениями в нарушении Кодекса судейской этики, совершении поступков, "позорящих честь и достоинство судьи и умаляющих авторитет судейской власти"? Вот только один пример. Обнинским городским судом Калужской области был осужден призывник Д.А. Неверовский за отказ идти на военную службу в связи со своими антимилитаристскими убеждениями. По просьбе правозащитной организации я, как кандидат юридических наук, написал экспертное заключение, в котором, в частности, указал на целый ряд допущенных судом нарушений уголовно-процессуального закона и норм международного права.
Коллегия по уголовным делам Калужского областного суда признала: права подсудимого были существенно нарушены, что влечет за собой безусловную отмену приговора городского суда. Уголовное дело направили на новое рассмотрение. То есть, мое заключение, хочется верить, сыграло свою роль. Казалось бы, справедливость восторжествовала. Но тут ярко проявилась закрытость судебной системы, ее неспособность к объективной самооценке и неприятие критики, как со стороны, так и изнутри. Председатель Калужского областного суда написал на меня жалобу, обвинив в нарушении судейской этики.
"Каучуковые" формулировки Кодекса судейской этики позволяют привлечь к ответственности любого неугодного судью. Суть этого документа, если отбросить всякую дипломатию, заключается в следующем: "Соблюдай принцип круговой поруки и не выноси сор из избы". Получается, что групповые нормы выше профессиональных, а профессиональные — выше человеческой морали, сострадания, милосердия.
Привлечение судей к дисциплинарной ответственности за стремление разрешить уголовно-правовые конфликты мирным путем, назначение мягких наказаний, за отказы нарушить неприкосновенность личности без достаточных оснований, заключив обвиняемых под стражу, продолжалось в Мосгорсуде и после моего вынужденного ухода в отставку. Так, 8 декабря 2004 года Квалификационная коллегия судей Москвы по представлению председателя МГС прекратила полномочия судьи Дорогомиловского районного суда Александра Меликова.
По мнению коллегии, Меликов "от отправления правосудия по переданным в его производство делам фактически отказывается", проявляя "непонятное и необъяснимое с точки зрения закона стремление склонить любым возможным способом в нарушение закона потерпевших к примирению с подсудимым", а также "настойчивость в разъяснении права на примирение".
Как отмечается в решении ККС, "практика назначения наказаний по уголовным делам также свидетельствует о явной сомнительности и странной мягкости целого ряда приговоров и иных решений судьи Меликова А.А.". Кроме того, ККС упрекнула Меликова в нескольких случаях оставления обвиняемых на свободе при решении вопроса о применении меры пресечения.
Ситуация с Меликовым свидетельствует о том, что судебная система (в данном случае в лице органов судейского сообщества) в своем стремлении избавиться от неугодного судьи способна на действия, которые вступают в противоречие с конституционными гарантиями независимости судьи. В сущности, Меликов подвергся незаконному преследованию за проявление самостоятельного внутреннего убеждения при рассмотрении конкретных дел. (Экспертное заключение С.А. Пашина по этому вопросу читайте здесь ).
В течение почти трех лет, начиная с 1992 года, я возглавлял отдел судебной реформы Государственно-правового управления Президента РФ (ГПУ). Это время навсегда останется в памяти, как "романтический период" формирования судебной ветви власти и органов судейского сообщества. И одним из романтических заблуждений стало представление о том, что освобожденные от партийного руководства суды обретут независимость, в них будут царствовать "правда и милость", ставшие девизом судебной реформы 1864 года.
Большие надежды, как разработчик Концепции судебной реформы, я возлагал и на создаваемые органы судейского сообщества. По моему представлению, они должны были сломать психологию зависимости вчерашних советских судей от исполнительной власти.
Но в 1995 году отдел судебной реформы неожиданно упразднили или попросту говоря, разогнали. Руки к этому, несмотря на письменное распоряжение Б.Н. Ельцина — расширить отдел, а меня повысить в должности, приложили тогдашний руководитель Администрации Президента РФ С.А. Филатов и начальник ГПУ Р.Г. Орехов.
Большое видится издалека, и вся изнанка тех событий стала понятней позже. Судебная система, осиротевшая после ухода КПСС с политической сцены, стала искать себе другого хозяина. И нашла его в лице президентской администрации. Упразднение отдела стало одним из сигналов сверху о том, что "романтический" период судебной реформы безвозвратно миновал…
Судебная система, которая в начале пути мыслилась как полевая структура, на сегодняшний день окончательно оформилась в крутую вертикаль. Иерархическая структура судов, и прежде всего, судов общей юрисдикции, строго накладывается на процессуальную систему инстанций обжалования. Таким образом, высшей ступени судейской иерархии соответствует высшая судебная инстанция. Это позволяет осуществлять из единого центра тройной контроль деятельности судов и судей — так сказать, идеологический, карьерный (кадровый) и процессуальный.
Предстоящее учреждение процедуры апелляционного рассмотрения не вступивших в силу судебных решений и создание апелляционных инстанций в судах общей юрисдикции различного уровня, на мой взгляд, систему "единоначалия" армейского образца существенно не затрагивает.
Одним из главных препятствий на пути обретения судьями независимости является, как я полагаю, принцип их назначения и переназначения. Главным кадровым органом российского судейского корпуса стала президентская администрация. Судья находится на государственной службе с возможностью карьерного роста, который, как и первичное назначение, зависит в конечном итоге от исполнительной власти. Таким образом, судейский корпус не только не дистанцирован от государственной бюрократии, но, по сути, остался до сих пор ее разновидностью.
Кажущаяся обособленность судебной власти никого сегодня не обманывает. По существу, принцип разделения властей не реализован, судейский корпус, включая высших судейских сановников, рекрутируется исполнительной властью. И назначенный судья, в отличие от избранного, ориентируется не на правду и милость, а на своего работодателя, "отца-командира".
Внутри самой судебной системы судья находится под жестким контролем в силу существующей иерархической зависимости. Отсюда можно сделать вывод: судебная система, которую мы имеем на сегодняшний день, носителем судебной власти не является.
Подчиненное положение для многих судей является сегодня желанным. Почему? Быть независимым, притом высококвалифицированным юристом, решать дела по закону и совести, безусловно, сложнее, чем проводить политику вышестоящего органа. За это не накажут, а наоборот — могут поощрить.
В системе, устроенной по вертикали, где председатели судов одновременно являются и процессуальными и административными руководителями, не так уж редки случаи "безналичной" коррупции — продажа правосудия за влияние, из желания угодить, заслужить благосклонность руководителя, получить бонус для дальнейшей карьеры.
Открытость, прозрачность работы судов, доступность общественному контролю — это международная норма. И Европейский суд по правам человека не раз признавал Россию виновной в отсутствии справедливого правосудия из-за недопуска граждан в залы суда. (Решение ЕСПЧ от 7.06.2007 по делу Загородникова против России смотрите здесь ).
Наверное, я многих удивлю, если скажу о том, что на Западе существуют общества посетителей судов или наблюдателей. Но самое удивительное заключается в том, что таким форматом обратной связи с гражданами дорожат сами судьи. Они внимательно прислушиваются к замечаниям "общественных контролеров" по поводу того, удобно ли посетителям в здании суда, не чинят ли им препятствий в получении нужного документа, есть ли в суде пеленальный столик для присяжного, явившегося на отбор жюри с грудным ребенком и т.д.
Как разительно это отличается от порядков, царящих в наших судах, которые отгородились от граждан нарядами милиции и судебными приставами, безобразной процедурой проверки документов, записей в "кондуит", дотошного выяснения, куда направляет свои стопы гражданин! Все это не прибавляет авторитета судам. Но им от уровня доверия россиян не холодно и не жарко: они не отвечают перед гражданами за свою деятельность.
В 1993 году мне довелось руководить группой разработчиков закона о суде присяжных и непосредственно прописывать его процессуальную часть. С возвращением в Россию этого "народного института" судебной системы было связано немало надежд на рост правосознания нации, создание альтернативы для профессиональных судей, на уход от обвинительного уклона, повышение доверия к суду.
Но большинство этих надежд пока не сбылось, несмотря на всю добросовестность, благородство и мужество отечественных присяжных заседателей. В настоящее время суд присяжных рассматривает ничтожно малое количество дел. В прошлом году, например, их было всего 534. В то время как в США с участием присяжных в 2009 году рассмотрено 165 тысяч дел. То есть, в отправлении правосудия ежегодно участвуют несколько миллионов американских граждан.
Я недавно побывал в Алтайском крае, где суд присяжных существует с 1994 года. Так вот, за 15 лет через скамью присяжных прошло всего 2883 жителя края. Назвать такой суд присяжных влиятельной частью гражданского общества нельзя даже с большой натяжкой.
Сегодня можно услышать о том, что суд присяжных с усечением подсудности теряет авторитет. На мой же взгляд, здесь все обстоит наоборот: юрисдикцию "судей факта" начали сужать как раз в связи с ростом притягательности этого института правосудия в глазах населения. Он не встраивается в вертикальную бюрократическую систему, и, не смотря на появление различных технологий манипуляции присяжными со стороны прокуратуры и суда, периодически выходит из-под контроля политической власти. И вот с этим она примириться не захочет.
Записал Александр Пилипчук
