15 июля 1824 года Пушкин писал своему другу и «менеджеру» князю Вяземскому: «Я было хотел сбыть с рук „Пленника”; но плутня Ольдекопа мне помешала. Он перепечатал „Пленника”, и я должен буду хлопотать о взыскании по законам». Дело в том, что действующее тогда законодательство разрешало печатать переводы даже без ведома автора, а о том, можно ли к ним прилагать русский текст или нельзя, — в законах об авторском праве того времени не было ни звука.
Находчивый Ольдекоп воспользовался этой лазейкой. Он попросту переиздал вышедший годом ранее немецкий перевод «Кавказского пленника», но приложил к нему русский текст поэмы, напечатав на четных страницах текст поэмы по-русски, а на нечетных — по-немецки.
Книга имела большой успех и весьма быстро раскупалась, принеся Ольдекопу доход (а Пушкину — убыток) в районе 5 млн руб. на современные деньги.
Справедливая жалоба Пушкина разбиралась в Цензурном комитете, но дальше «обеспечительной меры» в виде временной приостановки продажи книги дело не продвинулось. А вскоре и эта мера была снята, и Ольдекоп отделался легким испугом.
Пушкин сам понял бесперспективность судебной тяжбы, написав Вяземскому: «Ольдекоп, мать его в рифму; надоел! Плюнем на него и квит». Однако, отказавшись от судебного преследования, Пушкин не забывал принципиальной стороны вопроса. Уже много позже, в 1827 году, поэт подал Александру Бенкендорфу записку о законодательном запрете издания переводов вместе с подлинниками без согласия автора. При выработке нового цензурного устава 22 апреля 1828-го замечания Пушкина были, хотя и в слабой степени, учтены.
И так Пушкин, главный зачинатель профессионализации труда русских писателей, оказался еще и подвижником отечественного авторского права. Против нарушения этого права он дрался почти до последних дней жизни.
