Зачем ввели такое положение
Норма (ст. 434.1 ГК) принималась скорее на перспективу, чтобы ориентировать деловой оборот к цивилизованным ответственным переговорам, считает партнер Шаймарданов, Ялилов и Сабитов Айнур Ялилов. По его мнению, и без такой новеллы на практике существуют механизмы, которые позволяют взыскать убытки за намеренный срыв переговоров. Для этого можно использовать ст. 10 ГК («Пределы осуществления гражданских прав») и ст. 15 ГК («Возмещение убытков»).
Culpa in contrahendo (вина в переговорах) заимствовали из немецкой доктрины и законодательства. Автором идеи являлся правовед Рудольф фон Иеринг, изложивший свою доктрину еще в XIX веке. Обсуждаемый институт сформировался к 1930-м годам в том виде, в каком он существует сейчас, благодаря судебному правотворчеству, говорит младший юрист Софья Шварцберг: «Это стало результатом широкого толкования судами первых норм Германского гражданского уложения о преддоговорной ответственности».
Кроме того, гражданское законодательство предусматривает возможность получить деньги с контрагентов, которые действуют недобросовестно при заключении некоторых видов соглашений, замечает старший юрист Ксения Шиховцова. Так, подобный ущерб можно взыскивать с победителей торгов, которые после окончания тендеров отказываются подписывать договор.
А старший партнер Роман Речкин уверен, что обсуждаемую норму требовалось ввести: «Без нее российские суды вряд ли решились бы взыскивать убытки в ситуации, когда нет заключенного договора и четко зафиксированных обязательств сторон». Если судить по статистике, то и сейчас такие требования суды удовлетворяют неохотно. Сами бизнесмены тоже не стремятся подавать подобные иски.
Сложности с доказыванием
Ст. 434.1 предусматривает, что убытки будет платить лишь тот участник переговоров, который вел себя недобросовестно: намеренно сорвал их, предоставил недостоверную информацию или вступил в них с целью получить коммерческую информацию у противоположной стороны.
– Тот представил во время переговоров неполную или недостоверную информацию. В том числе умолчал о важных обстоятельствах, которые важны для заключения договора, поясняет Ялилов.
– Внезапно и неоправданно прекратил переговоры. И сделал это в тот момент, когда второй участник даже не мог ожидать такого развития событий, говорит Ялилов.
Основная сложность в таких спорах – доказать не только сам факт переговоров, но и ту самую недобросовестность ответчика, подчеркивает Шиховцова. Сделать это тяжело, ведь участникам делового оборота никто не запрещает отказаться от подписания договора, если они потеряли интерес к нему.
Так, в деле № А40-42494/2018 суды отказались взыскивать убытки с ответчика, придя к выводу, что тот не прерывал переговоры внезапно. Три инстанции указали на то, что истец на общих основаниях вместе с другими кандидатами претендовал на позицию дилера автоконцерна «Рено», но предприятие выбрало себе другого партнера. И в спорной ситуации речь идет не о срыве переговоров, а об отказе от предложения заявителя, пояснили суды.
Процесс доказывания в подобных спорах могли бы упростить допросы свидетелей. Но российские арбитражные суды, в отличие от английских, не любят их проводить.
Наши суды предпочитают письменные доказательства, отмечает Речкин: «Соответственно, от истца требуют предоставить переписки, протоколы встреч, меморандумы и т. п.». Но в российских реалиях переговоры о заключении договора редко оформляются письменно, констатирует юрист: «Еще реже их ход фиксируется последовательно и полно. Поэтому истцу очень сложно доказать недобросовестность оппонента, даже если она имела место».
Следующий этап – убедить суд в том, что именно от срыва переговоров возник ущерб. По закону истец может возместить даже те убытки, которые понес, потеряв возможность заключить договор с третьим лицом. Но эти обстоятельства тоже не так просто подтвердить. В деле № А32-41814/2016 суды указали, что другая компания отказалась арендовать у истца помещения не из-за ответчика, а по причине, которая возникла даже до того, как заявитель получил возможность сдавать недвижимость в аренду. Кроме того, суды конкретизировали, что в подобных случаях истец должен доказать, что недобросовестность ответчика стала единственным препятствием, которое не позволило заявителю получить упущенную выгоду (дело № А56-34924/2017).
По словам Шварцберг, в этих случаях учитывается и продолжительность ведения переговоров: «Особое внимание суда привлекают те, которые длились не меньше полугода». Если удалось все доказать, то по итогам возмещения убытков «потерпевший» должен оказаться в том положении, в котором находился, если бы не вступал в неудачные переговоры (Постановление Пленума ВС от 24 марта 2016 года № 7).
Точно ничего не получится взыскать только при условии, что все соответствующие условия выхода из переговоров и несения расходов были прописаны в соглашении о ведении переговоров. Стороны такой документ чаще всего не заключают.
В большинстве подобных дел отказы судов опираются на один и тот же вывод: истец не представил достаточно доказательств, которые бы подтвердили противоправное поведение ответчика в переговорах. (дело № А40-98757/2018 или № А40-230485/2018).
Позитивные примеры
Делом, в котором истцу удалось взыскать убытки с недобросовестного ответчика за переговоры, стал спор между владельцем склада в Железнодорожном (ООО «Декорт») и обществом «Ашан» (дело № А41-90214/2016). С января по август 2016 года они вели переговоры о сдаче склада в аренду, следовало из иска. Заключить договор первоначально планировали в марте, но «Ашан» неоднократно просил перенести срок. В то же время он проводил юридический и финансовый анализ документов, направлял запросы, согласовывал коммерческие и технические условия сделки, поэтому в «Декорте» были уверены в намерениях потенциального контрагента.
Вследствие этого уже в апреле владелец склада расторг договоры с четырьмя предыдущими арендаторами, чтобы подготовить помещения для «Ашана». Но 12 августа, наконец-то получив от «Декорта» оформленный с его стороны договор, ретейлер перестал выходить на связь. А несостоявшийся арендодатель отправился взыскивать 15,6 млн руб., которые он мог бы получить от четырех арендаторов с апреля по август 2016 года, если бы не прекращал с ними отношения. Заявитель подтверждал переговоры в основном деловой перепиской. Суды удовлетворили требования владельца склада в полном объеме.
В деле № А60-3964/2019 недобросовестность участников переговоров тоже удалось доказать с помощью переписки. Суды установили, что стороны активно обменивались сообщениями, в одном из которых ответчик попросил истца приобрести уникальное оборудование с целью дальнейшего выкупа. Заявитель купил товар у производителя, о чем известил своего контрагента. Но тот перестал выходить на связь. Ситуация осложнялась уникальностью этого устройства, которое нельзя было реализовать каким-то еще третьим лицам. Суды удовлетворили требования истца в этом деле на 1,3 млн руб., сославшись на то, что переговоры прервались внезапно, чего заявитель явно не ожидал.
Когда я доказывал факт убытков по одному из таких дел (№ А40-250123/2018), то мне помогло то, что вся переписка между сторонами велась по электронной почте. Это было единственным доказательством недобросовестных переговоров. Опираясь на переписку, удалось подтвердить, что контрагент намеренно вводил моего доверителя в заблуждение. Цель переговоров была в том, чтобы под предлогом заключения нового договора прекратить действия прошлого. Но без выплаты многомиллионных отступных из-за одностороннего разрыва деловых отношений.
Еще одно обстоятельство, которое поможет возместить убытки в такой ситуации, – истец сформировал для ответчика коммерческое предложение с учетом его индивидуального запроса и потратился на это. В деле № А63-3768/2015 с завода взыскали затраты, которые энергетическая компания понесла на разработку технических условий проекта о присоединении предприятия к своим сетям.
Что не хватает правовому институту
Шиховцова отмечает, что юридическое сообщество продолжает скептически относиться к такому способу защиты, как взыскание убытков. А без постоянной практики судам проблематично разрабатывать новые критерии допустимого или недопустимого поведения при переговорах. Пока точно стоит ввести четкие критерии, по которым получится разделять предварительный договор и соглашение о ведении переговоров, считает Бычков. Иначе на практике существует риск их перепутать, предупреждает юрист.
По словам Шварцберг, целесообразнее допустить взыскание упущенной выгоды и не ограничивать возмещения убытков только фактическими расходами на переговоры: «Такой подход соответствует зарубежной правоприменительной практике». Павел Шефас из ЮФ Авелан добавляет, что нелогично выглядит подход законодателя, который исключил потребителей из числа потенциальных ответчиков по таким делам: «Будто на них принцип добросовестности не распространяется».
Институт преддоговорной ответственности будет развиваться, если судьи начнут смелее взыскивать убытки. Сейчас это проблема не конкретного института, а общая тенденция. Суду отказать во взыскании убытков легче.
Адвокат Александра Стирманова обращает внимание на еще одну проблему – необходимость соблюдать баланс между свободой договора и преддоговорной ответственностью. Это не позволяет установить безусловные основания для возмещения убытков при внезапном срыве переговоров, считает юрист. Чтобы ст. 434.1 ГК работала более эффективно, нужно конкретизировать в законе обстоятельства, которые будут свидетельствовать о противоправном поведении ответчика, резюмирует эксперт.
Как это работает за границей
В странах континентальной правовой семьи (ФРГ, Нидерланды, Швейцария, Греция, Франция, Италия) этот институт либо прописан в законах, либо выводится доктриной.
В Нидерландах ответственность контрагента зависит от стадии, на которой переговоры прекратились. Если на предварительном этапе, то отрицательные последствия вряд ли будут. Заплатить придется, если динамика переговорного процесса была уже высока, говорит Шиховцова. Если контрагент повел себя недобросовестно на последней стадии переговоров, когда основные условия уже согласовали, то ответчику придется выплатить упущенную выгоду.
В Великобритании и США подобной ответственности нет. В Англии она наступает скорее в случаях умышленного обмана или за совершение действий, которые стороны обязались не совершать, объясняет Шефас. Там подобные инструменты работают в связке соглашений о намерении заключить сделку с механизмами break-up fee (плата за расставание), которые включают в состав таких документов либо непосредственно в бумаги по сделке, говорит Бычков. Средний размер убытков, который возмещается, – 2–4% от цены сделки.