Какой бы жестокой, на взгляд современного человека, ни была идея долговой тюрьмы, на самом деле она стала шагом к гуманизации правосудия. В Древнем мире и в Средние века должника или его семью, скорее всего, просто продали бы в рабство. В лучшем случае оно было временным: должник должен был отработать у кредитора, а потом вновь становился свободным человеком. На Руси такой институт назывался кабалой. Альтернативой был правеж — пытка должника в надежде, что на самом деле средства для погашения долга у него есть и он их отдаст, не выдержав мучений.
Постепенно вытеснившие эти институты на рубеже Средневековья и Нового времени, долговые тюрьмы несли, по сути, похожую функцию. Само заключение никак не помогало вернуть долг, к тому же оплачивать проживание в тюрьме обязаны были либо должник, либо его кредитор. Но тяжелые условия и позор должны были вынудить банкрота отдать спрятанные деньги или согласиться на сколь угодно неприятные условия погашения долга. Родные и близкие также стремились вызволить должника из тюрьмы и любыми способами собрать средства в его пользу. В свою очередь, кредиторам было невыгодно долго держать банкрота в заключении. Таким образом долговые тюрьмы способствовали, как мы сказали бы сейчас, заключению мировых соглашений и реструктуризации долгов.
Но это в лучшем случае. На практике кредитору могло быть выгоднее сделать из заключенного показательный пример, у него могли быть личные мотивы, чтобы держать должника под замком, наконец, банкрот мог просто умереть в тяжелых условиях, так и не отдав долг. Литераторы тех времен, многие из которых не понаслышке были знакомы с долговыми тюрьмами, описывают их в самых мрачных красках.
Россия
В России институт долговых тюрем ввел Петр I, который познакомился с этой европейской новинкой в Голландии. Содержание должника оплачивал его кредитор, а срок такого заключения был ничем не ограничен, кроме готовности заимодавца его оплачивать. Условия поначалу были весьма суровыми: в Москве должников ожидала буквально яма, то есть подземная тюрьма близ Воскресенских ворот Китай-города.
Более чем полвека спустя Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» задается вопросом, эффективны ли такие меры. По его мнению, зная о строгостях закона, кредиторы выдают рискованные займы, что только увеличивает количество должников и заключенных.
Кто более в глазах человечества заслуживает уважения, заимодавец ли, теряющий свой капитал, для того что не знал, кому доверил, или должник в оковах и в темнице. С одной стороны — легковерность, с другой — почти воровство.
В 1800 году был принят Устав о банкротах, который впервые в российской практике ввел деление на «несчастную» несостоятельность, вызванную обстоятельствами непреодолимой силы, банкротство по неосторожности, а также «от подлога», то есть преднамеренное банкротство и вывод средств. В «несчастных» случаях долги списывались. Неосторожный или злонамеренный банкроты обязаны были погасить долги, причем до окончания конкурсного производства первого держат «под присмотром в благопристойном месте», а доказанный подлог грозит уголовным наказанием. Срок содержания не выплатившего долг банкрота «под караулом» составлял до пяти лет, причем кредитор мог сократить этот срок пропорционально возвращенной сумме.
В 1857 году принят Свод законов, который ввел категории, освобожденные от долговой тюрьмы: старики от 70 лет, священнослужители, беременные и только что родившие женщины и единственные опекуны малолетних детей. Свод также определял твердые сроки заключения в зависимости от суммы долга. За долг менее 100 руб. тюрьма не грозила, а максимальный срок заключения — пять лет — полагался за долг от 100 000 руб. и выше.
К этому времени должников уже не бросали в настоящие ямы. Но долговая тюрьма оставалась местом крайне неприятным, по свидетельству писателя Владимира Гиляровского.
Я очутился в большой длинной комнате с нависшими толстенными сводами, с глубокой амбразурой маленького, темного, с решеткой окна, черное пятно которого зияло на освещенной стене.
Долговые тюрьмы были отменены в конце XIX века. Закон от 7 марта 1879 года упразднил в России «личное задержание неисправных должников».
В русской литературе долговые тюрьмы упоминались не раз, но чаще всего выступали не местом действия, а сюжетной пружиной, которая оставалась по большей части скрытой от читателя. Так, в пьесе Александра Островского «Свои люди — сочтемся» (которая первоначально называлась просто «Банкрот») весь сюжет построен на преднамеренном банкротстве главного героя. Купец Большов переписывает имущество на приказчика Подхалюзина, чтобы укрыть его от описи после заявления о банкротстве. При этом он берет с приказчика обещание из этих средств частично погасить долги купца, чтобы того не отправили в долговую яму. Подхалюзин к тому же берет в жены купеческую дочь. Когда новоявленный зять отказывается заплатить кредиторам Большова больше 10% долга (тогда как те ранее согласились простить остаток при погашении 25% задолженности), купец отправляется в долговую тюрьму. На прощание он напутствует дочь: «А не забудьте вы, Алимпияда Самсоновна, что есть клетки с железными решетками, сидят там бедные заключенные. Не забудьте нас, бедных заключенных».
В «Преступлении и наказании» Достоевского, который сам постоянно находился на грани банкротства, не раз упоминается, что Свидригайлов сидел в долговой тюрьме. Это, как и то, что вызволила его оттуда будущая жена, довершает портрет Свидригайлова как низкого, порочного и недостойного доверия человека. Но это дело прошлое, и подробностей о долговой тюрьме читатели не узнают.
Вы знаете, может быть (да я, впрочем, и сам вам рассказывал), — начал Свидригайлов, — что я сидел здесь в долговой тюрьме, по огромному счету, и не имея ни малейших средств в виду для уплаты. Нечего подробничать о том, как выкупила меня тогда Марфа Петровна; знаете ли, до какой степени одурманения может иногда полюбить женщина?
Франция
Франция, полтора века колебавшаяся между республиканским и монархическим строем, неоднократно отменяла и вновь вводила институт долговых тюрем. В целом тюремное заключение за долги относилось здесь к более широкому институту contrainte par corps, то есть аресту по неуголовным основаниям.
Долговые тюрьмы ликвидировали в 1793 году, но вскоре революционные власти вынуждены были рассмотреть вопрос об их возвращении. Страну захлестнула волна неплатежеспособности и просто отказов платить кредиторам на фоне гиперинфляции, вызванной социальными потрясениями и непрекращающимися войнами.
В 1820-х в стране выходил журнал «Бедный Жак», где публиковали рассказы о заключенных-должниках со всей Франции, собирали деньги им в помощь и критиковали финансовые и юридические институты, которые поддерживали существующую систему взыскания долгов. Многие из тех, кто делал этот журнал, на своем опыте знали, что такое долговая тюрьма. Среди подписчиков «Бедного Жака» были романист Виктор Гюго, поэт Альфонс де Ламартин и будущий премьер-министр Жак Лаффит.
Десятилетием позже юрист Жан-Батист Байль Муйяр проанализировал большой корпус дел попавших в тюрьму должников и сравнительную статистику по множеству смежных вопросов. Он сравнивал такие показатели, как количество должников и уголовных преступлений, распространенность игорных домов и тому подобное. Муйяр пришел к выводу, что долговые тюрьмы не приносят обществу никакой пользы, а напротив, разлагают мораль.
Юрист пришел к выводу, что долговые тюрьмы не приносят обществу никакой пользы, а напротив, разлагают мораль.
Долговые тюрьмы вновь отменили в 1848 году после провозглашения Второй республики, а окончательно упразднили в 1867 году.
Жан-Батист Мольер попал в долговую тюрьму еще в юности, когда организованный им вместе с друзьями «Блистательный театр» погряз в долгах. Мольер лично выступал поручителем по обязательствам труппы и угодил в тюрьму Шатле, откуда его вынужден был выкупить отец, известный обойщик. Правда, драматург провел в заключении всего несколько дней и, в отличие от многих литераторов с похожей судьбой, так и не ввел образ должника в свои пьесы.
Персонажи Оноре де Бальзака нередко движимы страхом перед тюрьмой Сент-Пелажи, но никогда в нее не попадают (как и сам автор, всю жизнь проведший в долгах). Для Бальзака долговая тюрьма выступает скорее образом предельного падения, во избежание которого его персонажи готовы на что угодно, включая самоубийство. Более реальной опасностью в романах Бальзака выступает банкротство — не столь катастрофическое на практике, но оставляющее несмываемое пятно на чести и репутации (в «Евгении Гранде» банкрота сравнивают с грабителем и отдают предпочтение последнему, ведь он, по крайней мере, рискует жизнью ради чужих денег).
Великобритания
В Англии первый закон о банкротстве приняли в 1542 году. Он касался в первую очередь злонамеренных банкротов, которые, «искусно получая в свои руки большое количество чужих товаров, внезапно сбегают в неизвестные места» или ведут роскошную жизнь, но систематически не платят по долгам. Документ не только вводит институт реализации имущества банкрота, но и позволяет заключать должников в тюрьму. В 1570 году был принят новый закон, который уточнил, что тюрьма не грозит обанкротившимся торговцам. Фактически эта норма разделила банкротство юридических и физических лиц в современном понимании.
В 1759 году ввели норму, согласно которой должник мог продать все свое имущество, включая землю, и выплатить кредиторам полученную сумму; после этого ему больше не грозило тюремное заключение, но остаток долга со временем все же надо было отдать. Для применения такой меры долг не должен был превышать 300 фунтов. Более крупную задолженность нужно было погасить целиком или оставаться в тюрьме. На протяжении XVIII века вопрос об отмене долговых тюрем или по крайней мере смягчении их режима широко обсуждался в прессе и в парламенте.
Чтобы избежать тюремного заключения, должник мог продать все свое имущество, включая землю, и отдать вырученные деньги кредиторам. Правда, остаток долга не сгорал.
В 1869 году закон «О должниках» практически упразднил институт долговых тюрем. Теперь подвергнуть заключению можно было только того, кто злонамеренно уклонялся от оплаты либо имел задолженности перед государственным бюджетом. И даже они могли провести в тюрьме не более шести недель. Уже в следующем году количество заключенных-должников в Великобритании сократилось почти на четверть (с 9759 до 6605 человек).
Британские долговые тюрьмы были частными предприятиями, и за нахождение там должники должны были платить. В некоторых случаях (например, во Флитской тюрьме или в Кинг-Бенч) наказание становилось чисто экономическим: заключенные имели право ночевать поблизости, но все еще должны были платить за свое содержание. За мзду должники могли получить лучшее питание, право принимать посетителей и вести дела прямо в камере и другие привилегии. Парадоксальным образом неплательщики, у которых было больше средств, жили лучше, чем действительно оставшиеся без единого пенса. Долгое время во Флитской тюрьме существовало специальное зарешеченное окошко, через которое заключенные могли просить подаяния у прохожих.
Главным «певцом» британских долговых тюрем был Чарльз Диккенс. Отец писателя в свое время попал за долги в тюрьму Маршалси, и это глубоко потрясло Диккенса. Он активно боролся с институтом долговых тюрем и не раз поднимал эту тему в своих романах. В «Крошке Доррит» одной из основных декораций становится та самая тюрьма Маршалси, которая перестала существовать к моменту публикации романа. Заглавная героиня — дочь должника, который много лет провел в тюрьме. Она даже родилась в заключении, где ее отец жил с семьей (они могли выходить).
Это был длинный ряд обветшалых строений казарменного вида, поставленных тыл к тылу, так что все окна в них выходили на фасад; а вокруг тянулся узкий двор, обнесенный высокой стеной, по краю которой, как полагается, шла решетка с железными остриями вверху.
В «Посмертных записках Пиквикского клуба» главный герой, мистер Пиквик, за отказ компенсировать ущерб попадает во Флитскую тюрьму. В описании Диккенса это что-то вроде общежития: перемещаться по тюрьме можно свободно (тюремщики только запоминают внешний вид нового заключенного, чтобы не выпустить его наружу), за деньги можно получить еду из соседнего трактира и даже формально запрещенный алкоголь, сдать приходящей прачке белье в стирку, а то и получить отдельную меблированную камеру. Заключенным доступны кегли и карты. Стены тюрьмы украшены рисунками умершего в ней много лет назад маляра. Один из тюремщиков уверяет Пиквика, что «всякий может жить здесь, сколько ему угодно».
И действительно, Диккенс описывает очень пестрое общество заключенных-должников. «Были тут люди из всех сословий, от земледельца в бумазейной куртке до промотавшегося эсквайра в шелковом халате с изодранными рукавами». Пиквик встречает человека, который подписывал необеспеченные векселя, сапожника, с которого взыскали судебные издержки по делу, в котором он был душеприказчиком, конокрада и даже священника.
В обоих романах Диккенс не только подчеркивает тяжелые условия, в которых живут заключенные в долговых тюрьмах, но и заявляет о почти неизбежном моральном разложении, которому они подвергаются. Но некоторые находят в этом и хорошие стороны. В «Крошке Доррит» врач-банкрот называет пребывание в тюрьме настоящей свободой, ведь там заключенных не донимают кредиторы и напоминания об их обязательствах.
В «Крошке Доррит» врач-банкрот называет пребывание в тюрьме настоящей свободой, ведь там заключенных не донимают кредиторы и напоминания об их обязательствах.
В «Ярмарке тщеславия» Уильяма Теккерея, где события происходят раньше, чем у Диккенса, роль долговой тюрьмы выполняет просто дом пристава (бейлифа), мистера Мосса. Офицер Родон Кроули попадает туда уже в третий раз, и Мосс любезно уведомляет его, что приготовил постель в его прежней комнате. Тут все должники принадлежат к высшему обществу и, несмотря на неоплаченные долги, каждый день пьют шампанское, а обстановка дома неряшливая, но роскошная. «Тюрьма» Мосса напоминает скорее джентльменский клуб, и страдания заключенного туда Кроули носят чисто моральный характер.
Соединенные Штаты
До провозглашения независимости в американских колониях обходились с должниками так же, как и в Великобритании. После создания собственного государства здесь на время образовался правовой пробел, хотя Конституция и предписывала законодателям принять законы о должниках. В 1800 году Конгресс США принял первый в независимой стране закон о банкротстве. Он в целом повторял нормы британского законодательства, хотя и не предусматривал казни для злостных банкротов (в самой Великобритании ее отменили только спустя два десятилетия).
Вскоре страна столкнулась с ростом количества должников, причем в первую очередь среди беднейших слоев населения. В некоторых штатах заключенных-должников было в три-пять раз больше, чем осужденных за преступления. Это дало части штатов повод отменить заключение за неплатежеспособность. А в 1833 году Конгресс ликвидировал долговые тюрьмы на федеральном уровне.
Некоторые известные граждане США успели побывать в долговой тюрьме. Так, Генри Ли III, бывший губернатор Вирджинии и конгрессмен (а еще отец знаменитого генерала-конфедерата Роберта Ли), обанкротился из-за так называемой Паники, экономического кризиса 1796–1797 годов. Он провел в долговой тюрьме год и за это время написал книгу военных воспоминаний.