"Право.Ru" продолжает рассказывать об известных юристах их же словами. Этот жанр – "правила жизни" – впервые был представлен в России журналом Esquire. В очередном выпуске – Тамара Морщакова, судья Конституционного Суда РФ в отставке и бывший заместитель председателя КС РФ, член президентского Совета по правам человека, доктор юридических наук, профессор. Морщаковой 76 лет, она живет и работает в Москве.
О начале карьеры и научной работе
Юристом я стала случайно: изначально хотела поступить на факультет журналистики МГУ, куда меня не приняли, несмотря на наличие золотой медали. <…> Меня "спас" школьный друг, который посоветовал пойти на юрфак. С течением времени я поняла, что нет ни одной профессии в мире, которая настолько хорошо соответствовала бы моим внутренним возможностям. Юриспруденция – стопроцентно "мое" дело. ("Право.Ru", февраль 2010)
После окончания университета я выбрала для себя научную стезю: больше 20 лет занималась только научной работой. Нередко приходилось слышать довольно обидные слова: как можно заниматься наукой, не имея практического опыта? Но есть система таких подходов к научно-исследовательской работе в области юриспруденции, которая позволяет поспорить с этим тезисом. ("Право.Ru", февраль 2010)
Думаю, что в работе женщине вообще невозможно рассчитывать на какое-то снисхождение, даже более того – я бы сказала, что ей нужно работать лучше, больше, усерднее, чем мужчинам, используя при этом особенные качества женщин: тщательность, въедливость, необычайную аккуратность. ("Известия", март 2002)
К моим научным комментариям хорошо относились в Верховном суде СССР, где всегда давали оценку таким комментариям перед их публикацией. Для меня было большой похвалой, когда зампредседателя Верховного суда как-то сказал, что хотел бы посмотреть на автора, чьи комментарии судебной практики не вызывают у него нареканий. ("Право.Ru", февраль 2010)
О юридической профессии и призвании
Работа судьи – это <…> венец юридической профессии. <…> И, если бы по закону можно было не уходить в отставку, я бы, конечно, по собственной инициативе не ушла. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
Необходимые качества настоящего юриста – профессионализм и честность. Кроме того, настоящий юрист непременно должен быть приличным человеком. <…> Еще одно важное качество – интеллект. ("Право.Ru", февраль 2010)
Я теперь стала думать, что это не очень-то хорошо, когда президент – юрист. Раньше я думала: как бы это было здорово, ведь ему все можно было бы объяснить… А теперь оказывается – нет, потому что есть разные школы и разные мнения у юристов. (Openspace, март 2011)
Ценности права столь значительны, что их следует уважать сами по себе. ("Право.Ru", февраль 2010)
Я не вижу для себя никакой возможности влиять на ситуацию, кроме возможности, которая есть у каждого гражданина, – высказывать публично свою точку зрения. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
О порядках в судах и положении судей
Я сочувствую всем судьям. Иногда они на меня сердятся, потому что то, что я говорю, им кажется обидным. <…> Но я делаю это, <…> сгорая от стыда и переполненная жалостью к судьям, из любви к тому, что есть суд. Потому что суд в подлинном смысле слова – это великий инструмент. Для человечества, не для власти. (НТВ, "Школа злословия", сентябрь 2011)
По утверждению председателя одной из квалификационных коллегий, всегда найдется, за что судью можно лишить должности. (The New Times, июль 2011)
Сейчас председатель <суда> назначается на шесть лет, потом еще раз на шесть лет. И уже одна эта перспектива повторного назначения, которое зависит от поведения председателя суда, определяет его существование в судебной системе. В результате председатель оказывается четким ретранслятором любых указаний свыше: нарушить их он может только ценой собственной должности. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
Не верю, что сами судьи, выносящие несправедливые приговоры, могут начать ориентироваться на некий исторический стыд и бояться, что их имя будет опозорено в глазах потомков. Во-первых, история, как правило, не запоминает конкретных исполнителей, а во-вторых, статистически поведение человека в конкретной ситуации все равно определяется не героизмом личности, а актуальной для него целью, в том числе и чисто материальными факторами. ("Право.Ru", февраль 2010)
Не бизнесмены развратили суд, развратила власть. Она стала развращать суды еще тогда, когда бизнеса и в помине не было. (НТВ, "Школа злословия", сентябрь 2011)
Я все-таки очень хорошо, иначе бы у меня не получалось жить, думаю о юристах. Они не все такие, как представители Государственной думы. (РИА "Новости", ноябрь 2009)
О независимости суда
Независимый суд был бы нужен власти при существовании сильной оппозиции. Нужен, чтобы при смене власти защитить людей от возможных притеснений и преследований. Это общеизвестно: пока у властной элиты нет реальных оппонентов, ее устраивает управляемый суд. (The New Times, июль 2011)
Я полагаю, что в обязанности каждого судьи проверять и толковать содержание закона сконцентрирован максимум предоставленной ему независимости. Если же судьи не проверяют и не толкуют закон самостоятельно, а на этот счет придерживаются каких-то чужих мнений, выработанных не ими в данном процессе по делу, то они соглашаются с ограничением своей самостоятельности и независимости. ("эж-Юрист", октябрь 2009)
Главный иммунитет судьи заключается в том, что судью нельзя привлечь к ответственности за существо принятого им по делу решения. Если решение неправильное, его отменяют – но это нельзя считать основанием для привлечения судьи к ответственности: должностной, дисциплинарной – любой. Это возможно, только если будет доказано, что судья <…> вынес заведомо неправосудный судебный акт. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
Судьи откровенно боятся освобождать из-под стражи людей, преследуемых системой государственного обвинения. Предпочитают не спорить со следствием, опасаясь быть обвиненными в пособничестве задержанным. И это, кстати, яркое свидетельство соотношения сил между судами и правоохранительными органами. Сразу видно, у кого реальная власть. ("Итоги", февраль 2011)
Мы знаем, что каждого гражданина может распять полицейский, любой следователь. И если точно так же можно будет распять каждого судью, забудьте о том, что суд может быть независимым. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
О судебной реформе
Я не люблю ссылок на нашу историю как препятствующую нашему правовому развитию. <…> У каждого народа есть шанс менять свою судьбу. Мы этим шансом не воспользовались. (НТВ, "Школа злословия", сентябрь 2011)
Судебная реформа в России зависит от воли власти. От воли высшего должностного лица в государстве. Если у него есть воля собственная. (Openspace, март 2011)
Когда в 1991 году появилась российская концепция судебной реформы, и она начала реализовываться, первые шаги вдохновили тех, кому она была адресована. У них, можно сказать, горели глаза, они готовы были быть независимыми, справедливыми, всякими-хорошими… Был момент надежды. Я связываю его с концепцией 1991 года по развитию судебной реформы в стране и с принятием Конституции 1993 года. А потом очень быстро, начиная с 2000 года – совсем явно, пошла типичная контрреформа. (НТВ, "Школа злословия", сентябрь 2011)
О правовом климате
Россия по-прежнему живет по Салтыкову-Щедрину, который давным-давно сказал, что в нашей стране приказ начальства всегда выше закона. ("Право.Ru", февраль 2010)
Нужно ли менять законодательство, если правоприменительная практика так плоха? Я думаю, что на этот вопрос нужно ответить утвердительно. Чем хуже законодательство, тем сильнее оно будет испорчено плохой практикой. На хорошее [законодательство] еще можно было бы надеяться. ("Право.Ru", октябрь 2011)
Общие указания пленумов высших судов никто нигде не может обжаловать, несмотря на то, что согласно ст.46 Конституции РФ любое решение и действие государственного органа может быть обжаловано. Разве допустимо в правовой системе существование общеобязательных актов, которые выведены из-под любого контроля? Конечно, нет, потому что это значит, что от такого акта нельзя защититься никому, никогда и нигде. ("эж-Юрист", октябрь 2009)
Ни прокуратура, ни следствие, ни МВД не обеспечивают ничьей безопасности. Они обеспечивают собственное выживание в системе, больше ничего. ("Взгляд", апрель 2010)
Надо, наконец, развеивать мифы, которые обычно умышленно сочиняются вокруг дел, привлекающих внимание общества. Информацию, которая официально распространяется властью по этим делам, очень трудно проанализировать людям, находящимся вне системы органов уголовного преследования. Нужно, чтобы какой-то специалист как посредник объяснил, что значит все происходящее. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
О перспективах
Для заметного и радикального улучшения нужны: действительная несменяемость судей, получение должностей достойными, лишение председателей судов административных функций по отношению к судье, иной принцип формирования органов судейского сообщества, обеспечение возможности проверять судебные решения – ее сейчас нет и не будет без аудиозаписи, без несфальсифицированного протокола, без апелляционной инстанции. Вот он, весь набор! И мешает его реализовать отсутствующая или существующая политическая воля. (Openspace, март 2011)
Создать административные суды давно предлагает система судов общей юрисдикции, но она хочет иметь их внутри себя, под своим руководством, под шапкой верховного суда. Между тем это должна быть независимая административная юстиция. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
Нам нужно развивать институт суда присяжных. Потому что надежды на объективность профессиональных судей, которые встроены в общую правоохранительную систему, отчитывающуюся о борьбе с преступностью, нет. Надежда на объективность и совесть присяжных есть. (Openspace, март 2011)
О взаимодействии суда и общества
Каждый человек, права которого определяются судом, имеет право на то, чтобы это делалось не в тайных застенках, а прилюдно. Почему? Чтобы при людях было стыдно, и чтобы людям, которые и есть общество, было ясно, с каким судом они имеют дело. (The New Times, июль 2011)
На заседания в Конституционный, Верховный или Высший арбитражный суды никто просто так пройти не может: нужно заказывать пропуск. А это противоречит не только закону, но и Конституции. ("Право.Ru", февраль 2010)
Авторитет судебной власти существует на бумаге. Он должен существовать реально в глазах общества, но, к сожалению, показывают все опросы, что он очень низок, невелик. В основном суды имеют авторитет у тех, кто никогда к ним не обращается. (НТВ, "Школа злословия", сентябрь 2011)
Давно назрела идея создания общественного фонда (такие фонды существуют в других странах), который мог бы реально обеспечивать восстановление прав потерпевших от преступлений и злоупотреблений власти. ("Газета.Ru", июнь 2011)
Самое действенное средство <влияния общества на ситуацию в суде> – суд присяжных. Но его компетенции все время сужаются – хотя специалисты постоянно предлагают их расширить. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
После рассмотрения материалов, представленных [общественными] экспертами по второму делу ЮКОСа, официальные инстанции сказали, что это не процессуальный документ, и поэтому тоже не имеет для них значения. <…> Но общественная экспертиза не претендует на то, чтобы стать процессуальным документом, – она показывает моменты ошибочного правоприменения! Уж, наверное, крупнейшая российская профессура в области права и экономики должна вызывать доверие в том, что касается их профессиональной компетенции. ("Harvard Business Review – Россия", апрель 2012)
Об амнистии, помиловании и запрете смертной казни
У нас очень маленький процент оправдательных приговоров. Если ваше дело в суд передано, вас осудят во что бы то ни стало – судьям запрещают оправдывать. (Openspace, март 2011)
Амнистирование по экономическим делам соответствует политическим интересам государства, стремящегося остановить уход бизнеса из страны. Если власть не подаст такого сигнала обществу, модернизационное развитие экономики будет невозможно. ("Газета.Ru", июнь 2011)
<Президент Медведев> – единственный человек в государстве, уполномоченный принимать решения о помиловании, и может занимать любую позицию по любому делу. Другой вопрос, что его правовая оценка данной ситуации [небходимость прошения для запуска процедуры помилования – прим. ред.], как мне кажется, совершенно неправильная. Не может быть никаких специальных условий, обязательных для процедуры проявления милости. Милость может быть проявлена к кому угодно, без всяких объяснений причин, и тем более без всякого согласия объекта помилования. (Forbes, апрель 2012)
К сожалению, самый гуманистический институт у нас умеют превратить в нечто противоположное. ("Интерфакс", апрель 2012)
О личной жизни
О законах нельзя забывать даже в отпуске. ("Известия", март 2002)
В выходные дни я обычно работаю. В этом году только два раза удалось сходить на лыжах благодаря моим детям, которые вывели меня в этот снежный свет. А в отпуске я очень усердно отдыхаю. Много хожу, плаваю, всякие мероприятия для себя культурные выдумываю. ("Известия", март 2002)
(На вопрос, обсуждает ли Морщакова юридические вопросы со своим мужем, бывшим адвокатом Игорем Петрухиным): О, да. И считаю это важной составляющей моей семейной жизни. Это мне не надоедает, это мне дает возможность почувствовать поддержку в семейном кругу своих профессиональных позиций. ("Известия", март 2002)
