Генерал-лейтенант юстиции, заместитель министра — начальник Следственного комитета при МВД РФ Алексей Аничин рассказал о самых громких и сложных делах, которые расследует его ведомство.
В последнее время по запросам России из-за границы стали регулярно выдавать наших граждан, которые ударились в бега. У вас много людей, которых бы вы хотели встретить в аэропорту?
Алексей Аничин: Хватает.
Самые интересные из беглецов кто?
Аничин: Гуцериев.
А на какой стадии находится его дело?
Аничин: Уголовное дело пока приостановлено. Мы сняли налоговые претензии к нему по решению Высшего арбитражного суда. Но незаконное предпринимательство — это преступление средней тяжести, оно осталось.
Надолго ли дело приостановлено?
Аничин: Пока Гуцериев не появится. И не ответит на вопросы следователя. По делу проходят четыре человека — Гуцериев, Бахир — его заместитель и два руководителя предприятия. Пока расследовали дело, первым убежал Гуцериев. Потом скрылся Бахир, позже — Еланский. И только последний из четверки остался. В отношении него мы уголовное дело выделили и закончили. Теперь этого человека уже осудили. Дали небольшой срок, поскольку преступление не тяжкое. Тогда, глядя на мягкий приговор, вернулся Еланский. Его тоже осудили. Условный срок дали, штраф. Ждем, когда остальные вернутся.
А если налоговые претензии к Гуцериеву сняты, какие остаются?
Аничин: Незаконное предпринимательство. Он добывал нефть сверх установленной квоты. И не платил с этого налоги. Схема преступления была стандартная: свои фирмы создаются по ту сторону границы, им продается нефть по дешевке, и соответственно все платежи в России исходят из этой цены. А заграничные фирмы ставят на уже свой товар мировые цены. По такой схеме очень многие работали. Тот же Ходорковский. Никакого тут ноу-хау у Гуцериева нет.
Чем сегодня занимается Следственный комитет при МВД?
Аничин: Мы берем себе самые тяжелые, масштабные и сложные для расследования дела со всей страны. Такие, где фигурируют очень большие суммы. И так называемые резонансные дела. Они могут не быть очень большими, но всегда в центре внимания общества. А еще наше все, что связано с международными преступлениями. В самом Следственном комитете не очень много сотрудников, следователей ниже майора нет. Но это элита. В целом силами милицейских следователей расследуется 2 миллиона уголовных дел. Можно сказать по-другому: мы расследуем 80% преступлений, содержащихся в Уголовном кодексе.
Попытки оказать на вас давление бывают? Как они выглядят: телефонный звонок, запись на прием?
Аничин: Честно скажу — таких попыток не бывает. На меня никогда не пытались давить. Если кто-то наверху и заинтересуется каким-то делом, то просто попросят доложить, что к чему. Без всяких пожеланий, а тем более давления. А извне на меня выходить — бесполезно.
Какие у вас сейчас самые интересные дела?
Аничин: Это смотря с чьей точки зрения. Те, что важны для профессионалов, могут быть неинтересны читателям. Очень серьезным было так называемое "крабовое дело", которое уже отправлено в суд. Преступники ловили у нас краба, перегружали его в наших территориальных водах в трюмы иностранных судов. Краба увозили за границу, там легализовывали, после чего продавали на рынках в США. Мы долго его не возбуждали, проводили оперативную разработку и ожидали прибытия в страну главного фигуранта, но он не приехал. Возбудили дело после того, как получили достаточно доказательств преступной деятельности данной группы. И уже в ходе расследования задержали организатора — гражданина США, который все-таки приехал в нашу страну. При нем оказался ноутбук, в котором был весь расклад по крабовому "бизнесу" — кому, что и сколько. Не менее интересным оказалось дело о большой контрабанде на Дальнем Востоке. Контрабанда шла эшелонами из Китая. Туда выехала группа сотрудников. Начали смотреть пограничные переходы, таможенные терминалы. Нас интересовала конкретная фирма, но мы вынуждены были проверять весь товар, чтобы выбрать "свой". Удивительно, мы тогда ни одного килограмма легального груза вообще не нашли.
На самом деле у вас очень громкие дела. Такие, где речь идет об угрозе для экономической безопасности страны.
Аничин: Нам никто таких дел специально не дает. Мы сами возбуждаем их только по материалам, которые идут из департамента экономической безопасности и департамента уголовного розыска. И лишь после их работы следователь, оценив собранные материалы, возбуждает уголовное дело.
Что-то изменилось в связи с кризисом у ваших "подопечных"? Не так давно основой преступлений были липовые фирмы, открытые на паспорта пенсионеров, студентов, умерших. Через такие фирмы отмывались большие деньги.
Аничин: Ничего. Те же фирмы, те же паспорта.
А можно законодательно что-то изменить?
Пять лет назад, когда только началось рейдерство, наш Следственный комитет разработал предложение о внесении изменений в Уголовный кодекс, а также в другие законы. Мы предлагали пересмотреть порядок регистрации фирм, чтобы, например, человек лично, а не по почте предоставлял документы для регистрации. И предъявлял при этом паспорт. Плюс налоговые органы должны получить право проверять, что это за фирма. Тогда эти предложения не были реализованы. Сейчас некоторые эти наши предложения заинтересовали законодателей. Возможно, они будут реализованы. Мало кто знает, что квалификация рейдерства как преступления — это заслуга наших следователей. До этого, примерно в 2002-2003 годах, на захват смотрели как на гражданско-правовые отношения. И всех отправляли в Арбитражный суд. Люди кричали: нас захватывают! Но их не слышали. И только Следственный комитет сказал: нет, это уголовно-наказуемое действие. Кстати, тогда и первое уголовное дело появилось. Оно было по подмосковному Ступину.
Что в рейдерстве изменилось с тех пор?
Аничин: С правовой точки зрения ничего не изменилось. Захватывают все, начиная с аптек и кончая оборонными предприятиями. Больше всего захватов в Москве, Петербурге, Свердловске. И чуть поменьше в других местах. По Москве сегодня примерно 44 таких уголовных дела.
Преступления, которые в народе называют "черным риелторством", входят в сферу вашей компетенции? Люди спрашивают, что им делать, когда они оказались в безвыходной ситуации.
Аничин: Если к нам обращаются, мы ищем виновных, доказываем вину и передаем дело в суд. К сожалению, доказывать такие дела нелегко, а главное, собственность человеку вернуть фактически невозможно, потому что его квартиру к тому моменту пять или шесть раз уже перепродали. Это в том случае, если квартира уже есть, а бывает, что деньги собирают под квартиру. Помните дело "Гарантинвеста"? Тогда порядка 30 субъектов Федерации пострадало от этой финансовой пирамиды. Мы это дело расследовали. Фирма работала по принципу партнерства, вы приносите две тысячи, потом приводите пять человек, они тоже по две тысячи, вы получаете прибыль, обычная схема. К сожалению, бывают случаи, когда черные риелторы несчастных стариков убивают. Поэтому такие дела, со смертельным исходом, уходят в СКП при прокуратуре РФ.
Эта технология отъема жилья иногда включает в себя участкового, "скорую помощь", домоуправление, нотариуса. Схема не меняется?
Аничин: Как она будет меняться? Ведь неизменна сама схема прохождения документов. Объем задействованных сторонних лиц бывает разный. Разные подходы — кто-то ищет бедолаг через милицию, кто-то в регистрационной службе, некоторые работают с чиновниками мэрии. Но чаще всего мы сталкиваемся с нотариусами.
Уже давно идут разговоры о создании единого следственного комитета. Считаете ли вы это целесообразным и что это объединение даст?
Аничин: Если отвечать односложно, я скажу — нет, такой орган не нужен. Я был студентом первого курса и уже слышал рассуждения о едином комитете. Но тогда под такими предложениями была почва — обоснованно считалось, что в одном органе — прокуратуре — не должно соединяться и следствие, и надзор за ним. Сейчас же ситуация другая. Предлагая создать единый следственный орган, нужно ответить на вопрос: для чего? С какой целью? Внятного ответа на эти вопросы не дается. Говоря о едином комитете, часто проводят аналог с ФБР. Но ФБР больше похож на наше МВД. Там компетенция делится между федеральными службами, правоохранительными службами штатов и муниципалитетов. И ФБР занимается всем — и расследованием, и розыском, по структуре это не следствие. Такого следствия, как у нас, больше нет нигде.
В чем конкретно порочность объединительной идеи?
Аничин: Следствие без розыска не может существовать. Если следствие отделить от розыска, будет делиться и ответственность. Есть и другие соображения. Если принимать такое решение, то на полтора-два года следствие будет практически парализовано, особенно по сложным экономическим делам. Плюс — финансовые затраты. Давайте посчитаем: в прокуратуре следователей 16 тысяч, у нас — 54 тысячи. У них зарплата в разы выше, чем у нас. Сколько надо будет денег на одну только зарплату следователям, ее же не будут понижать. Плюс затраты на те же помещения, тот же транспорт, оргтехнику.
Вообще ничего не трогать?
Аничин: Следствие нуждается в реформировании, оно очень тяжелое, очень затратное по времени, по материальным ресурсам, по человеческим ресурсам. Оно в основных положениях не менялось с советских времен, но сейчас мы живем в другом обществе. Поэтому следствие нужно кардинально реформировать в соответствии с современными правовыми принципами. Новые принципы в уголовном процессе появились, которых раньше не было, а следствие осталось как замороженное и никто не задумывается, а в каком виде оно нужно сейчас. Например, оно во многом дублирует оперативно-розыскную деятельность. Представьте: совершается преступление, кто совершил — неизвестно. Розыскники опрашивают людей, следователи потом их же допрашивают. Розыск проводит свои мероприятия, а мы все это должны повторять, потому что у нас такой уголовный процесс. Надо убрать дублирование. Есть еще целый ряд проблем в следствии, которые нужно решать. По сути что такое возбуждение уголовного дела? Это начало процедуры уголовного преследования. Если нет фигуры, кого мы преследуем? Есть проблема: заказные уголовные дела. Поскольку наш закон допускает возбуждать уголовное дело без лица, так пожалуйста. Возбуждается уголовное дело, допустим, по какому-то факту, и начинают кого-то этим уголовным делом "прессовать". Если добиваются своего, дело прекращается и никакой ответственности никто за это не несет, потому что дело возбуждалось не в отношении конкретного лица, у человека нет статуса подозреваемого, обвинение никому не предъявлялось.
Это будет панацеей от заказных дел?
Аничин: Панацеи нет. Но это определенный шаг, и достаточно существенный. Если возбуждается дело в отношении конкретного лица и потом не подтвердится его вина, по закону предусмотрена за это ответственность. Человек получает право на реабилитацию, а у следователя получится по сути незаконное уголовное преследование.
Как долго может расследоваться дело?
Аничин: В УПК срок установлен — два месяца. Не укладываемся, приходится продлевать сроки. За волокиту следователя наказывают. Но бывает ситуация, когда следователь все выполнил, а экспертиза еще не закончена. Случается, экспертизу ждут месяцами и даже годами. Особенно такое бывает при расследовании экономических, бухгалтерских преступлений, когда, образно говоря, привозят два грузовика документов. В ходе расследования проводятся объемные бухгалтерские, фоноскопические экспертизы.
