Независимое правосудие и реальность отечественной юстиции — тема исследования, проведенного судьей одного из высших судов России, пишет "Новая адвокатская газета". Принимая во внимание последствия, которые критика ситуации в правосудии имела для судей Конституционного Суда РФ В. Ярославцева и А. Кононова, автор статьи "Репрессивно-трусливое правосудие" пожелал остаться неизвестным. Автора рассматривает проблему в первую очередь в идеологическом и политическом аспектах.
Новая российская государственность, родившаяся в эпоху нарастающей общественной нестабильности, не могла позволить себе строительства системы правосудия заново. Это грозило разладить существующую систему охраны правопорядка, что в условиях запредельно высокой преступности было немыслимо. Кроме того, для этого требовались квалифицированные кадры и значительные финансовые средства, которых не было. Поэтому единственным способом создания современных институтов юстиции могла стать последовательная и глубокая реформа хотя и порочной, но еще работавшей системы, оставшейся в наследство от эпохи социализма.
Концепция судебной реформы 1991 года предполагала, что в стране будет реальное разделение властей, при котором суды получат полную независимость от любых других государственных учреждений:
"На арену общественной жизни выходит независимый, свободный от корыстных интересов, политических симпатий и идеологических предубеждений суд, выступающий гарантом законности и справедливости, призванный выполнять в государстве ту же роль, что совесть у человека. Поэтому ядром всякой судебной реформы выступают преобразования суда и процесса, под знаком и во имя которых коренным образом обновляются институты права, изменяются предназначение и деятельность других правоохранительных органов, действующих до суда, для суда и после суда, во исполнение судебных приговоров и решений".
Однако практика реформирования суда в условиях жесткой политической борьбы начала 1990-х годов оказалась весьма далека от изначальных предположений, а уже в 1996 г. проводить реформу стало некому: ее интеллектуальный центр, а именно отдел Администрации Президента по судебной реформе, был ликвидирован.
Тем не менее некоторые позитивные результаты того, что успели сделать реформаторы, даже и сегодня, в условиях кризиса правосудия, вполне очевидны. Суд номинально отделен от администрации и сохраняются конституционные предпосылки к его превращению в реальную ветвь власти. При всех существующих сложностях защита граждан и юридических лиц от административного произвола стала реально осуществимой. Суды присяжных (хотя их компетенция существенно ограничена) доказали свою жизненность и необходимость для общества. С известными политическими ограничениями, но вполне реально действует Конституционный Суд РФ. Создана и успешно функционирует система арбитражных судов. Обеспечена несменяемость судей. Номинально признаны, частично имплементированы в отечественное законодательство и оказывают влияние на правоприменительную практику международные нормы об основных гарантиях прав лица, подвергнутого задержанию или аресту.
Контрреформаторские тенденции
Во второй половине 1990-х годов и особенно с 2000 года проявились отчетливые контрреформаторские тенденции. Действующая редакция Федерального закона "Об оперативно-розыскной деятельности" и Уголовно-процессуальный кодекс РФ (2002 год) делают фактически номинальным судебный контроль над практикой выявления и расследования преступлений. От председателей судов и их заместителей всецело зависят карьера, жалование и социальные гарантии рядовых судей, которые в результате могут ощущать себя, как и в советское время, не столько независимыми судьями, сколько винтиками огромной машины судопроизводства.
Неслучайно одним из первых значительных шагов контрреформы в сфере юстиции (2000 год), по наблюдениям судьи Конституционного Суда РФ в отставке Т. Морщаковой, было введение шестилетних сроков полномочий для руководителей судов с возможностью повторного их назначения Президентом РФ по представлению председателя Верховного Суда РФ. Так суды были встроены в президентскую вертикаль власти.
"…В 2000 и 2004 гг., — отмечает Т. Морщакова, — были также изменены сроки полномочий судей: сначала пожизненное назначение без ограничения сроком было заменено назначением до достижения 65-летнего возраста. Это значит, что сроки реального пребывания в должности ранее назначенных пожизненно судей были уменьшены. Затем те же судьи получили "прибавку" к сроку службы — по инициативе президента страны его продлили до 70 лет… Но после того, как были уволены судьи, достигшие 65 лет. С 2000 г. порядок изменения сроков полномочий судей был упрощен — этот вопрос изъят из предмета регулирования конституционного закона и решается теперь обычным федеральным законом (как известно, федеральный конституционный закон принять и изменить гораздо сложнее, нежели просто федеральный)".
Так были созданы условия для изменения кадровой политики власти в судах в зависимости от требований текущего момента. Кроме того, отставка по возрасту значительного количества судей расчистила место для назначений новой эпохи.
Политическое измерение
К настоящему времени стало совершенно очевидно, что главная цель Концепции судебной реформы 1991 года достигнута не была. Независимость суда и судебной системы остается благим пожеланием, и соответствующие конституционные нормы реально не действуют.
В целом можно заметить, что проблема независимости суда в современной России имеет очень значимый исторический аспект, причем этот аспект имеет и политическое измерение. Дурная наследственность советского правосудия, укорененного в эпохе "революционного правосознания" и долгое время являвшегося приводным ремнем партии по направлению трудовых резервов в ГУЛАГ, преодолена не была и в настоящее время играет на руку наиболее реакционным силам нашего общества, сумевшим занять сильные политические позиции в эпоху разочарования в переменах.
Носители соответствующих идейно-политических установок могут прекрасно осознавать, что и они сами, и их ближние являются потенциальными (и очень вероятными) жертвами нашей слепой, глухой и ограниченно вменяемой юстиции, однако стремление привести современную жизнь в соответствие с политико-идеологическими стандартами 60-70-х, а то и 50-х годах XX века оказывается сильнее этого осознания. А ведь погибший в СИЗО юрист С. Магнитский большинству наших политиков годился по возрасту в сыновья. Да и вообще дети влиятельных родителей часто преуспевают в бизнесе и государственном управлении, где вероятность столкновения с уголовной юстицией достаточно высока.
Вовлеченность судов в карательный аппарат и уголовную политику власти, их зависимость от высшей и менее высокой политической воли опасны для нашей властной элиты не меньше, а больше, чем для остальных общественных групп. С исторической точки зрения очевидно, что всякая власть, вне зависимости от своих политико-идеологических устремлений, вынуждена будет так или иначе решать проблему отечественной юстиции, которая уже давно представляет потенциальную опасность для каждого человека, живущего в нашей стране.
Легитимность власти, в основе которой должно лежать справедливое правосудие, неуклонно снижается и держится пока только на авторитете политических лидеров, который не вечен. Антикоррупционные начинания при отсутствии независимых судов заранее обречены на провал, поскольку кроме мотивов обеспечения законности суды будут руководствоваться целой совокупностью иных мотивов, прямо или косвенно связанных с их собственной коррумпированностью или же несвободой. В то же время криминализация аппарата власти будет нарастать в условиях, когда суд не обособлен от этого аппарата и не может (по инициативе заинтересованных лиц) эффективно контролировать его деятельность.
Все это будет усугубляться и окончательной деградацией демократических институтов контроля администрации. Уже сегодня, по данным Фонда защиты гласности, эта деградация очевидна: относительно свободная пресса существует лишь в нескольких регионах России, а независимый судебный контроль над аппаратом власти отсутствует повсеместно.
Репрессивно-карательная направленность
Самым заметным и болезненным проявлением неблагополучия в сфере отечественного правосудия является не столько коррупция, сколько так называемый обвинительный уклон, который на самом деле уже давно имеет масштабы, позволяющие определить это явление как репрессивно-карательную направленность российской юстиции.
Обыкновение судей брать у следователей дискету с заготовленным постановлением о санкционировании следственных действий или обвинительным заключением в большинстве случаев означает, что последней инстанцией уголовного преследования де-факто оказывается следователь, а не судья. Ведь следователь уже выполнил свою задачу и передал дело в суд, а судье еще предстоит решение, которое в случае несогласия с ним прокуратуры и вышестоящих судебных инстанций может повлечь за собой неприятности, в том числе и отставку. И судьи действуют по принципу "Хочешь жить в согласии — соглашайся" — они просто переписывают текст обвинительного заключения на бланк приговора, обычно даже не заботясь об исправлении орфографии, ведь они хорошо наслышаны о том, чем иногда заканчивается "самодеятельность" судьи в решении вопросов виновности.
Одна из причин такого поведения судей, по наблюдениям федерального судьи С. Пашина, заключается в том, что кадровый состав советского времени, формировавшийся во многом на основании критерия конформизма, активно самовоспроизводится вместе с традициями руководства в судах:
"Авторы Концепции уповали на то, что в России со временем будет создано саморегулируемое судейское сословие, однако эта идея себя не оправдала. Должности в судебной системе сохранили те же люди или выученики судебных деятелей "старой закалки", которые… обслуживали "линию партии" и пресмыкались перед власть имущими".
Но проблема обвинительного уклона не сводится лишь к кадровым вопросам — суд является бюрократической структурой, где есть судьи-начальники и судьи-подчиненные, где судья, принявший неудобное начальству решение, рискует потерять мантию.
При этом инстанцией, на практике решающей вопросы виновности, не всегда является даже следователь. Например, если материалы милицейской или аналогичной проверки иных правоохранительных органов следователю проверять некогда или неинтересно, то он (особенно при отсутствии адвоката) имеет возможность копировать их в протоколы следственных действий, вынудив подозреваемого поставить необходимые подписи.
Так складывается ситуация, когда вопрос виновности, а иногда и точной квалификации инкриминируемого деяния на практике решает тот орган, который выявляет правонарушение. Суд лишь фиксирует результаты оперативно-розыскной и следственной деятельности и только в исключительных случаях, угрожающих служебному положению судей, осмеливается на принципиальное несогласие со стороной обвинения.
"Валовая посадка"
С моральной точки зрения деятельность современной российской юстиции, в том числе и судов, не выдерживает никакой критики. Ничтожно малое (доли процента от общего количества приговоров) число оправдательных приговоров невозможно было бы объяснить даже самой тщательной и компетентной организацией уголовного следствия. А ведь следствие в России не предполагает особой тщательности. Значительную часть российского тюремного населения составляют люди, виновность которых сомнительна, преувеличена либо просто придумана заинтересованным должностным лицом. И это не удивительно, поскольку "валовая посадка" обеспечивается всей практикой уголовного преследования, ориентированной на плановые репрессии и неизбежность осуждения по возбужденному уголовному делу.
Взять под стражу сегодня можно любого человека, задержанного по подозрению в совершении уголовного преступления, поскольку мотивировка решения об аресте в разных вариациях сводится к тому, что подозреваемый может скрыться. Иной раз обвинение в качестве основания для ареста указывает наличие у лица заграничного паспорта или получение им визы.
Во всяком, даже гипотетически спорном случае, когда у судьи должны быть сомнения в допустимости и необходимости ареста, ему гораздо спокойнее арестовать, поскольку иное может навлечь подозрения в коррупции или попустительстве преступнику, особенно когда подозреваемое в преступлении лицо скрылось.
Ломаются судьбы людей, становится еще теснее в следственных изоляторах, зато следователи получают и часто реализуют возможность одним только способом содержания в тюрьме выбивать удобные им показания. "Межведомственное" общение следователей с оперативниками ФСИН, служащими в СИЗО, этому очень способствует. Пристроить слишком упрямого "клиента" в нужную камеру следователю, как правило, не трудно.
История С. Магницкого, умершего в больнице СИЗО, весьма характерна: суду было удобно не только санкционировать, но и несколько раз продлевать арест по очевидно спорному налоговому делу, а человек медленно умирал… и умер. Заинтересованным лицам удалось допустить пропажу бумаг погибшего, которые могли содержать улики против служителей тюремного ведомства. Симптоматично и то, что уголовное дело по факту смерти — дело, которого (по логике вещей) не могло не быть в данной ситуации, — было возбуждено с заметным опозданием, только после публично высказанного замечания Президента РФ. Вот как работает у нас система юстиции!
В то же время арест до суда, как правило, означает и назначение в качестве наказания реального срока лишения свободы. Еще с советских времен (когда, к слову, репрессивность судов была существенно ниже) такой подход является печальной реальностью нашей правоприменительной практики. Отсюда очевидно, что отечественный суд был и по-прежнему остается карательным административным органом, небрежно закамуфлированным под третью ветвь государственной власти.
Поле для произвола — безгранично
Состоянию незавершенности давно назревших преобразований в сфере юстиции соответствует общее плачевное состояние этой сферы, которая на сегодняшний день лишь отчасти выполняет свою главную функцию — поддержание и защиту правопорядка, а в остальном бессовестно эксплуатируется различными политическими и экономическими субъектами. Де-факто российский суд является лишь высшим звеном системы правоохранительных органов, а не самостоятельной ветвью власти, каковой обязан быть согласно Конституции РФ.
Именно поэтому такие основополагающие признаки суда, как его независимость от сторон процесса и справедливость выносимых им решений, очень часто подвергаются сомнению в СМИ. Предвзятость многих громких судебных решений очевидна. Более того, там, где решение о виновности принимают присяжные, имеет место практика "оперативного сопровождения процесса", то есть скрытого давления на присяжных, влияния на их подбор, что в силу защищенности оперативных органов государственной тайной не завершается необходимым в таких случаях возбуждением уголовных дел в отношении конкретных оперативников и их начальства. А ведь речь идет о преступлениях, которые (при наличии государственной воли!) могли бы иметь высокую раскрываемость и перспективу полного исчезновения.
Ведь давление или иное влияние на суд со стороны соответствующих органов всегда призвано нивелировать результат низкого качества их работы, скрыть коррупционные и прочие противоправные проявления в их деятельности, абсолютизировать их и без того несоразмерно большие властно-репрессивные возможности. Поле для произвола карательных органов (в том числе произвола откровенно криминального!) в настоящее время почти безгранично, и правосудие редко становится препятствием на пути должностных лиц, возомнивших, что они и являются законом.
Что делать?
Борьба с преступностью в ее советском варианте, коррупция и милицейский произвол настолько органично срослись, что обычному хирургическому лечению вряд ли поддаются. Поэтому перемены в системе юстиции должны быть хорошо подготовлены.
Прежде всего следует отказаться от репрессивной идеологии, которая транслируется правоохранителям через содержание правовых норм, установки, приказы и распоряжения руководства, одновременно должно быть предусмотрено приведение в порядок судебной власти. Пусть даже ценой создания параллельной судебной системы, которая будет отличаться иными процессуальными порядками, иным способом формирования судейского корпуса, другим внутренним и административным устройством.
Стартовой площадкой для подобной реформы может стать создание системы административной юстиции с постепенным развитием при новых судах, существующих без привязки к административно-территориальному устройству страны, параллельных органов уголовного, гражданского и арбитражного правосудия. При этом очевидно, что действительно независимый суд в наших условиях и при нашей государственной традиции, культивирующей недоверие населения к властям, не может быть сформирован без широкого внедрения института присяжных.
Уровень доверия к правосудию сегодня как никогда низок, а реальная зависимость этой системы от исполнительной власти сопоставима с советской практикой "телефонного правосудия". Легитимность судебной власти, которая сегодня, мягко говоря, вызывает сомнения, не может быть восстановлена без участия представителей общества в отправлении правосудия. И отечественный, и зарубежный опыт существования судов присяжных свидетельствует: авторитет этих судов существенно выше, а недостатки такого правосудия сторицей компенсируются тщательностью и непредвзятостью рассмотрения дел. Говорить о низкой репрессивности таких судов возможно только в сравнении с тем, что имеет место в нашем сегодняшнем, морально неполноценном правосудии, репрессивность которого абсолютна.
Нужна новая идеология
Государство является заложником собственных исполнительных органов, причем происходит это не по злой воле реакционеров и бюрократов (что тоже имеет место), а по причине неприспособленности существующей системы юстиции к реальности современного общества и государства, благополучие которых несовместимо со столь зависимым положением суда. Как показывает опыт многих стран, в том числе стран Восточной Европы, эта проблема не является неразрешимой и не требует одномоментной ликвидации существующих институтов юстиции. Однако ее решение требует политической воли, направленной на последовательное обновление системы юстиции и улучшение ситуации в данной сфере.
В то же время политическая воля сама по себе вовсе не гарантирует успеха такой реформы. Известно, что старые представления очень легко приспосабливаются к новым формам, особенно если речь идет о бюрократических структурах и бюрократии. Нужна новая идеология правоохранительной и судебной деятельности, принципиально иной взгляд на вещи, а следовательно, широкий общественный диалог по проблеме, без которого эта идеология не сформируется и не станет действенной. От чего следует отказаться в мировоззренческом плане, так это от идей и политико-психологических установок, подпитывающих нынешний беспорядок и произвол.
Чем подпитывается произвол?
Доминирующая сегодня модель правоохранительной деятельности, которая препятствует установлению независимой и справедливой судебной власти в нашей стране, базируется на следующих идеологических и психологических основаниях.
1. Утрированный, принимающий гротескные формы юридический позитивизм, который господствует в правосознании правоприменителей
Этот подход к пониманию права не только игнорирует достижения естественно-правовой и социологической школ юридической науки, но и относит юриспруденцию к сугубо прикладным дисциплинам, отводя ей роль вечного сателлита переменчивой воли законодателя. Закон и право с этой точки зрения тождественны, а "высшая политическая целесообразность" приоритетна даже по отношению к закону. Одним из результатов распространенности такого подхода является заметный отрыв современного российского законотворчества и правоприменительной практики от исследований в соответствующих областях правовой науки, многими из которых наша страна может гордиться.
Такая ситуация была немыслима ни в дореволюционной России, ни в позднесоветское время, когда дистанция от публикации удачной теоретико-прикладной разработки до ее обкатки и практического внедрения иной раз исчислялась неделями, когда для следователя или прокурора незнание (а тем более игнорирование актуальных новаций отечественной науки) в лучшем случае могло закончиться взысканием.
В настоящее время люди с добротным юридическим образованием и очевидным культурным уровнем просто не востребованы правоохранительной системой, ориентированной на примитивно-позитивное понимание права, при котором дух закона воспринимается как высказанная или предполагаемая воля начальства, а буква закона толкуется в меру ее соответствия этой воле. В этом состоит одна из причин, по которым граждане не доверяют судам и судебным решениям.
Нынешние "громкие" процессы дают богатейший материал для выводов не только о халатном, но и о безграмотном отношении практикующих юристов, особенно обвинителей, к своим обязанностям. Ярким тому примером является второй процесс М. Ходорковского и П. Лебедева. Можно по-разному относиться к этому процессу, однако абсолютная моральная и интеллектуальная победа обвиняемых и их защитников сомнений не вызывает. Обвинение по столь масштабному, резонансному и очень чувствительному для руководства страны делу выглядит, мягко говоря, неубедительно и непрофессионально.
2. Советская концепция непримиримой борьбы с преступностью, хорошо прижившаяся на идейной почве примитивного позитивизма
Эта концепция предполагала, что помимо внешних врагов государства есть еще внутренние враги, с которыми надо воевать до полного их уничтожения. В результате сфера внутренней политики советского государства была запредельно милитаризована, что не изжито и современной российской властью. Сохраняются "внутренние войска", устройство сил правопорядка напоминает армию, воюющую на внутреннем фронте, а суды, даже после попытки их реформирования, фактически служат трибуналами, устанавливающими личность преступника и тут же, констатировав суть обвинения, назначающими ему кару. Речь на суде идет вовсе не о виновности, а только о квалификации преступления и определении наказания преступнику. Только для этого заслушиваются свидетели и соблюдаются прочие процедуры процесса. Цивилизованная форма суда имеет варварское по своей сути содержание.
В сегодняшней России причудливым образом сосуществуют либеральная Конституция и тоталитарная система государственного принуждения, которая привычно воюет с преступностью вместо того, чтобы просто обеспечивать правопорядок.
3. Уверенность правоохранителей, в том числе многих судей, в невозможности принятия судебных решений, отрицающих решения политические (особенно те, которые приняты в высших эшелонах власти)
Президентство в России является институтом не просто исполнительной власти, а высшей политической власти, поскольку согласно Конституции РФ Президент является главой государства, то есть властью, стоящей над всеми остальными, разделенными на три ветви властями. Потому и работает до сих пор традиция "высшего политического руководства", не изжитая с советских времен. Тогда юстиция была не только инструментом установления и поддержания тотального контроля над обществом, но и, более того, важнейшим (после пропаганды) управленческим ресурсом в руках правящей группы.
Скверной особенностью сегодняшней российской юстиции является то, что отношение к суду как к власти, фактически подчиненной, а к тому же и назначаемой Президентом РФ, переносится на местный уровень, где судебные решения, принятые вопреки воле руководителей регионов, случаются достаточно редко. Ведь председатели судов входят в местный истеблишмент, активно общаются с руководством местных администраций и правоохранительных органов.
Впрочем, такая практика имеет место и на самом верху: встречи Президента с судьями, в том числе с судьями Конституционного Суда, происходят достаточно регулярно и широко освещаются в средствах массовой информации. Вероятно, такая практика помогает координировать работу судебной системы с работой других органов государства, прежде всего правоохранительных, однако на независимости суда, на доверии к суду граждан она отражается весьма негативно.
4. Представление о неизбежности и допустимости ошибок в борьбе, которую ведет государство против "внутреннего врага" (преступности)
Это представление кратко и образно формулируется известной русской пословицей "Лес рубят — щепки летят". Такой подход в корне противоречит основополагающим нравственным и правовым представлениям об уголовном процессе, которые были выработаны всей историей существования правосудия. Всякое современное государство стремится обеспечить невозможность случайного или произвольного осуждения лица по уголовному обвинению. Презумпция невиновности, непосредственно связанная с данной социальной нормой, является одним из базовых принципов международного и отечественного уголовно-процессуального права. Однако на практике этот принцип урезан очень существенно.
В нашей правоприменительной практике уже девяносто лет беспросветно торжествует идея потенциальной виновности всякого человека перед государственной властью, кратко и образно сформулированная чекистами еще в 20-е годы прошлого века, — "Если Вы до сих пор не сидите — это не Ваша заслуга, а наша недоработка". В результате можно наблюдать отождествление человека, попавшего в сферу оперативного и процессуального интереса, с преступником, о чем свидетельствуют мотивировки решений о мере пресечения: "может скрыться", "может повлиять на свидетелей", "привлекался к уголовной ответственности" (не осуждался, а только привлекался!), "неработающий" и т.д. Принудительный труд уже почти 20 лет отменен и забыт, однако "неработающий" до сих пор дискриминируется, считается менее "благонадежным", чем все остальные.
5. Распространенная в обществе, и особенно среди работников правоохранительных органов, уверенность во всемогуществе уголовно-правового регулирования общественных отношений
Распространению уверенности в том, что легитимное насилие представляет собой самый лучший способ решения любых конфликтных проблем, способствует абсолютизация профессионального опыта правоохранителей. Согласно этой точке зрения, достаточно криминализовать нежелательное явление, провести кампанию показательной посадки правонарушителей, и оно исчезнет — "Нет человека, нет и проблемы". Именно с этой уверенностью была столь поспешно криминализована ответственность за использование нелицензионного программного обеспечения, причем показательному осуждению подверглись для начала учителя — наименее защищенная от преследований категория правонарушителей.
Проблема "компьютерного пиратства" в результате так и не решена (и не может быть решена быстро в нашей стране). Однако сотни тысяч, если не миллионы пользователей персональных компьютеров в России оказались вне закона, вошли в обширную категорию людей, к которым легко применим еще один из подходов советской репрессивной системы — "Был бы человек, а статья найдется".
Политическая подоплека
В формировании современной практики правоохранительной деятельности некоторую роль играют и предпосылки, имеющие политическую подоплеку.
1. Негативная реакция значительной части общества и элит на радикальные перемены в жизни страны в конце 80-х — 90-е годы XX века.
Эти перемены сопровождались резким ослаблением государственного регулирования и значительными социальными издержками, поэтому вызванная ими реакция (особенно острая у доминирующих сегодня "силовых" элит) обусловила негативное отношение к любым инициативам, направленным на упорядочение государственного регулирования и самоограничение государственной власти.
Не стоит сбрасывать со счетов и "антилиберальную" составляющую преобладающих сегодня форм и типов политико-правового мышления. Соответствующие идейно-политические представления допускают высокую степень отчуждения власти и населения и не предполагают коррекции государственного аппарата и его практики, если это не связано с необходимостью обеспечить решение политических сверхзадач.
Понимание отношений государства и населения как потенциально антагонистических, требующих значительной милитаризации во внутренней политике сохраняется как функционирующий рудимент советского прошлого. Абсолютизация приказа, готовность нарушить правовые и моральные нормы, выполняя приказ, вполне характерна не только для военных структур, но и для правоохранительных органов, где именно этим определяется должное служебное поведение.
Так формируется недоверие (если не сказать неприязнь) значительной части общества к сотрудникам правоохранительных органов, которые не только грешат рукоприкладством, иногда переходящим в настоящие пытки, но и готовы "притянуть за уши", сфабриковать обвинение, в том числе и там, где никакого правонарушения не было.
В то же время последние десять лет государственного строительства привели к острому дисбалансу сферы государственного регулирования, которое часто избыточно там, где оно не особенно нужно, и отсутствует там, где в нем существует необходимость.
Сфера правоохранительной деятельности и юстиции в этом отношении особенно показательна: государство фактически самоустранилось от контроля над собственным репрессивным аппаратом, который, в свою очередь, уже давно не стесняется своего участия в регулировании присущими ему специфическими методами самых разнообразных общественных отношений. И если возбуждение уголовных дел против пенсионерок, выращивающих на клумбах декоративный мак, выглядит досадным недоразумением, то участие прокуратуры в регулировании цен и рынков в федеральном масштабе (например, на фармацевтическом рынке) свидетельствует о серьезных функциональных нарушениях в жизни государственного организма. Про коррупционную составляющую деятельности правоохранительных органов и различные должностные злоупотребления можно даже и не упоминать, однако только на одной инсайдерской информации о предполагаемых репрессивных мероприятиях в отношении крупных хозяйствующих субъектов сегодня можно безнаказанно получать миллионные, если не миллиардные прибыли.
При этом любая попытка отлаживания системы юстиции, прежде всего судебной системы, может встретить непонимание и масштабное сопротивление со стороны людей, искренне верящих в неизбежность тотального государственного принуждения, в возможность игнорировать "отдельные недоработки" судебной системы, лишь бы она сохраняла и наращивала свой репрессивный потенциал. Такая позиция понятна, поскольку страна совсем недавно пережила буйный расцвет криминальной сферы на фоне чахлого правосудия и стремительно разлагающихся органов правопорядка. Однако времена изменились, и проблема заключается не в слабости нашей юстиции, полицейский аппарат которой сегодня вооружен и очень опасен, а в ее внутреннем дисбалансе и несоответствии реальности современного общества.
2. Опасения правящей элиты, связанные с перспективой гуманизации системы юстиции и установления на практике международных стандартов
Согласно распространенному представлению, гуманизация системы юстиции и установление в этой сфере международных стандартов могут негативно сказаться на эффективности репрессивного аппарата, который традиционно рассматривается как значимый инструмент удержания политического господства. При этом имеет место неверие в профессионализм и добросовестность "среднестатистического" сотрудника органов, который якобы не способен эффективно бороться с преступностью, если не позволить ему, хотя бы негласно, фальсификаций, подлогов, грубого физического и психологического давления на подозреваемых и обвиняемых.
Однако история учит, что ни одна, даже самая эффективная диктатура, не говоря уже о нашей, управляемо-демократической государственности, не держится только на подавлении и жестокости. Основой долголетия и благополучия политических режимов является прежде всего их легитимность и соблюдение "социального контракта" с населением, их способность к объективному мониторингу и решению назревших общественных проблем.
Неформальные отношения
Актуальнейшей задачей государства является создание условий для развития независимой судебной власти, наличие которой представляет собой наиболее важное инфраструктурное условие оздоровления общества и государства.
Сегодня каждый конкретный состав суда может контролироваться или даже управляться одной из сторон процесса либо иными заинтересованными лицами. Это происходит потому, что председатель суда имеет широчайшие полномочия, делающие суд его личной вотчиной. Безропотность судей обеспечивается не только существующим механизмом их назначения (на практике и он не всегда соблюдается, что повышает зависимость судей), но и всей совокупностью формальных и неформальных отношений внутри судебной системы. Членам квалификационных комиссий удобнее иметь хорошие отношения с председателями региональных судов, воля и правомерность действий которых очень редко ставится под сомнение.
Одна практика распределения председателями дел между судьями содержит в себе колоссальный потенциал коррупции и произвола, является лазейкой для непосредственного влияния на суд не только политических или хозяйственных, но и криминальных структур. Председатель имеет неограниченную возможность заботы о том, чтобы "нужное" дело не попало на рассмотрение к излишне самостоятельному судье.
В свою очередь, председатель суда — самый обычный человек, имеющий слабости и подверженный соблазнам, нередко связанный неформальными отношениями с руководством прокуратуры, милиции и других ведомств, часто обязанный городской или областной администрации хотя бы тем, что суду оказывается материальная помощь. Впрочем, в непосредственной близости от многих судов, особенно в небольших городах, расположены и адвокатские конторы, руководители и сотрудники которых имеют обширные неформальные отношения с судьями. Именно с такими конторами народная молва связывает более высокую вероятность получить желаемые истцом, ответчиком или подсудимым результаты процесса, поскольку личное знакомство адвоката с судьей нередко скреплено совместными обучением или службой. Это с высокой степенью вероятности влияет на результаты судебных процессов.
Сходные неформальные отношения, имеющие и коррупционный оттенок, складываются у судов и с органами уголовного преследования. Особенно часто это происходит там, где судьи, прежде всего председатели судов, имеют богатый опыт оперативной работы в той же местности. Именно здесь практика передачи электронных носителей с заготовкой для приговора является самой распространенной. Очень трудно такому судье устоять перед соблазном бесконфликтных, а часто и взаимовыгодных отношений с бывшими коллегами по опасной и трудной службе. Народная присказка о том, что "рука руку моет", исключительно актуальна для нашей юстиции, которая отражает все разнообразие коррупционных отношений нашего социума. Неформальные механизмы принятия решений, в том числе и судебных решений, очень часто доминируют над формальными, отраженными в законе.
Параллельная система
Государственное управление, не находя органически присущей установленным государственным формам среды законности и правопорядка, вынуждено опираться прежде всего на неформальные механизмы власти, гораздо менее предсказуемые и чаще неэффективные. Так складывается параллельная система управления страной, основанная на личных связях и корпоративной солидарности внутри правящих элит, на скрытых механизмах администрирования, малейшая несогласованность которых, особенно в периоды социально-политических кризисов, чревата управленческим коллапсом.
И ясно, что ведомственная инициатива что-либо изменить скорее усугубит ситуацию: ни суды, ни МВД, ни какая-либо другая структура, включая даже адвокатское сообщество, не может стать движущей силой перемен там, где по давней исторической традиции решающее слово принадлежит высшей власти и оно будет действенным только при наличии общественного мнения в пользу реформ. Тогда найдутся и заинтересованные силы, и достаточные финансовые средства, и свежие кадры, и желание много и хорошо работать в направлении ожидаемых перемен.
Не следует забывать, что сегодняшние СКП, милиция, прокуратура и суды, фактически входящие в систему правоохранительных органов, — это бюрократические учреждения, существующие по своим регламентам и негласным обычаям. У них своя логика функционирования, лишь отчасти связанная с правоохраной, но не в меньшей степени направленная на решение задач самоутверждения (ведомственный интерес) и служебного продвижения команд управленцев, неформально связанных между собой и объединенных личной преданностью своему лидеру.
В той ситуации, которая имеет место сегодня в России, милиционеру важно выполнить план, прокурору — показать служебное рвение, судье — избежать опротестования приговора; и все это любой ценой, даже ценой правосудия. Совершаемые при этом преступления замечать и тем более расследовать никому не интересно — это тормозит и затрудняет работу юстиции, которая все больше напоминает огромную мясорубку, затягивающую в себя все, что под руку (участковому) попадется. В этой системе, пока она работает цельно, как единый организм, просто нет места независимому суду, поскольку независимый суд не имеет возможности принимать решения с ориентировкой на ведомственный и иной внушенный со стороны интерес — он руководствуется только законом.
"Вертикаль власти"
Сегодняшняя судебная система тоже в значительной степени ведомственная. В ней присутствует жесткая иерархия, система формального и неформального контроля сверху, клановость так называемых "обойм" с приоритетным назначением "своих", стимуляция неформальных механизмов управления и личной преданности руководителям. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы скандальная ситуация в Мосгорсуде, сложившаяся в связи с отставкой в 2004-2005 гг. ряда судей, их жалобами и публичными выступлениями, в том числе нашумевшим выступлением судьи О. Кудешкиной с серьезными и не опровергнутыми разоблачениями в адрес регионального руководства суда.
Речь шла о том, что председатель Мосгорсуда О. Егорова требовала отчета от судей по конкретным делам, препятствовала вынесению оправдательных приговоров, вмешивалась в рассмотрение судами конкретных дел, в частности в нашумевшее уголовное дело о контрабанде мебели (так называемое дело "Трех китов"), способствовала незаконному прекращению полномочий более чем 10 московских судей. При этом ее собственное назначение на председательскую должность, как утверждалось, произошло с игнорированием законно установленной процедуры. Скандал был замят в том числе благодаря решению квалификационной коллегии судей, принятому по жалобе судьи О. Кудешкиной, однако и само это решение представляется весьма спорным, поскольку его принимали судьи, находящиеся в служебной зависимости от председателя Мосгорсуда.
"Вертикаль власти" уверенно воцарилась в отечественной судебной системе, ныне демонстрирующей все мыслимые и немыслимые издержки "диктатуры закона", при которой закон истолковывается кем угодно (от участкового до весьма высокопоставленных лиц), но, как правило, не судьей, разбирающим конкретное дело.
При таком суде качество следствия не может быть обеспечено в принципе, поскольку даже то дело, которое "шито белыми нитками", в суде обычно не рассыпается и не служит поводом для частного определения в адрес следствия или дознания. В этих условиях возможно до бесконечности завышать планы по расследованию и передаче в суд уголовных дел, поскольку при угрозе лишения "тринадцатой зарплаты", премий, иных выплат фантазия рядовых правоохранителей может творить чудеса.
Плановая юстиция
Преступность, особенно по тяжким статьям, остается неприлично высокой. Россия сегодня "съедает" треть всемирного наркотрафика, каждый сотый житель страны — законченный наркоман, а Москва находится то в пятерке, то в десятке самых опасных для проживания столиц мира: убийства здесь происходят в несколько раз чаще, чем в мегаполисах Америки и Западной Европы.
И это неудивительно. Принцип неотвратимости наказания за преступление остается при плановой юстиции на бумаге, поскольку огромное количество нераскрытых дел так и лежит мертвым грузом. Их неинтересно, а главное, некогда расследовать и передавать в суд. Ведь милиционеру и без того непросто выполнять "план по посадке", особенно если этот план постоянно растет.
Отмена так называемой внутренней статистики в правоохранительных органах остро необходима. В противном случае виноватые будут по-прежнему назначаться, особенно часто по "тяжким" статьям (ст. 105 и ст. 111 ч. 3 и ч. 4 УК РФ), составы которых при необходимости можно вытянуть почти из всякого дела, где есть покалеченные и убитые.
УК РФ однозначно относит фальсификацию и фабрикацию уголовных дел, давление на судей и других участников процесса к преступным деяниям. Система устроена таким образом, что соответствующие статьи УК РФ многократно нарушаются в процессе профессиональной деятельности правоприменителей. Скрытая преступность в сфере преступлений против правосудия сегодня представляется запредельно высокой, затрагивающей значительное число тех, кто охраняет правопорядок.
Когда не хватает материала для выполнения плана, определяющего служебное самочувствие, или начальство нашептало, что следует кого-нибудь посадить, нужно иметь великое мужество и высокую принципиальность, чтобы отказаться от неправедной трансформации материалов проверки или уголовного дела. При этом фальсификаторы обычно уверены не только в полной своей безнаказанности, но и в том, что их работа выполнена на "отлично".
Некое лицо "вероятно виновно" в преступном деянии, а потому возбуждается уголовное дело. Однако плановое уголовное преследование не терпит сослагательных наклонений. Если лицо "вероятно виновно", то после возбуждения уголовного дела его виновность следует установить в законном порядке, любой ценой, даже в том случае, если виновность сомнительна. О вероятной невиновности по уже возбужденному делу говорить и даже думать не принято. Получается, что дело правосудия в России вершит не суд, уполномоченный легитимной властью, назначенный главой государства, а тандем следователя с оперативником, деятельность которых, не всегда правомерная, предрешает приговор суда.
Таким образом, речь идет о латентной, но массовой, системно организованной преступности среди сотрудников правоохранительных органов и судей, притягивающих обвинения и обвинительные приговоры "за уши". Фабрикация дел и вынесение заведомо неправосудных решений представляют собой вполне распространенную сегодня практику.
Не требуйте от судьи героизма
Судьи имеют огромные полномочия и, как правило, высокую компетентность, но поступать вынуждены вопреки всему этому. И нельзя требовать героизма от судьи, единственной добродетелью которого следует признать честность. Судья честен настолько, насколько ему не страшно отстаивать право и справедливость. Если профессионалы-сыщики, вынужденные по долгу службы отражать психологию тех, от кого они берегут общество, имеют значительный ресурс морального оправдания, то судьи, ограничивающие сферу произвола как таковую (в этом заключается их изначальная, главная функция), должны иметь совесть.
Ведь каким мы рисуем себе образ судьи: внимательный, принципиальный, высоко порядочный человек. Велики ли реальные возможности у судей соответствовать этому светлому образу? Если да, то как долго может существовать такое соответствие в репрессивной системе, которая чем дальше, тем агрессивнее отстаивает собственную непогрешимость?
Как устранить угрозу государственности?
Независимый суд является единственным надежным заслоном на пути глубоко деструктивного и социально опасного явления — правоохранительной экспансии в общество. Итоговый результат существования сегодняшнего репрессивно-трусливого правосудия по своим последствиям может быть сопоставим с закономерной катастрофой плановой экономики в советское время — это реальная угроза существующей государственности.
О моральной стороне функционирования полуразложившейся, но очень агрессивной юстиции, усугубляемой не в меру согласным судом, и говорить не приходится. Эффективность политического режима, борющегося с преступностью, на поверхности вроде бы и видна, но на деле авторитет власти оказывается крайне низким. Многие осужденные могут задаваться вопросом: "А разве нас на самом деле судили?".
Правосудие и в целом юстиция функционируют сегодня хотя и относительно дешево для бюджета, но очень "сердито" для общества. В этом заключается одна из тяжелейших проблем сегодняшней российской государственности. Требуется завершение реформ судопроизводства, которые были осуществлены в 90-е гг. ХХ в. непоследовательно, бессистемно и без надежды на предполагаемый результат.
Однако не окажется ли системно отреформированное правосудие (а рецепты оздоровления, в общем, известны) слишком дорогим для государственного бюджета? Очень велик соблазн сослаться на кризис, на экономические трудности, на перспективу роста преступности и все оставить как есть, ограничившись кампанией-другой против коррупции и милицейского произвола. Это, не обременив карман налогоплательщика, будет жизненно выгодно отечественной бюрократии, особенно "силовой".
Ведь системная реформа предполагает не только институциональные изменения, которые сами по себе очень накладны для государства, но и серьезную, достаточно оперативную ротацию кадров. Причем не только в органах уголовного преследования, но и в судах. Процесс оздоровления отечественной юстиции может стать не только дорогим, но и конфликтным, поскольку привычные требования к ее служителям претерпят существенные изменения, потребуют совершенно иной идеологии государственного служения, выработки новых моделей поведения. И людей, не сумевших приспособиться к новым условиям, государство не должно оставить на произвол судьбы… Здесь могут возникнуть серьезные социальные проблемы, опять же требующие бюджетных вливаний.
В то же время процессы оздоровления юстиции существенно подорвут устоявшиеся коррупционные связи и механизмы, а следовательно, заденут за живое достаточно большую и влиятельную часть управленческих элит, ослабят позиции бизнеса, завязанного на коррупцию в судах и правоохранительных органах. Такого рода перемены, в силу их ощутимой цены и высокой конфликтности, могут иметь успех только в одном случае — если в них будет заинтересовано высшее политическое руководство страны, если ему станет очевидна высокая общественная потребность в обновленном, независимом правосудии.
Реальные тенденции
Эта заинтересованность на сегодняшний день неоднократно высказана, ощутима в самой атмосфере власти, однако реальные политические тенденции весьма противоречивы.
Конституционный Суд был перемещен в Санкт-Петербург и в 2009 году фактически встроен в вертикаль власти, поскольку имеет теперь не выборное, а назначаемое сверху руководство в лице председателя и зампредов. Недавние и ожидаемые кадровые перемены в этом суде, вероятно, приведут к тому, что особое мнение по решениям, принятым в интересах Администрации Президента, будет высказываться судьями все реже. Не сохранит хотя бы относительную независимость этот суд — не будет надежды на улучшение ситуации с правосудием в целом.
Очевидна и тенденция контрреформы судов общей юрисдикции — чего стоит один только проект передачи экстремистских (часто сомнительных с точки зрения общественной совести и здравого смысла) и террористических дел военным судам, инициатива урезания и без того очень узкой юрисдикции суда присяжных.
При этом не прекращаются попытки усилить административный контроль над адвокатурой вплоть до фактического ее огосударствления. Соответствующие законодательные инициативы появляются регулярно, и если оказываются под сукном у законодателя, то преимущественно в силу устоявшегося в среде законодателей понимания высокой опасности подобных нововведений. Никто ведь не гарантирован от заказного или просто несправедливого уголовного обвинения или иска, даже и депутаты. И если адвокат будет подконтролен администрации, как это сегодня происходит с судами, то беззащитность любого оказавшегося под судом человека от соответствующей администрации станет уже не просто заметной, как сейчас, а абсолютной.
Экономический эффект оздоровления
Результаты совершенствования судебной системы и институтов, с ней непосредственно связанных, с лихвой компенсируют усилия налогоплательщиков. Можно прогнозировать высокий экономический эффект оздоровления и институциональной отладки сферы юстиции, долгосрочную экономическую перспективность этого начинания. Ведь по некоторым экспертным оценкам коррупционная составляющая нашего хозяйственного оборота уже превышает остальные его составляющие! И самый мощный удар по коррупции — это выключение судов из общей порочной практики "откатов", взяток и "крышевания", куда они включены в силу своей зависимости от администраций разного уровня. Даже только с учетом одного этого обстоятельства "рентабельность" перехода страны к цивилизованной модели и практике правосудия очевидна.
Даже если не принимать в расчет сферу правоохранительной деятельности исполнительной власти (милиция, СКП и другие ведомства) внутренняя коррупционная емкость нашего правосудия по некоторым оценкам составляет миллиарды долларов. Естественно, что значительная часть этих средств рассматривается хозяйствующими субъектами как транзакционные издержки и затем компенсируется за счет потребителей.
Другим очевидным источником экономической эффективности нормального правосудия является общее оздоровление социально-экономического климата в стране, связанное с приоритетом формальных "правил игры", то есть законов, большей упорядоченностью и прозрачностью экономической деятельности, снижением силового давления на бизнес со стороны правоохранительных органов. Ведь бесперспективно возбуждать заказное уголовное дело, поскольку с высокой степенью вероятности оно не выдержит судебной проверки.
Фактором, непосредственно (хотя и медленно) влияющим на оздоровление экономики, может стать уверенность хозяйствующих субъектов в невозможности злоупотребления государственной властью как инструментом решения проблем бизнеса, атмосфера доверия в экономической сфере. Этот фактор вместе с факторами независимости и эффективности правосудия, стабильности правовой системы определяет такую важную составляющую экономического благополучия страны, как инвестиционный климат, который (особенно после 2003 г.) не располагает международный капитал к масштабным и долгосрочным инвестициям.
***
Итак, независимость суда — это важнейшее условие благополучного развития нашего государства и общества. Суд должен быть независим от сторон процесса, от чиновников судебного ведомства, от администраций любого уровня и от политической конъюнктуры. Судебная система, ныне представляющая собой высшую, но декоративную, по сути, инстанцию репрессивных органов государства, должна обрести значимость независимой ветви власти.
Нужна политическая воля, чтобы изменить ситуацию в правосудии, нужна готовность высших политических учреждений отказаться от практики непосредственного контроля над судебной системой. Нужен совершенно иной, более соответствующий реальному состоянию нашего общества взгляд на сущность правосудия, которое более не может рассматриваться исключительно как инструмент в руках политической власти. Сегодня речь идет не просто об "окультуривании" сферы юстиции, а о масштабном государственном строительстве отсутствующей (присутствующей только на бумаге с текстом Конституции), но жизненно необходимой обществу ветви власти. Именно поэтому необходимы реальные и последовательные действия политического руководства страны, направленные на завершение так и не состоявшейся до сих пор реформы отечественного правосудия.
