- 59 лет тому назад на сверхсекретном тогда Семипалатинском полигоне состоялся необычный судебный процесс. Перед судьями выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР предстал их коллега — председатель Особого военного трибунала гвардии полковник юстиции Константин Сергеевич Суворов.
- Шел 1949 год. Начиналась "холодная война", в которой СССР и лагерь социализма стояли лицом к лицу с США и Североатлантическим военно-политическим блоком. В нашей стране в обстановке строжайшей секретности разрабатывались принципиально новые виды оружия, создавался ядерный щит страны. Энергично действовали органы госбезопасности, которые, располагая многочисленным штатом сотрудников и осведомителей, занимались обеспечением безопасности проводимых на Семипалатинском полигоне секретных работ. И при этом, действуя по сталинскому принципу "Лес рубят — щепки летят", иногда просто фабриковали из ничего дела по обвинению в шпионаже и измене Родине.
- Остановить произвол сотрудников МГБ СССР попытался К.С.Суворов. Это был мужественный человек и принципиальный судья. Родился он в 1900 году в семье рязанских крестьян. В 1919 году ушел добровольцем в Красную Армию. С того времени и по день ареста проходил службу в системе военных трибуналов. На судебной работе — с 1940 года. Прошел всю войну, награжден 4 орденами и многими медалями.
"Семипалатинские" чекисты наносят удар
На должность председателя Особого военного трибунала Константина Сергеевича Суворова перевели в конце 1947 года. Изучая поступавшие из отдела контрразведки МГБ дела, он не мог не видеть, что многие из них сфальсифицированы. Он попытался образумить "семипалатинских" чекистов в личных беседах, но только обострил отношения с ними. Началась "холодная война" между судьей и контрразведчиками. Местный отдел МГБ активизировал в суде "оперативные разработки". А в январе 1949 года нанес первый удар, арестовав секретаря трибунала гвардии лейтенанта В. Комарова. Его обвинили во вредительстве, которое выражалось "в склонении подсудимых к отказу от показаний, данных ими на предварительном следствии по контрреволюционным делам".
Через десять месяцев арестовали и председателя Особого трибунала Суворова. А дело передали в Главную военную прокуратуру. Следователи трижды меняли предъявленные Суворову и Комарову обвинения. Начав с контрреволюционной статьи 58-7 УК РСФСР, переквалифицировали затем их действия на общеуголовную статью 193-17 п. "б" УК РСФСР, предусматривавшую ответственность за злоупотребление властью при особо отягчающих обстоятельствах. Когда же в январе 1950 года Главный военный прокурор утверждал обвинительное заключение, то изменил квалификацию на п. "а" той же статьи.
Из обвинительного заключения
"Суворов, работая в должности председателя военного трибунала 1-го гвардейского стрелкового корпуса (1946 — 1947 гг.), а затем в должности председателя военного трибунала в/ч 41772 (1948 г.), совместно с Комаровым, исполнявшим должность секретаря указанных военных трибуналов, в период 1946 — 1948 гг. проводили антигосударственную практику склонения подсудимых, обвинявшихся в измене Родине, к отказу от показаний, данных ими на предварительном следствии и в начале судебных заседаний, чем обеспечивали сокрытие изменников Родины от должной кары по советскому закону".
Далее на десяти печатных листах детально излагались конкретные эпизоды "преступной деятельности" офицеров Семипалатинского трибунала, которые "обеспечивали сокрытие от ответственности за совершенные преступления изменников Родины…"
"С самого начала я чувствовал, что никакой он не изменник…"
О том, как Суворов и Комаров обеспечивали такое "сокрытие", видно на примере двух дел.
Изучая поступившее в суд дело в отношении Лебедева (фамилия подлинная), Суворов пришел к выводу, что убедительных объективных доказательств вины Лебедева не просматривается. Однако в судебном заседании, открывшемся 13 июля 1948 года, подсудимый признал свою вину в сотрудничестве с разведывательными органами иностранного государства. Председательствующий по делу настойчиво пытался установить истину, но Лебедев упорно стоял на своем. Военному трибуналу пришлось вынести в отношении него обвинительный приговор. По статье 58-1 "б" УК РСФСР (измена Родине) Лебедеву было определено наказание в виде 25 лет лишения свободы.
А далее, как утверждалось в обвинительном заключении по отношению самого Суворова и Комаров, события развивались якобы следующим образом.
Комаров, исходя из "общей установки Суворова" и вручая Лебедеву в тюрьме выписку из приговора, вступил с ним "в неофициальные переговоры, при которых упрекал его в связи с признанием им своей вины":
- Запугали тебя, видать, крепко, парень. Послушай моего совета. Обжалуй приговор и напиши всю правду. Если приговор военная коллегия отменит, то доследовать твое дело будут уже не органы контрразведки, а военные следователи.
И здесь Лебедева прорвало. Он разрыдался и поведал секретарю трибунала о своих мучениях. Из его длинной и путаной исповеди следовало, что он абсолютно ни в чем не виноват, что признания в сотрудничестве с иностранными шпионами у него выколотили, в буквальном смысле этого слова, работники контрразведки.
Письменное заявление осужденного Комаров принес и молча положил на стол Суворову. Тот, пробежав его глазами, сказал:
- С самого начала я чувствовал, что никакой он не изменник. Зря, Володя, не попросил тебя переговорить с ним в перерыве судебного заседания. Надо теперь спасать человека, срочно направлять дело с его жалобой в военную коллегию. А я приложу письмо со своим мнением по делу.
В этом письме Суворов указал, что приговор, вынесенный под его председательством, является неправильным и подлежит отмене.
При таких обстоятельствах военная коллегия направила дело Лебедева на доследование. Однако в итоге работники МГБ его опять "обработали". Используя известные методы, вновь заставили признать вину, а затем он получил по приговору трибунала те же 25 лет.
Иначе развивались события по делу Астахова, которого органы МГБ также обвиняли в сотрудничестве с иностранной разведкой. Процесс этот состоялся 14 августа 1948 года.
"В начале судебного заседания, — как отмечалось в обвинительном заключении, — Астахов виновным себя в измене Родине признавал и давал развернутые показания по существу инкриминируемого ему обвинения. Впоследствии же, в результате постановки Суворовым вопросов провокационного характера, Астахов встал на путь отказа от своих показаний, сначала в части принадлежности к разведывательным органам, а затем и от остальных эпизодов обвинения".
После этого Суворов объявил перерыв, в ходе которого, по версии следствия, Комаров по его указанию переговорил с подсудимым и "спровоцировал его на заявление о применении в отношении него работниками органов контрразведки якобы незаконных методов допроса".
Оказалось, что методы эти не "якобы", а в действительности были незаконными. Применял их по большинству поступивших в трибунал дел старший следователь отдела контрразведки МГБ капитан Марков, снятый вскоре с должности за пьянство и моральное разложение.
После перерыва Астахов стал отрицать свою причастность к совершению "контрреволюционного преступления" и дело было направлено на дополнительное расследование.
После суда Суворов, беседуя с заместителем военного прокурора Степановым, высказал ему свое мнение об этом деле:
- Похоже, что у контрразведчиков сорвался еще один орден. Они ведь за каждого разоблаченного шпиона получают орден.
Но в то время уже каждый шаг, каждое произнесенное Суворовым слово фиксировались. И эта фраза тоже попала на страницы обвинительного заключения.
В определении о возвращении дела Астахова на дополнительное расследование суд под председательством Суворова предлагал, в частности, органам следствия произвести допросы ряда лиц из числа бывших военнопленных, показания которых могли иметь существенное значение для решения вопроса о его виновности или невиновности. Но отдел контрразведки МГБ при всех своих неограниченных возможностях так и не смог этого сделать. Видимо, фамилии были вымышленными. Хотя в официальной справке МГБ указывалось на невозможность установления и допроса этих лиц "по причине отсутствия на них полных автобиографических данных".
21 декабря 1948 года дело Астахова, переданное после доследования в трибунал, Суворов вторично направил в подготовительном заседании на дополнительное расследование — по тем же основаниям.
Этим, как отмечалось в обвинительном заключении уже по делу самого Суворова, он "поставил органы контрразведки перед фактом невозможности привлечения Астахова к судебной ответственности".
Но у органов госбезопасности всегда был резервный вариант. По постановлению Особого совещания при МГБ СССР от 8 июня 1949 года Астахова на основании ст. 58-1"6" УК РСФСР заочно "осудили" к 25 годам лишения свободы.
Суворову инкриминировались в вину и другие "факты проведения антигосударственной практики склонения изменников Родины к отказу от своих показаний", а также вынесение по таким делам оправдательных приговоров…
Судебный процесс над Суворовым и Комаровым состоялся 4 июня 1950 года
Выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР под председательством полковника юстиции Г.Я.Зайдина попыталась объективно подойти к оценке собранных по делу доказательств. Но решимости вынести оправдательный приговор у судей не хватило. Приняли компромиссное решение, направив дело на дополнительное расследование.
В основу своих выводов судьи положили показания допрошенных в судебном заседании народных заседателей, участвовавших вместе с Суворовым в вынесении оправдательных приговоров и направлении дел на дополнительное расследование. Они свидетельствовали о том, что не замечали, чтобы Суворов склонял подсудимых к отказу от своих показаний. Сами же подсудимые по этим делам не были передопрошены. Очные ставки с ними также не проводились. Кроме того, выездная сессия военной коллегии установила, что показания одного из основных свидетелей обвинения были целиком построены на сведениях, ставших ему известными из разговоров с сотрудниками отдела контрразведки, куда он частенько захаживал.
Сам же Суворов, как усматривалось из материалов дела, "задолго до возникновения уголовного дела против него ставил вопрос о ненормальных взаимоотношениях с местными органами прокуратуры и контрразведки на почве предъявленных им законных требований об улучшении качества следствия".
Это несладкое слово "Свобода"
Военная коллегия освободила Суворова и Комарова из-под стражи. В качестве меры пресечения суд избрал для них подписку о невыезде. В адрес Главной военной прокуратуры было вынесено частное определение о незаконных методах ведения следствия.
Доследование длилось более года. Все это время Суворов и Комаров оставались в Семипалатинске, не имея средств к существованию. Они не раз писали о своем неопределенном и крайне тяжелом материальном положении в Москву. А следователи умышленно затягивали дело, зная о его бесперспективности. Лишь 26 июня 1951 года заместитель военного прокурора войск МГБ СССР прекратил дело за недоказанностью предъявленного Комарову и Суворову обвинения. Тем самым им давали понять, что хоть и не доказали вины, но все равно подозревают — оставляют на них клеймо не разоблаченных врагов. Так длилось еще двенадцать лет.
Только в мае 1963 года заместитель председателя военной коллегии генерал-майор юстиции Д.П. Терехов написал личное письмо Главному военному прокурору генерал-лейтенанту юстиции А.Г. Горному с просьбой пересмотреть основания прекращения этого дела. В ответном письме говорилось, что основания пересмотрены и дело прекращено за отсутствием состава преступления, а следователь Главной военной прокуратуры, проводивший следствие по делу, за "необъективное его ведение" освобожден от должности и привлечен к ответственности.
Автор: Вячеслав Звягинцев, полковник юстиции запаса
