Председатель Нижегородского облсуда Борис Каневский рассказал "Право.Ru" о том, как функционировало телефонное право в советский период, какова роль председателя суда в случаях, когда в суд поступают "непроцессуальные обращения", о том, как институт суда присяжных изменил качество следствия, и о том, что от достижения абслютной истины в уголовном процессе надо отказаться.
– Борис Сергеевич, Вы принадлежите к той части судейского корпуса, представители которой начинали карьеру еще народными судьями. Чем определялся Ваш выбор в советское время, ведь профессия судьи тогда не имела того статуса, который у нее есть сейчас?
– Да, учитывая положения действующей тогда Конституции и суть политической системы, созданной Коммунистической партией Советского Союза, вопрос о разделении властей, о независимости судей не мог подниматься. Но работа в суде, на мой взгляд, давала очень большой юридический профессионализм и широту юридического мировоззрения, поскольку приходилось заниматься всеми категориями дел. Выбор, конечно, определялся многими факторами, однако даже в тех условиях судья, в отличие от сотрудника милиции, от следователя, от работника прокуратуры, был самостоятелен в принятии решений.
– Даже в те времена?
– Да, даже в те времена судья был самостоятелен в принятии решений, и это меня привлекало. И я никогда не разочаровывался в своем выборе. Да, говорилось о телефонном праве, о давлении на суд, но в моей практике этого не было. Хотя, может быть, я просто счастливый человек.
Может быть, председатель районного суда выполнял функции барьера, звонки стекались к нему, а потом он уже мог поговорить с судьей. И здесь самое главное – поставить себя. Просьбы-то есть, но есть и закон. Если тебе твои убеждения подсказывают, как надо сделать – так и делаешь. Раз, два, а потом председатель скажет тем, кто ему звонит: ну, извините, у меня такой судья, с ним говорить бесполезно.
– А у Вас были случаи, когда председатель Вам транслировал такие просьбы?
– В бытность в районном суде это было один или два раза, и никаких последствий за невыполнение не было.
– А сейчас как обстоят дела с такими непроцессуальными обращениями?
– Сейчас, возможно, поступают просьбы от отдельных руководителей, я не исключаю такой вариант. Но все зависит от позиции председателя суда – как реагировать на это.
– И какая она у Вас?
– Я думаю, что председатель суда должен все это впитывать, принимать, знать, что творится вокруг какого-то дела, и ни в коем случае не вмешиваться в процессуальную деятельность по принятию конкретных решений. И при этом принять все те меры, чтобы принятое судьей по делу решение было законным, обоснованным и справедливым.
– Но в отношении судей звучат упреки, что их решения часто определены внешними влияниями, в том числе коррупционными, а судьи-криминалисты по определению склонны выносить по большей части обвинительные приговоры. С другой стороны, руководители судейского сообщества эту критику отвергают и говорят о том (если слегка утрировать), что система работает великолепно. Как, по Вашему мнению, обстоят дела?
– Система не работает великолепно, к сожалению. Человеческий фактор имеет огромное значение. Некомпетентность, непрофессионализм судей, конечно, играют очень большую роль в принятии правильного решения.
Но есть и другая сторона медали. Есть влияние некачественного правового регулирования – законов сейчас принимается очень много, и их качество оставляет желать много и много лучшего. Законы не выверены, они не согласованы между собой, вступают друг с другом в коллизию. И поэтому у судей, естественно, возникает много правовых позиций.
Чтобы принять правильное решение, нужно исходить не только из буквы закона, но и применять аналогию законов, посмотреть, где допущены пробелы, почему эти пробелы возникли: законодатель умышленно умолчал, не урегулировал какие-то правоотношения, или не применена надлежащая юридическая техника? Если это так, то этот пробел заполняется аналогом там, где это позволено.
Но в уголовном праве аналогия недопустима. И здесь мы сталкиваемся с другой проблемой, которая создана законодателем: есть ряд общественно опасных деяний, которые не содержат состав преступления.
Что касается вынесения оправдательных приговоров профессиональными судьями, а ведь именно это предмет критики, то такие приговоры тоже выносятся, и год от года их число увеличивается. Да и нельзя сказать, что малое количество вынесения оправдательных приговоров – это плохо. На мой взгляд, нет. Например, если выносилось бы 40% оправдательных приговоров в обычном составе, то это значит, 40% лиц было бы незаконно привлечено к уголовной ответственности. Но разве это нормально в правовом государстве?
– Не нормально.
– Поэтому и выносится такое количество постановлений оправдательных приговоров…
– Но мы же не знаем, что происходит в правоохранительной системе…
– Да, судейское сообщество говорит о не всегда хорошем качестве следствия. И, кстати, еще один вопрос качества работы судебной системы лежит в плоскости доказательств.
Я являюсь большим сторонником суда присяжных, и с 1996 года стараюсь по возможности рассматривать дела с участием присяжных заседателей. Создание суда присяжных – это была революция в уголовном судопроизводстве, реальное введение в действие принципа состязательности сторон. Оно очень много дало для развития состязательности, для развития новых подходов в сборе и оценке доказательств, в том числе и с точки зрения их допустимости.
В 1990-е годы бывали дела, от которых, как мы говорили, "оставались одни корочки". Так происходило, например, если были допущены нарушения при производстве обыска или осмотре места происшествия, или выемки, и, в результате, исключались сведения, содержащиеся в протоколе следственных действий в качестве доказательств. Или предметы, которые изымались при следственных действиях с нарушениями и подвергались экспертному исследованию… Изъяли гранату с нарушением, при исследовании ее взорвали, повторить это исследование нельзя, значит, все – доказательства утрачены.
– Вы говорите, что в 90-е годы очень часто оставались одни корочки от дел. Сейчас ситуация стала лучше?
– Да, сейчас намного лучше. Мы требуем от судей согласования всех своих процессуальных действий с принципами уголовного процесса, начиная с принципа состязательности. Если брать суд присяжных, то во главе угла теперь вопрос об убедительности предоставляемых доказательств, чтобы простые граждане могли оценить, достаточно их для признания лица виновным или нет. Институт суда присяжных изменил качество следствия.
– Но сохранится ли тенденция? Мы видим, что законодатель с подачи исполнительной пытается ограничить компетенцию суда присяжных.
– Законодатель пошел на такое ограничение в делах о терроризме. Это право законодателя.
– Вы считаете, это нормально?
– Нет формы судопроизводства или состава суда, которые бы обеспечивали достижение объективной истины. От идеи достижения абсолютной истины надо отказаться, и закон об этом говорит. Истина в уголовном процессе формальна. Истинно только то, что установлено на основе допустимых, полученных в соответствии с законом доказательств. А то, что имело место в действительности, может не вполне согласовываться с тем, что написано в вердикте присяжных заседателей или в приговоре суда.
Я думаю, что введены не очень значительные ограничения применения суда присяжных, можно еще ограничить эту сферу. Например, за счет особой категории дел, по которым наказание вообще не предусматривает лишения свободы, в частности, оскорбление судьи. Разумно ли запускать махину суда присяжных для рассмотрения этого дела?
– Другая тенденция, которая существует сейчас в законотворческом процессе – это так называемая гуманизация уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Не секрет, что арест в нашей правоохранительной системе применяется для ускоренного получения или признания вины, или нужных показаний, особенно в сфере экономических преступлений. И одна из президентских инициатив была направлена на то, чтобы обвиняемых в подобных правонарушениях не лишали свободы до суда, чтобы в целом расширилось применение тех мер пресечения, которые не связаны с лишением свободы. Произошли ли какие-то изменения в практике и на уровне районных судов, касающиеся расширения в применении залога?
– Конечно. Мы стали шире применять залог и домашний арест. Это достаточно заметные изменения.
Здесь стоит отметить, что в последние годы у нас отмечается тенденция к снижению количества ходатайств об избрании в отношении подозреваемых и обвиняемых меры пресечения в виде заключения по стражу (см. материалы "Ходатайства о применении меры пресечения в виде заключения под стражу" и "Ходатайства о продлении меры пресечения в виде заключения под стражу"). Сокращается и число ходатайств, которые были удовлетворены судами. Например, в первом квартале 2009 года судами рассмотрено 1185 ходатайств об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, из них удовлетворено 1047, за тот же период 2010 года из 940 рассмотренных ходатайств удовлетворено 791. В январе-марте текущего года из 855 ходатайств судами удовлетворено 708.
Домашний арест применяется судами как при избрании подозреваемым меры пресечения впервые, так и при рассмотрении вопроса по срокам меры пресечения лицам, которые уже содержатся под стражей (см. материалы "Ходатайства о применении мер пресечения в виде домашнего ареста, залога" и "Ходатайства о продлении мер пресечения в виде домашнего ареста, залога"). В 2010 году, например, суды отказали следственным органам в заключении под стражу 143 человек и назначили домашний арест, а за первый квартал текущего года домашний арест как альтернатива заключению под стражу применялся к 47 подозреваемым.
Что касается залога, то в 2010 году вместо заключения под стражу, о котором ходатайствовало следствие, он применялся в отношении пяти лиц, а за I квартал нынешнего года — в отношении четырех. Суммы залогов самые разные: от 25 тысяч до 20 млн руб.
По инициативе Верховного Суда мы систематически изучаем решения районных судов, чтобы не допустить нарушения закона в этой области. Обзор готовится ежеквартально. В 2009 году кассационной инстанцией Нижегородского областного суда рассмотрено 1096 жалоб на решения районных и городских судов об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, отменено 68 решений. В 2010 года рассмотрено 992, из них 128 отменено. В первом квартале 2011 года рассмотрено 283 ходатайства, отменено 15 решений судов.
Вообще мы уделяем большое внимание вопросам, связанным с применением домашнего ареста и залога. В ноябре прошлого года на базе Нижегородского областного суда проводилась научно-практическая конференция по этой теме.
– Вернемся к теме, с которой мы начинали беседу. Вы сказали, что с профессионализмом судей не все благополучно. Как вообще Вы оцениваете ситуацию с комплектованием судейского корпуса? Кто сейчас идет в судьи?
– Мы стараемся растить резерв кадров в судебной системе, как, впрочем, и везде в судах. Недавно начала работу кадровая комиссия, которая зачисляет в резерв судей кандидатов, которые сдали квалификационный экзамен. В зависимости от уровня подготовки они претендуют на занятие должности либо судьи федерального суда, либо мирового судьи.
– Какова сейчас структура резерва и с каких должностей люди приходят в судьи?
- В 2009-2010 годах в подавляющем большинстве случаев на должности мировых судей назначались помощники судей, и было немного бывших работников прокуратуры. На должности федеральных судей в половине случаев назначались мировые судьи, в 37% случаев — помощники судей, в остальных – прокуроры. И еще в прошлом году федеральным судьей назначен бывший сотрудник юридического отдела администрации одного из городов Нижегородской области.
Вообще хотелось бы, чтобы судейские кадры черпались из судебной системы, чтобы люди уже знали, куда и на что они идут. Знали, какое может быть нервное и умственное напряжение на этой работе, потому что они уже побыли внутри системы и отчасти выполняли работу при подготовке проектов процессуальных документов, участвовали в организации судебных заседаний. Хотя, конечно, это не ограничивает права других лиц претендовать на судейские посты. Самое главное для кандидатов в судьи – проявить свои знания, желать работать в судебной системе, быть готовым к большим нагрузкам и нести ответственность за свои решения.
– Существует достаточно устойчивое мнение, что судьи категорически не приветствуют адвокатов в своих рядах. Это так? Есть такое отношение?
– Что значит, "судьи не приветствуют адвокатов в своих рядах"? Просто квалификационные коллегии, стоя перед выбором, рекомендовать помощника судьи или адвоката, отдают предпочтение помощнику судьи, поскольку они уже чувствуют ритм, в котором работает судебная система.
Когда я работал в районном суде, был такой случай: адвокат, по-настоящему профессиональный юрист и интересный как человек, очень яро хотел работать судьей. Тогда это проще было сделать, и приказом начальника отдела юстиции он был назначен исполняющим обязанности судьи. И продержался одну неделю. "Я, — говорит он, — раньше был в процессах, но о многом не задумывался. И понял, какие сложные вопросы мне придется решать, только когда сам сел в судейское кресло"… Он ушел на второй неделе. И это при той, небольшой по сравнению с нынешней, нагрузке на судей и при тех условиях работы, которые были в то время, в 1980-х годах.
– А сейчас адвокаты пытаются стать судьями?
– Нет, большого движения нет. Отдельные адвокаты пытаются, но системы нет.
– В судах общей юрисдикции в ближайшее время должны появиться апелляционные инстанции. Как обстоят дела в части их комплектования кадрами?
– Работа в этом направлении уже практически завершена. На наш суд выделено 14 дополнительных ставок судей, часть кандидатов уже подали документы в квалификационную коллегию. Абсолютное большинство кандидатов – из числа работающих судей районных судов.
– То есть, проблем нет?
– Если говорить о судах региона в целом, то сейчас существует реальный конкурс на занятие судейских должностей, хотя, конечно, есть отдаленные суды, куда сложно найти кандидатов.
Если говорить о проблемах, то меня очень смущает не совсем полное соответствие регионального законодательства и федерального. Хотелось бы, чтобы региональное законодательство по статусным вопросам, по вопросам назначения мировых судей, например, было более унифицированным, более приближенным к федеральному.
Федеральное законодательство предусматривает, что представление о назначении на должность мирового судьи выносит председатель соответствующего суда. То есть я, как председатель областного суда, направляю на кандидата, которого рекомендовал квалификационной коллегии, представление председателю Верховного Суда Российской Федерации, а председатель ВС направляет свое представление Президенту России. В нашем же регионе региональный законодатель определил по-другому: представление на кандидата в мировые судьи в Законодательное собрание направляет губернатор.
Раньше губернатор к тому же обладал и правом возвращения материалов в квалификационную коллегию судей, если не соглашался с предложенной кандидатурой, – для пересмотра с указанием мотивов несогласия, а коллегия могла подтвердить свою позиции, но уже двумя третями голосов. Но прокурор в 2008 году внес представление, и решением областного суда эти полномочия губернатора были признаны не соответствующими федеральному закону. В результате теперь он просто подписывает и направляет представления, а вернуть материал на повторное рассмотрение квалификационной коллегии не может – фактически выступает в роли свадебного генерала.
Норма о возвращении представления в квалификационную коллегию довольно редко работает, но существовать она должна. А у нас, получается: усекли полномочия губернатора, но аналогичные права ни одно должностное лицо не использует. Такого рода проблемы иногда у нас возникают на стыке регионального и федерального законодательства, и хотелось бы, чтобы законодатель ими занимался.
– Вы — судья-криминалист…
– Да, после того, как ввели специализацию, я перешел полностью на уголовные дела. По велению души, как принято иногда говорить.
– Есть в Нижегородской области региональная специфика в криминальной среде?
– Знаете, я считаю, что это не задача суда – изучать этот вопрос. Мы работаем, как говорится, на "давальческом сырье". Какие дела к нам поступили, такие мы рассматриваем. Мне кажется, это задача прокуратуры, Следственного комитета и органов внутренних дел – анализировать структуру преступности, и в зависимости от этого принимать профилактические меры. А суд – это не орган борьбы. Суд не борется с преступностью. Суд вообще ни с кем не борется. Суд — это орган государственной власти, призванный осуществлять правосудие.
– А суд должен давать обратную связь обществу о его проблемах?
– Конечно, какие-то профилактические меры в рамках действующего гражданско-процессуального, уголовно-процессуального законодательства в случае необходимости мы применяем – путем вынесения частных определений или с помощью каких-то обращений, которые бы указывали на причины и условия, способствующие совершению этого преступления.
– Насколько часто необходимость в применении этой практики возникает?
– Частные определения в основном выносятся в кассационных инстанциях областного суда, однако и президиум областного суда нечасто, но выносит их. Вы знаете, раньше это был один из показателей работы судей в советское время: а сколько ты выездных заседаний провел? Сколько частных определений ты вынес? Но я считаю, что этим инструментом надо пользоваться очень обдуманно и аккуратно. Он не должен девальвироваться. Частное определение или постановление должно быть весомо, значимо и влечь определенные последствия для органов и лиц, в отношении которых оно выносится.
Это решения суда, поэтому я не думаю, что правильно выносить их, так сказать, направо и налево. Хотя, конечно, суд должен реагировать в тех случаях, когда это явно вызывается необходимостью. Частные определения должны, например, выноситься в адрес судей в случаях, если они допустили волокиту по делу, или, например, нарушили требования процессуального закона, совершили другие действия, которые повлекли судебную ошибку.
Нашим судом в 2009 году вынесено 10 частных постановлений по гражданским и уголовным делам, в 2010 году – 49. Президиумом суда в 2009 году вынесено 7 частных постановлений, в 2010 – пять, в первом квартале текущего года — одно. Большинство из них выносится в адрес самих судей и прокуратуры. В порядке надзора частные постановления выносились в адрес судей районных и городских судов в связи с ненадлежащим исполнением ими функций по отправлению правосудия: небрежным отношением к рассмотрению уголовных дел, грубыми ошибками в применении норм материального и процессуального права. А причинами для вынесения постановлений в адрес прокуратуры в большинстве случаев являются грубые нарушения процессуальных сроков, которые повлекли необоснованное затягивание сроков рассмотрения дел.
– Как Вы думаете, частные определения должны публиковаться?
- Я думаю, они могут публиковаться, особенно те частные определения, которые выносятся по выявлении судами обстоятельств, способствовавших совершению преступления.
– То есть, они могли играть какую-то такую определенную воспитательную роль?
– Да, конечно.
Досье председателя Нижегородского областного суда Бориса Каневского
