"Право.Ru" продолжает рассказывать о знаменитых юристах их же словами. В новой серии – судья Алекс Козински из США, который умеет быть одновременно и диким эксцентриком, и большим правовым мыслителем. Он объясняет, как превратился из коммуниста в капиталиста, зачем читает Playboy, каким образом невиновному в США выгодно тяжкое обвинение, и почему он за смертную казнь в США, но против – в России.
Алекс Козински – один из самых необычных судей в США. С одной стороны, он считается философом от права, его определения изучают студенты юрфаков, до минувшего декабря он руководил Апелляционным судом 9-го округа, вернувшись в кресло рядового судьи по истечении срока полномочий во главе инстанции, куда его назначал еще Рональд Рейган. С другой – Козински может зашифровать в своем решении названия двух сотен голливудских фильмов, разместить на своем сайте эротику, а свободное время делить между сноубордом и разведением цыплят. Он родился и вырос в послевоенном Бухаресте, но эмигрировал в США в начале 1960-х, где обзавелся гражданством и юридическим образованием. Козински 64 года, он живет и работает в Сан-Франциско.
О судьях и других юристах
Невежество никогда не мешало судье федерального суда выносить определение.
Апелляционная инстанция – это не волшебная палочка. Если мы выставляем ее в таком свете, то подрываем доверие к судебной системе.
Юристы славятся своей неспособностью слушать. Им не терпится начать говорить.
Иметь мозг – это не сложно, это дар. Вопрос в том, как заставить мозг работать и оказаться в том месте, где вы сможете использовать ум, данный вам Богом.
Меня никто не поддерживал. Ждать поддержку от окружающих глупо.
Работая в суде, не нужно беспокоиться о том, как найти клиентов или как победить оппонента. Это все равно что иметь собственный маленький юридический бизнес. Ты просто открываешь утром двери суда, и клиенты заходят сами. Они буквально вышибают двери.
Все произнесенное вами, что не идет на пользу, идет во вред. Нужно знать, когда закрыть рот.
О коммунизме
Я не могу сказать, что страдал при коммунизме. Но, оглядываясь на то, что я видел, и на свой прошлый опыт, я вижу все иначе. Например, я помню, как полиция увозила людей по ночам в одних пижамах. Это не было чем-то необычным. Воспринимаешь как должное. Если не можешь о чем-то говорить, воспринимаешь это как должное. Ты об этом просто не говоришь. У тебя не возникают определенные мысли. Не задаешь вопросов. Ты растешь в этой среде и не ощущаешь, что тебя подавляют. Но когда получаешь опыт свободы, то становишься куда более ярым сторонником новых идей, чем те, кто жил с ними всю жизнь.
Моя мать хотела, чтобы я был заурядным. Ее опыт подсказывал, что те, кто выделялся, получали пулю в лоб.
Я верил в коммунизм. Помню, меня удивляло, почему статуя Свободы находится в США – там, где всех подавляют… К тому моменту, как я оказался в США, я был уже убежденным капиталистом. Сознательного пересмотра взглядов у меня не было. Я внезапно стал ярым капиталистом – купленным дешевыми потребительскими товарами.
О своих текстах
Я покупаю все номера журнала Playboy, поскольку все, что я узнал о писательстве, я узнал именно из этой беллетристики.
Мне не слишком важно, цитируют меня или нет. Я хочу, чтобы меня читали. Я хочу, чтобы люди читали мои определения и следовали тому, что я написал, и добиться этого можно, только дав им понять, что чтение одного из моих определений – не скучная обязанность, а что-то, от чего они получат удовольствие.
Часто определения переписываются более полусотни раз. Это и есть моя работа – представить, как будет использоваться определение, и написать его так, чтобы при появлении новых вопросов ответы были бы уже внутри.
Надо понимать свою аудиторию, предугадывать, что известно твоей аудитории, и корректировать уровень сложности текста. Я думаю, всегда лучше исходить из того, что ваша аудитория окажется недостаточно интеллектуальной, недостаточно внимательной, недостаточно заинтересованной и не слишком продвинутой.
Об интеллектуальной собственности
Чрезмерная защита интеллектуальной собственности так же вредна, как и защита недостаточная. Творчество невозможно без той области, которая считается всеобщим достоянием. Ничто на сегодняшний день, а возможно, ничто с тех пор, как мы приручили огонь, не является совершенно новым: культура, так же как наука и технологии, растет за счет надстроек, каждый новый творец возводит свое произведение на фундаменте предыдущих. Чрезмерная защита душит те самые силы, которые должны питать созидательность.
Хорошо это или плохо, но мы все-таки апелляционный суд округа, где находится Голливуд. Законы, которые мы формулируем, оказывают влияние на миллионы людей, и то, что у них есть средства к существованию, обеспечивается правами интеллектуальной собственности. Но значительная часть их средств – как и то, насколько насыщенной и яркой является наша культура, – также зависит и от существования других неотъемлемых прав: права черпать идеи из богатого и разнообразного культурного фонда, и права высмеивать – для получения прибыли или просто веселья ради – культурные иконы нашего времени.
Все творцы частично опираются на работы тех, кто творил прежде, ссылаются на произведения предшественников, созидают на их основе, смеются над ними. Это называется креативностью, а не пиратством.
О свободе, Конституции и других законах
Свободу – свободу от несанкционированного вмешательства в жизнь со стороны власти – одинаково легко можно утратить как из-за слишком усердной работы чиновников, откусывающих от нее по кусочку, так и в результате действий тех, для кого подавление свободы – единственная цель. Пиранья может быть не менее опасна, чем акула.
Вторая поправка к Конституции [гарантирует право на хранение и ношение оружия. – "Право.Ru"] – это положение "на черный день", сформулированное для исключительных обстоятельств, когда все другие права не сработали; когда правительство отказывается от переизбрания и пытается заглушить голоса несогласных; когда суды уже не в силах оказывать сопротивление или не могут обеспечить исполнение своих решений. Насколько бы неуместными ни выглядели подобные варианты развития событий сегодня, встретить их неподготовленными – ошибка, которую свободные люди могут совершить только однажды.
Многие руководствуются заблуждением – популярным в определенных кругах, – что обычные люди слишком легкомысленны и глупы, чтобы давать им в руки оружие, и будет лучше, если оружие будет в руках профессионалов, работающих на государство. Но простая истина, основанная на опыте, заключается в том, что там, где власть не боится гнева вооруженных людей, пышным цветом расцветает тирания.
Конституция – это наш договор с историей. Но Конституция будет служить путеводной звездой для нашей политической системы, только если ее положения связывают нас обязательствами. Насколько мы отходим от текста документа и полагаемся на обобщения, которые, как нам представляется, можно прочитать между строк, настолько мы лишаем Конституцию возможности накладывать на нас ограничения и делаем выбор в пользу сиюминутных настроений.
Защита частной жизни – улица с двусторонним движением. С одной стороны, с ее помощью мы не даем вторгнуться в самое сокровенное. Но надо помнить и о том, что этим мы можем отрезать себя от общества. Изолируя собственный опыт, не давая никому учиться с его помощью, мы не можем учиться и у других.
О правосудии и справедливости
Я предпочитаю правила нечетким стандартам.
Справедливость – это следование правилам. У нас есть свод правил, которые существуют по определенным причинам, и, системно применяя правила независимо от личности подсудимого, мы в целом получаем справедливый результат. Может быть, в конкретных случаях это не так, может, иногда виновный уходит от наказания, но мы должны предотвратить ситуацию, когда наказание несет невиновный.
Иногда сталкиваешься с делом, где вроде бы действуешь по правилам, но конечный результат кажется несправедливым. Здесь нет простых решений. Мне неприятно это говорить, но я, возможно, неосознанно подгоняю правила к результату, который кажется мне верным.
Настоящая опасность – убедить себя, будто чувство справедливости не может тебя подвести.
Все в жизни необратимо, и ошибки – часть этой жизни.
О наказаниях
Одна из трудностей судейской работы состоит в том, что очень просто увидеть боль, которую наказание причиняет осужденному и его семье. Большинство судей предпочитают быть снисходительными. Я думаю, что минимальные обязательные наказания нужны как раз для того, чтобы скорректировать этот род слепоты.
Я верю в смертную казнь настолько же, насколько верю в тюремное заключение. Я думаю, что люди, которые делают что-то плохое, не должны оставаться безнаказанными.
Я к любому наказанию отношусь с волнением и грустью. С волнением – потому что есть риск, что человек будет наказан несправедливо, а с грустью – потому что ужасно наказывать даже тех людей, которые сделали что-то плохое. Для меня смертная казнь – это просто продолжение, хотя и доходящее до крайности, других наказаний, которые мы назначаем.
Жизнь без возможности освобождения – это вообще не жизнь. Это растянутая смерть.
Уголовное правосудие – опасный процесс. Людей наказывают. Так ты укорачиваешь жизни. Иногда забираешь несколько лет, иногда всю жизнь. И забрать всю жизнь можно двумя способами: продержав осужденного в маленькой камере и никогда не выпустив или убив его. Я не вижу большой разницы. Обычно закон служит вам. Но иногда что-то идет не так и страдает невиновный. Теряет ли он 10 лет, или 20 лет, или всю оставшуюся жизнь – для меня это просто детали.
Если бы я жил в Германии или в России, где в недалеком прошлом уничтожили огромное число граждан и проявляли вопиющее неуважение к человеческой жизни, я бы тоже не хотел, чтобы власть могла применять смертную казнь.
Если вы действительно невиновны, лучшее, что может с вами произойти, – обвинение в убийстве первой степени [умышленное и спланированное. – "Право.Ru"], потому что в этом случае вы получаете оплачиваемого адвоката, команду следователей, психиатра… Ресурсы, которые нужны для успешной защиты, значительно возрастают. Намного больше меня беспокоят ошибки, которые допускаются в заурядных уголовных делах.
Использованы материалы Litigation, Business Insider, а также постановлений, решений, особых мнений и других судебных текстов Алекса Козински.
