Как сообщалось ранее, в Конституционном Суде РФ состоялся XIII Международный форум по конституционному правосудию "Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод в XXI веке: проблемы и перспективы применения".
По информации пресс-службы КС, свое мнение о степени обязательности решений Европейского Суда для национального конституционного правосудия и возможности их реализации судья Конституционного Суда Российской Федерации Николай Бондарь,
Ниже следует текст его выступления, озаглавленный: "Европейский конституционализм в аспекте национальной конституционной и европейской конвенционной юрисдикций":
"1. Казуальное введение в проблему
Социально-правовые условия развития современного конституционализма во многом предопределяются сегодня объективно развивающимися процессами глобализации, сближения и взаимопроникновения правовых систем, с одной стороны, и необходимостью защиты суверенных прав, учета социокультурных особенностей национально-государственных систем, с другой. Это неизбежно порождает проблемы, связанные не только с сотрудничеством и взаимодействием национальных государственно-правовых и международно-правовых институтов, но и с неизбежными противоречиями и конфликтами между ними, что, соответственно, актуализирует поиск взаимоприемлемых форм сотрудничества и механизмов преодоления противоречий, нахождения компромиссов. Как отмечал еще Джон Локк, "единственный способ защититься от внешнего мира — глубоко его познать", но — добавим — ни в коем случае не изолироваться от него. Это в полной мере касается и обсуждаемых сегодня проблем. Представляется, что одним из важных направлений познания и разрешения вопросов соотношения юрисдикций Европейского Суда по правам человека и (ЕСПЧ) национальных органов конституционного контроля является выработка самой методологии исследования этой проблематики. Одним из возможных, думаю, перспективных методологических подходов могла бы стать разработка проблем современного европейского конституционализма, а вышеназванного вопроса — как его необходимой составной части. Конечно, по состоянию на сегодняшний день вряд ли можно говорить о европейском конституционном праве как сложившейся нормативной системе, в частности, применительно к странам, входящим в Совет Европы. Вместе с тем, очевидно, что конституционализм — понятие значительно более широкое, более богатое по своему содержанию; оно не сводится к конституционному праву, и сами по себе начала европейского конституционализма могут проявлять себя (в различных формах) уже на начальных этапах формирования европейского конституционного пространства.
В этом плане конституционализм вообще и европейский конституционализм в частности можно представить как взаимосвязанный комплекс следующих компонентов:
во-первых, это доктринальная составляющая как особая философско-правовая теория конституционализации экономического, политического и, конечно, правового пространства Европы; во-вторых, это нормативно-правовой компонент, представляющий собой специфическое иерархическим образом (в том числе с точки зрения международно-правовых, наднациональных и национальных составляющих) организованное европейское правовое поле; в-третьих, это онтологический компонент, воплощающий практику формирования, и развития европейского конституционализма, включая конвенционную (европейскую) юрисдикционную и национальную конституционную практику реализации европейских конституционных ценностей; в-четвертых, это одна из форм проявления общественного сознания, характеризующаяся единством конституционной психологии и конституционной идеологии и, в свою очередь, выступающая предпосылкой формирования нового типа юридического видения мира — европейского конституционного мировоззрения. Нормативно-правовая система современного европейского конституционализма применительно к государствам-членам Совета Европы, условно говоря, многослойна. Она формируется, в частности, на основе конвенционного регулирования, с одной стороны, и национального конституционного законодательства, с другой. Отсюда ясно, что важнейшей проблемой является обеспечение непротиворечивого взаимодействия этих нормативно-правовых компонентов, а отношения Европейского Суда по правам человека и национальных конституционных судов служат ее концентрированным воплощением с точки зрения практики реализации соответствующих норм и институтов.
В конкретном проявлении это, прежде всего, вопросы объектов европейского конвенционного контроля (с точки зрения возможности отнесения к ним норм внутригосударственного права), вопросы последствий принятия Европейским Судом по правам человека решений о нарушении Европейской Конвенции и, в частности, значение такого рода решений для национальных, в том числе конституционных, судов, а также последствия принятия национальными конституционными судами решений о соответствии конституции тех или иных примененных в конкретном деле норм национального права в контексте возможности последующей конвенционной оценки той же самой, преломившейся через национальный конституционный контроль, конкретной правоприменительной ситуации. Теория европейского конституционного права до настоящего времени не выработала универсальных подходов к названным пробелам. Несмотря на достаточно длительный период существования Европейской Конвенции и ее судебного органа, и сегодня единая методология решения обозначенных вопросов вызывает дискуссии. Подходы к решению этих вопросов постепенно "нащупываются", в том числе, конституционно-судебной практикой национальных государств. Речь идет, например, о практике Федерального конституционного суда ФРГ, который исходит из того, что предметом проверки Европейского Суда по правам человека являются решения и действия национальных властей, а не нормативно-правовые акты; в соответствии со своей компетенцией Европейский Суд не определяет конкретные субъективные права и обязанности заявителя, а потому его решения, являясь основанием для восстановления нарушенных конвенционных прав и свобод, должны исполняться в системе внутригосударственного права с учетом всего комплекса фактических обстоятельств по делу лица, в отношении которого Европейским Судом признано нарушение Европейской Конвенции. В рамках этой логики Федеральный конституционный суд не считает, что принятие Европейским Судом решения о наличии или, напротив, отсутствии нарушения конвенционных прав гражданина со стороны национальных властей устраняет предмет конституционного контроля и выводит за пределы допустимости конституционную жалобу на нарушение прав и свобод человека и гражданина нормами внутригосударственного права, примененными при тех фактических обстоятельствах, которые уже получили конвенционную оценку Европейского Суда.
Для конституционного правосудия Российской Федерации эти проблемы тоже все предметнее обозначаются в непосредственной практической плоскости. По существу, первым делом Конституционного Суда РФ, в котором вопрос о соотношении европейской конвенционной и национальной конституционной юрисдикций имел важное значение, стало дело по жалобе гражданина П.В. Штукатурова. В своей жалобе заявитель ставил под сомнение конституционность отдельных положений ГПК Российской Федерации, а также Закона Российской Федерации "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании", которые, по его мнению, недопустимым образом ограничивают процессуальные права недееспособных лиц. Между тем еще до момента обращения гражданина П.В. Штукатурова в Конституционный Суд РФ Европейский Суд по правам человека в постановлении от 27 марта 2008 года, принятом по его жалобе, признал нарушение национальными властями прав и свобод заявителя и постановил начать процедуру восстановления прав первоначально путем выработки самостоятельных договоренностей между властями Российской Федерации и гражданином П.В. Штукатуровым. Закономерно возник вопрос о том, вправе ли Конституционный Суд РФ рассматривать поступившее обращение, имея в виду состоявшееся решение Европейского Суда по правам человека и, в частности, может ли он установить соответствие оспариваемых законоположений Конституции РФ, притом, что Европейский Суд признал нарушение конвенционных прав заявителя? Ведь в схожих ситуациях, при принятии на момент обращения гражданина в Конституционный Суд РФ или в период конституционно-судебного разбирательства правоприменительного акта, направленного на восстановление нарушенных прав заявителя, конституционное судопроизводство прерывается. Но не является ли такая схожесть мнимой? И не требует ли имеющая место по делу П.В. Штукатурова ситуация иных (новых) конституционно-правовых подходов? В Постановлении от 27 февраля 2009 года № 4-П, принятом по жалобе П.В. Штукатурова, Конституционный Суд РФ специально не исследовал этих вопросов, ответив на них самим фактом принятия жалобы к рассмотрению в публичном заседании, что, конечно, не исключает необходимости их глубокого научно-теоретического исследования.
Вместе с тем практика обнаруживает и иные, в чем-то противоположные варианты противоречий между европейским конвенционным и национальным конституционно-судебным механизмами. Так, постановлением Европейского Суда по правам человека от 7 октября 2010 года по делу "Константин Маркин против России" признал наличие дискриминации заявителя и нарушение его конвенционных прав тем, что по условиям национального законодательства ему как военнослужащему было отказано в предоставлении отпуска по уходу за ребенком до достижения им трехлетнего возраста, в то время как для военнослужащих женского пола такая возможность предусмотрена. Между тем, до принятия это решения Европейским Судом по правам человека, Конституционный Суд РФ своим Определением от 15 января 2009 года №187-О-О отказал гражданину К.А. Маркину в принятии к рассмотрению его жалобы на нарушение конституционных прав соответствующими нормами действующего законодательства. Тем самым Конституционный Суд РФ, по существу, констатировал, что такое правовое регулирование не нарушает Конституцию РФ в части установленного в ней принципа равенства прав и свобод независимо от пола. В итоге возникла ситуация, при которой одни и те же юридические обстоятельства квалифицированы по-разному различными юрисдикционными органами. В связи с этим правомерно поставить вопрос о том, допустимо ли такое положение и каковы его последствия, в том числе для правоприменительных органов? Мог ли в принципе Европейский Суд по правам человека выносить решение по вопросу, который ранее уже был оценен с точки зрения его конституционности? И если мог, то каковы пределы конвенционной проверки в этом случае?
Для ответов на эти вопросы необходимо учитывать более общую проблему, связанную с определением юридической природы конвенционной юрисдикции Европейского Суда по правам человека и места его решений в правовой системе Российской Федерации.
2. О степени обязательности решений Европейского Суда для национального конституционного правосудия: соотношение казуальных и нормативных начал.
При решении вопроса о юридической природе и степени обязательности решений Европейского Суда для национального конституционного правосудия необходимо учитывать, прежде всего, следующие обстоятельства: во-первых, современный конвенционный контроль носит субсидиарный характер, что является общепризнанным фактом; во-вторых, не меньшее значение имеет и то, что европейский конвенционный контроль является селективным, то есть он строго ограничен рамками тех основных прав и свобод, которые закреплены Европейской конвенцией и Протоколами к ней. Анализ положений, образующих основу деятельности Суда, равно как и исследование характера и направлений самой его деятельности со всей очевидностью свидетельствует о том, что Суд весьма жестко и притом довольно узконаправленно, применительно лишь к некоторым ("основным", "наиболее важным", "основополагающим" и пр.) правам и свободам, перечисленным в Конвенции, и отчасти в Протоколах, "привязан" исключительно к данным правовым актам. Таким образом, в отличие от национальных судов и таких международных судебных органов, как Европейский суд справедливости, имеющих в рамках целых правовых систем, Европейский Суд по правам человека имеет дело и "обслуживает" лишь весьма ограниченное число правовых актов; в-третьих, необходимо принимать во внимание и то, что акты Европейского Суда по правам человека являются актами казуально-правоприменительного характера; наконец, в-четвертых, юридические свойства актов Европейского Суда по правам человека таковы, что об их прецедентном характере можно говорить в ограниченном плане: это не нормативные, а толковательные прецеденты, они определяют не правила поведения в обществе и государстве, а правила понимания смысла тех или иных норм Европейской конвенции.
Юрисдикция Европейского Суда по правам человека в отношении Российской Федерации и характер принимаемых им решений опосредованы нормами Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также требованиями Конституции РФ и федерального законодательства. Российская Федерация, реализуя полномочия, вытекающие из положений п.п. "в" и "к" ст.71 Конституции РФ, согласно которым в ведении Российской Федерации находятся вопросы регулирования и защиты прав и свобод человека и гражданина и международные договоры Российской Федерации, в целях обеспечения конституционных ценностей, воплощенных, в частности, в положениях ст.1 (ч.1), 2, 17 (ч.1) и 18 Конституции РФ, подписала и ратифицировала Конвенцию, приняв на себя вытекающие из нее обязательства, в том числе и по выполнению решений Европейского Суда по правам человека. В ст.1 Федерального закона от 30 марта 1998 года "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней" прямо установлено, что Российская Федерация в соответствии со ст.46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней (выделено Бондарем) в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерации положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации.
Но следует ли из этого, что Российская Федерация признает для себя обязательными все решения Европейского Суда по правам человека? Важно отметить прежде всего то обстоятельство, что уже своему буквальному смыслу данное положение предполагает обязательность для России лишь той части практики Европейского Суда, которая формируется при рассмотрении дел в связи с предполагаемыми нарушениями Российской Федерацией своих конвенционных обязательств. Это в полной мере соотносится с общим принципом связанности судебным решением сторон спора, но не третьих лиц. Что же касается вопроса о значении для национальной правовой системы практики Европейского Суда, сформированной без участия Российской Федерации, то он не получил прямого разрешения в Конвенции и Федеральном законе №54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней" и не имеет однозначной оценки в отечественной научной литературе. При этом в ряде зарубежных исследований высказывается точка зрения, согласно которой, несмотря на то, что формально решения Европейского Суда не обязательны для не участвовавших государств, фактически государства следуют сформированной им практике, поскольку контрольные органы Конвенции признают себя связанными прецедентом.
Очевидно, однако, что готовность государств — участников Конвенции добровольно следовать практике Европейского Суда по правам человека, сформированной вне связи с рассмотрением дел в отношении соответствующих государств, подчеркивает не общеобязательность, нормативность таких решений конвенционно-судебного органа в рамках конкретного дела, а степень их собственного усмотрения при решении вопроса о признании таких решений Европейского Суда как имеющих для них обязывающий характер.
В связи с этим нельзя не отметить и то обстоятельство, что сам Европейский Суд дает поводы для утверждения, что его собственные решения не всегда воспринимаются им как имеющие абсолютное значение прецедентов. Например, после принятия известного решения Европейского Суда о приемлемости жалобы А.И. Рябых на нарушение ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции (стало известно как дело о восстановлении сбережений граждан) спустя лишь несколько месяцев Суд принял решение от 29 августа 2002 г. о признании аналогичной жалобы В.М. Апполонова неприемлемой к рассмотрению. И это несмотря на то, что Европейский Суд признает свои решения, впервые вынесенные по определенной категории дел, значимыми и подлежащими учету при разрешении последующих споров по соответствующим вопросам и в своих решениях зачастую прямо указывает на сформировавшуюся прецедентную практику. Вместе с тем, в ряде случаев Европейский Суд полагает необходимым учитывать контекст того или иного своего решения и, по существу, не исключает пересмотра ранее сформулированной им позиции при существенном изменении юридически значимых для понимания и оценки сути конкретного дела обстоятельств. Наиболее отчетливо данный подход Европейского Суда проявился в рамках рассмотрения им споров, касающихся коллизии свободы слова и свободы совести и вероисповедания. Так, в своем решении от 20 сентября 1994 года по делу "Отто Премингер Институт против Австрии", Европейский Суд указал, что поскольку по смыслу п.2 ст.10 Конвенции, всякий кто пользуется предусмотренными в п.1 данной статьи правами и свободами, берет на себя обязанности и ответственность, в число которых — в контексте религиозных мнений и убеждений — правомерно может быть включена обязанность избегать, по мере возможности, выражений, которые беспричинно оскорбительны для других, являются ущемлением их прав и не привносят в публичные обсуждения ничего, что способствовало бы прогрессу в делах человеческих, постольку по принципиальным соображениям в некоторых демократических обществах может быть сочтено необходимым подвергать санкциям или предотвращать неподобающие нападки на предметы религиозного культа при непременном соблюдении требования, что любые "формальность", "условие", "ограничение" или "санкция" будут соразмерны с преследуемой правомерной целью. Как и в случае с моралью, невозможно вычленить единообразное для всей Европы представление о значении религии в обществе; даже внутри одной страны такие представления могут быть различны. По этой причине невозможно прийти к всеохватывающему определению того, что представляет собой допустимое вмешательство в осуществление права на свободу слова там, где такое слово направлено против религиозных чувств других лиц. Поэтому национальные власти обладают широким полем усмотрения при оценке потребности и степени такого вмешательства.
Таким образом, Европейский Суд прямо указывает на необходимость соотнесения применимого к делу правового подхода с культурной средой соответствующего государства, а также — в случае возможности выделения таковых — с общеевропейскими культурными представлениями. Их изменение потребует от Европейского Суда корректировки и ранее принятых подходов. Более определенно на возможность пересмотреть ранее выработанные позиции Европейский Суд указал в решении от 2 сентября 2003 года по делу "Гишар против Франции", где, напомнив о нормах прецедентного права Европейской Комиссии (имевшими до реформирования европейского контрольного механизма, по общему правилу, обязывающее решение для Европейского Суда), созданных по вопросу о праве на уважение семейной жизни, он отметил, что не видит в данном случае никаких оснований для отступления от этих норм прецедентного права. Аналогичная позиция была сформулирована в решении от 28 октября 1994 года по делу "Мюррей против Соединенного Королевства".
Если же даже сам Европейский Суд не связан своими решениями, то должна ли быть всегда, во всех случаях без исключения связана ими Россия?
Ответ на этот вопрос, по нашему мнению, следует искать не в области целесообразности, как это предлагается некоторыми авторами, а в области права и правового анализа специфики статуса данного конвенционного органа. Она такова, что Европейский Суд реализует двуединую функцию по контролю за соблюдением положений Конвенции посредством установления наличия или отсутствия их нарушения государствами — участниками (правоприменительная функция), с одной стороны, и по толкованию положений Конвенции в рамках каждого конкретного дела (функция толкования), с другой. Этим предопределяется необходимость учета двуединой юридической природы судебных актов Европейского Суда по правам человека: во-первых, как казуальных решений конкретных дел, находящихся в сфере юрисдикции европейского судебного органа; во-вторых, с точки зрения содержащегося в них официального толкования положений Конвенции, имеющих значение не только для разрешения данного конкретного спора, но и — в силу сложившегося общеевропейского правового обыкновения — прецедентное значение для разрешения последующих аналогичных споров.
Отсюда вытекает, что обязывающее значение решений Европейского Суда также как бы раздваивается: по конкретным спорам оно распространяется, по общему правилу, на те государства — участников Конвенции, которые являлись стороной в споре; для иных государств, не участвовавших в деле, решения Европейского Суда по правам человека обязательны лишь в части содержащегося в них официального (нормативного) толкования конвенционных положений, приобретающих значение правовых позиций Европейского Суда. Прецедентно-обязывающая сила таких решений проистекает из того обстоятельства, что толкование международного договора органом, юрисдикция которого признана государствами-участниками, является неотъемлемым элементом юридического содержания договорных норм, которые не могут применяться в отрыве, а тем более вопреки данному толкованию. Именно в таком двойственном качестве — как акты казуального решения споров о соответствии Конвенции действий российских национальных властей и как акты официального (нормативного) толкования конвенционных положений — решения Европейского Суда по правам человека входят в соответствии с ч.4 ст.15 Конституции Российской Федерации в состав правовой системы Российской Федерации. Такое понимание роли решений Европейского Суда по правам человека в рамках национальной правовой системы подтверждается, в частности, судебной практикой. Так, из п.11 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 года №5-П "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации" следует, что выполнение постановлений Европейского Суда по правам человека, касающихся Российской Федерации, предполагает в случае необходимости обязательство со стороны государства принять меры частного характера, направленные на устранение нарушений прав человека, а также меры общего характера (выделено Бондарем) с тем, чтобы предупредить повторение подобных нарушений; суды в пределах своей компетенции должны действовать таким образом, чтобы обеспечить выполнение обязательств государства, которые вытекают из участия Российской Федерации в Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
При этом, говоря о вхождении решений Европейского Суда по правам человека в состав российской правовой системы, следует учитывать, что из части 4 статьи ст.15 Конституции РФ вытекает, что правовые позиции Европейского Суда как положения конвенционного истолкования имеют большую по отношению к положениям национального законодательства юридическую силу. Вместе с тем, обладание решениями Европейского Суда по правам человека большей юридической силы по отношению к федеральным законам оставляет открытым вопрос о соотношении с нормами Конституции РФ. Принципиальные подходы к его разрешению были сформулированы Конституционным Судом РФ в Постановлении от 30 ноября 2000 года №15-П. Признав не соответствующими Конституции РФ ряд положений Устава Курской области, регламентирующих, в частности, вопросы государственного контроля за местным самоуправлением, Конституционный Суд РФ указал, что на оценку конституционности оспариваемых норм не влияет то, что некоторые из них, по существу, воспроизводят положения Европейской хартии о местном самоуправлении, устанавливающей минимальные гарантии самостоятельности местного самоуправления; Конституция РФ и федеральные законы закрепляют более высокий, чем это предусмотрено международными обязательствами России, уровень гарантий самостоятельности местного самоуправления, который субъекты Российской Федерации не вправе занижать или ограничивать.
Данная правовая позиция Конституционного Суда РФ имеет универсальный характер и вполне применима к правовым позициям Европейского Суда по правам человека. Она предполагает, что если Конституцией РФ предусмотрен более высокий стандарт гарантирования прав и свобод человека и гражданина, нежели в выявленном Европейским Судом по правам человека смысле конвенционных положений, применению подлежат нормы Конституции РФ, и соответственно, наоборот, если более высокий уровень обеспечения прав и свобод человека и гражданина вытекает из правовой позиции Европейского Суда по правам человека, то она имеет приоритетное значение перед конституционными нормами.
Однако, эта правовая позиция Конституционного Суда РФ ни в коей мере не может рассматриваться как ставящая под сомнение положение ч.4 ст.15 Конституции РФ. Ведь в данном деле речь шла не о соотношении принципов и норм международного права с национальными нормами Российской Федерации, а о конституционной оценке конкретных норм проверяемого закона субъекта РФ, которые произвольно расширяли пределы государственного контроля за деятельностью органов местного самоуправления, допуская в частности такой контроль с точки зрения не только законности, но и целесообразности принимаемых решений, что противоречит требованиям Конституции РФ. Справедливости ради следует признать, что такого рода ситуации, когда международные стандарты в области прав человека, уступая Российской Конституции и тем самым, дезориентируя законодателя, как бы "провоцируют" его на принятие неконституционных актов, носят исключительный характер. Об этом свидетельствует и практика Конституционного Суда РФ, в том числе связанная с использованием решений Европейского Суда по правам человека при проверке конституционности нормативных правовых актов как федерального, так и регионального уровня. Что же касается характера влияния решений Европейского Суда на практику Конституционного Суда РФ, то это во многом предопределяется особенностями юридической природы конвенционно-толковательных положений, в которых находит свое воплощение специфическая форма реализации Европейским Судом нормоконтрольной функции.
3. Пределы допустимого вторжения Европейского Суда по правам человека в национальную правовую систему: соотношение конвенционного и конституционного нормоконтроля. При решении вопросов, связанных с пределами допустимого вторжения Европейского Суда по правам человека в национальную правовую систему, необходимо выяснить, прежде всего, в каком соотношении находятся между собой конвенционный контроль, с одной стороны, и национальный конституционный нормоконтроль, с другой? В этой связи следует обратить внимание на то, что в настоящее время такое понятие как "конвенционный нормоконтроль" носит условный характер. По крайней мере, из Европейской конвенции по правам человека со всей очевидностью не вытекает, что осуществление такой функции возложено на европейские органы. Контрольная функция Европейского Суда по правам человека связана с разрешением обоснованных предположений частных лиц о том, что они явились жертвой нарушения одной из Высоких Договаривающих Сторон их прав, признанных в Конвенции или в Протоколах к ней (ст.34 Конвенции), что предполагает исследование Судом фактических и юридических обстоятельств, послуживших основанием для обращения заявителя за конвенционной защитой. Следовательно, отвечая на поставленный перед ним в жалобе вопрос, Европейский Суд должен проанализировать конкретную, имевшую место в деле заявителя, правоприменительную практику и соотнести ее с вытекающими из конвенционных положений требованиями. Таким образом, именно каузально-правоприменительная практика конкретного государства в конкретном деле является объектом контроля Европейского Суда.
Вместе с тем, поскольку правоприменительная практика имеет своим основанием национальное законодательное регулирование соответствующих общественных отношений, постольку, принимая решение по делу, Европейский Суд по правам человека неизбежно реализует и элементы конвенционно-надзорной функции в отношении национального законодательства, выявляя, в частности, нормативные правовые условия, ставшие поводом для оценки конвенционного правонарушения. Об этом свидетельствует и уже упоминавшееся Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 года №5-П, согласно которому исполнение постановлений Европейского Суда по правам человека предполагает, в том числе, противодействие повторению нарушения прав и свобод человека и гражданина, установленных Европейским Судом. Следует отметить, что соответствующие полномочия Европейского Суда конвенционно-надзорного характера могут быть реализованы лишь "попутно", в рамках конкретного дела по оценке правоприменительной практики государства — участника Конвенции. Напрямую же в функции Европейского Суда, как справедливо отмечается в одном из совместных отдельных мнений судей Европейского Суда Холмбэка, Роденбурга, Росса, Фавра и Бильге по делу де Вильде, Оомс и Версип против Бельгии от 18 июня 1971 г., не входит рассмотрение in abstracto соответствия законодательных или конституционных норм требованиям Конвенции, вследствие чего он не может выносить решение об общем соответствии норм национального законодательства Конвенции. Задача Европейского Суда состоит в определении того, привело ли применение национального законодательства к нарушению Конвенции, к ограничению в осуществлении прав, гарантируемых в соответствии с Конвенцией. Суд не уполномочен ни отменять национальные законы, ни давать указания национальному законодателю отменить те положения, которые обжалует заявитель. Он на основании толкования Конвенции должен рассмотреть в порядке контроля решения, вынесенные в соответствии с национальным законодательством.
В то же время нельзя не отметить и определенную непоследовательность практики Европейского Суда по этим вопросам. Так, например, Европейским судом по правам человека была признана приемлемой жалоба Класса и ряда других заявителей из Федеративной Республики Германия, в которой ими обжаловались положения п.2 ст.10 Основного закона Германии и Закона от 13 августа 1968 года (Закон G10) на предмет несоответствия ст.ст.6 (п.1), 8 и 13 Конвенции. При этом Суд указал, что "… в принципе для индивидуального заявителя недостаточно утверждать, что само существование закона нарушает его право, установленное Конвенцией; необходимо, чтобы закон был применен с причинением ему вреда. Тем не менее … закон может сам по себе нарушать права отдельных лиц, если они испытывают его действие даже в отсутствие каких-либо конкретных мер по его применению (выделено мною — Н.Б.)". В решении по делу "Маркс против Бельгии" Суд отметил: "… ст.25 Конвенции предоставляет лицу право утверждать, что закон нарушает его права, если он подвергается риску быть непосредственным объектом таких нарушений … Именно таковой и является позиция заявительниц. Они возражают против нескольких статей Гражданского кодекса, которые автоматически применялись или применяются по отношению к ним. Утверждая, что эти статьи противоречат Конвенции и Протоколу №1, заявительницы требуют от Суда не абстрактной оценки внутреннего законодательства, что не соответствовало бы ст. 25 Конвенции".
Это неизбежно может приводить и приводит к конфликтам, столкновениям, противоречиям между Европейским Судом по правам человека и национальными властями, включая национальные конституционно-контрольные органы.
В данном случае, вероятно, следует выяснять не, "кто виноват", а "что делать"? Необходима выработка конкретных механизмов, обеспечивающих конвенционный нормоконтроль. Так, например, в ряде стран уже сейчас эту функцию осуществляют национальные органы конституционного контроля, которые проверяют действующее законодательство не только на его соответствие основному закону государства, но и на соответствие Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. В России, однако, сами по себе конвенционные нормы не могут быть критерием для оценки конституционности законодательства. Конституционный Суд РФ может лишь учитывать их при вынесении решения и формирования конституционно-правовых подходов к поставленной перед ним проблеме. Вместе с тем, если исходить из того, что Конституция РФ в целом не противоречит Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и в то же время является актом, преобладающим над Конвенцией по уровню юридической силы, то можно предположить, что осуществление Конституционным Судом РФ проверки той или иной нормы действующего права на соответствие Конституции означает, что конвенционный нормоконтроль состоялся, а потому со стороны каких бы то ни было еще субъектов с этого момента он невозможен. По крайней мере, до тех пор, пока не будут выработаны иные, в том числе дополнительные, механизмы взаимодействия европейского конвенционного и национального конституционного нормоконтроля на договорных началах заинтересованных сторон в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права.
4. О влиянии правовых позиций Европейского Суда на практику конституционно-судебного контроля в России.
Воздействие правовых позиций Европейского Суда по правам человека на практику Конституционного Суда РФ различается в зависимости от формы конституционно-судебного нормоконтроля, а также от характера осуществляемых Конституционным Судом РФ полномочий. 4.1.Оценивая влияние решений Европейского Суда по правам человека на практику Конституционного Суда РФ в зависимости от формы осуществляемого Конституционным Судом РФ нормоконтроля — абстрактного или конкретного — следует заметить, что из 168 решений Конституционного Суда РФ, в которых по состоянию на 1 мая 2010 г. непосредственно использованы правовые позиции Европейского Суда по правам человека либо упоминаются принятые им решения, 160 решений принято Конституционным Судом в порядке конкретного нормоконтроля, 4 — в порядке абстрактного, и 4 — в рамках "совмещенного" нормоконтроля. И это вполне объяснимо, если иметь в виду, что, во-первых, предназначением Европейского Суда является именно защита предусмотренных Конвенцией прав и свобод от нарушений и потому именно в данной области Европейский Суд правомочен устанавливать правовые стандарты, обязывающие Договаривающиеся Стороны. Во-вторых, Европейский Суд является субсидиарным по отношению к национальному, включающему в себя, в том числе и конституционно-судебный, механизм защиты прав человека. И, наконец, в-третьих, определяющим фактором движения дела в рамках конкретного конституционного нормоконтроля являются конституционные права и свободы человека и гражданина, с предполагаемым нарушением которых связано инициирование конституционного судопроизводства и его развитие.
4.2. Влияние правовых позиций Европейского Суда по правам человека на практику Конституционного Суда РФ в зависимости от характера реализуемых им полномочий проявляется, прежде всего, в связи с оценкой конституционности оспариваемых законоположений.
В качестве непосредственного критерия оценки оспариваемых на соответствие Конституции РФ законоположений решения Европейского суда по правам человека, по общему правилу, не могут использоваться Конституционным Судом РФ. Оно и понятно: исходя из статьи 125 Конституции РФ и конкретизирующих ее положений ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации", Конституционный Суд проверяет оспариваемые законы и иные нормативные правовые акты на соответствие именно Конституции РФ, а не на соответствие общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам Российской Федерации, которые, являясь, как уже было сказано, составной частью российской правовой системы, зачастую лишь опосредованно влияют на формирование правовой позиции Конституционного Суда РФ по делу. Вместе с тем в отдельных случаях используемые Конституционным Судом РФ для разрешения поставленного вопроса решения Европейского Суда по правам человека имеют столь существенный вес для конкретного дела, что оказывают во многом определяющее влияние на решение вопроса о конституционности. Так, например, в деле о проверке конституционности положений части второй ст.170 и части второй ст.235 Кодекса законов о труде РФ и п.3 ст.25 Федерального закона "О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности" Конституционный Суд РФ оценивал установленный названными законоположениями запрет на увольнение работников, имеющих детей-инвалидов или инвалидов с детства до достижения ими возраста восемнадцати лет, в случаях совершения ими дисциплинарных проступков, являющихся в соответствии с законом основанием для расторжения с ними трудового договора по инициативе работодателя. Конституционный Суд установил, что данный запрет, по существу, исключает для работодателя возможность доказывать в суде необходимость и обоснованность увольнения таких недобросовестных работников, совершивших дисциплинарный проступок, и тем самым лишает его возможности защищать в судебном порядке свои права и законные интересы, то есть существенно ограничивает его конституционное право на судебную защиту. Между тем, как указал Конституционный Суд РФ, из Конституции РФ и международно-правовых актов следует, что правосудие должно отвечать требованиям справедливости и обеспечивать эффективное восстановление в правах, а судебная защита — должна быть полной, что предполагает не только возможность для каждого обратиться в суд, но и обязанность суда вынести справедливое и обоснованное решение. Право на универсальную судебную защиту подтверждено Европейским Судом по правам человека, в частности в решениях от 21 февраля 1975 года по делу "Голдер (Golder) против Соединенного Королевства" и от 27 февраля 1980 года по делу "Девеер (Deweer) против Бельгии". Исходя из этого, названные нормы были признаны не соответствующими Конституции РФ, в том числе по указанному основанию.
В ряде решений Конституционного Суда РФ конвенционные нормы в их интерпретации Европейским Судом по правам человека использованы не только для обоснования правовой позиции Конституционного Суда РФ по делу, но и вынесены в резолютивную часть решения. Так, в Постановлении от 25 января 2001 года №1-П по делу о проверке конституционности положения пункта 2 статьи 1070 ГК РФ (п.1 резолютивной части ) Конституционный Суд РФ признал не противоречащим Конституции РФ положение, содержащееся в п.2 ст.1070 ГК РФ, согласно которому вред, причиненный при осуществлении правосудия, возмещается в случае, если вина судьи установлена приговором суда, вступившим в законную силу, поскольку на основании этого положения подлежит возмещению государством вред, причиненный при осуществлении правосудия посредством гражданского судопроизводства в результате принятия незаконных судебных актов, разрешающих спор по существу. При этом Суд указал, что данное положение в его конституционно — правовом смысле, выявленном в данном Постановлении, и во взаимосвязи со ст.ст.6 и 41 Конвенции по защите прав человека и основных свобод, не может служить основанием для отказа в возмещении государством вреда, причиненного при осуществлении гражданского судопроизводства в иных случаях (а именно когда спор не разрешается по существу) в результате незаконных действий (или бездействия) суда (судьи), в том числе при нарушении разумных сроков судебного разбирательства, — если вина судьи установлена не приговором суда, а иным соответствующим судебным решением. В соответствии с данным Постановлением Конституционным Судом РФ вынесены решения об отказе в принятии к рассмотрению ряда жалоб граждан, оспаривавших указанные положения Гражданского кодекса, поскольку соответствующий вопрос разрешен в конституционном производстве. Резолютивная часть соответствующих определений также включила в себя нормы Европейской Конвенции (Определения от 8 февраля 2001 года №42-О, от 8 февраля 2001 года №43-О ).
В п.1 резолютивной части Постановления от 17 июля 2002 года №13-П Конституционный Суд РФ постановил: признать не соответствующими Конституции РФ, ее ст.ст.15 (ч.4), 46, 49, 50 (ч.1), 55 (ч.3) и 123 (ч.3), находящиеся в нормативном единстве положения п.п.1 и 2 ст.342, ч. 1 и п.1 ч. 2 ст.371, п. 2 ч. 1 ст.378, ч. 1 ст.379 и ч. 3 ст.380 УПК РСФСР, а также п.п.1 и 2 ст.36 Федерального закона "О прокуратуре Российской Федерации" — в части, допускающей пересмотр и отмену в порядке надзора по протесту прокурора вступившего в законную силу оправдательного приговора ввиду односторонности или неполноты расследования или судебного следствия, а также несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела в случаях, когда в предшествующем разбирательстве не были допущены нарушения, которые отвечали бы критериям, предусмотренным п.2 ст.4 Протокола №7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
В Постановлении от 11 мая 2005 года №5-П по делу о проверке конституционности статьи 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации предметом проверки являлась содержащаяся в названной статье УПК Российской Федерации норма, устанавливающая абсолютный запрет на поворот к худшему для осужденного в надзорном порядке. Конституционный Суд РФ разрешил это дело сообразно с постановлением Европейского Суда по правам человека от 20 июля 2004 года по делу "Никитин против России", в котором Европейским Судом отмечалось, что требования правовой определенности и стабильности не являются абсолютными и не препятствуют возобновлению производства по делу в связи с появлением новых или вновь открывшихся обстоятельств или при обнаружении существенных нарушений, которые были допущены на предыдущих стадиях процесса и привели к неправильному исходу дела.
Признав оспариваемую норму не соответствующей Конституции РФ, Конституционный Суд РФ использовал свое право на восполнение возникающего в результате признания оспариваемого положения неконституционным правового пробела, указав, что впредь до внесения соответствующих изменений и дополнений в уголовно-процессуальное законодательство пересмотр в порядке надзора по жалобе потерпевшего, его представителя и по представлению прокурора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела, допускается лишь в течение года по вступлении их в законную силу. Непосредственным основанием соответствующей позиции Конституционного Суда РФ — как прямо следует из его решения — явилась позиция Европейского Суда, сформулированная им по уже упомянутому делу "Никитин против России", в соответствии с которой возможность рассмотрения требования о пересмотре оправдательного приговора только в течение одного года с момента вступления его в силу согласуется с требованиями Конвенции о защите прав человека и основных свобод (§39, 55 и 56 постановления).
4.3. Вместе с тем чаще всего Конституционный Суд РФ обращается к практике Европейского Суда по правам человека в рамках конституционного истолкования норм текущего законодательства в целях подкрепления своей позиции в процессе уяснения, в частности: нормативного содержания того или иного правового института, его ключевых (универсальных) параметров; юридической природы отдельных конституционных прав; пределов допустимого ограничения конституционных прав и т.д. В ряде случаев Конституционный Суд РФ апеллирует к практике Европейского Суда по правам человека в целях определения надлежащего порядка разрешения коллизий конституционных ценностей, воплощенных в конституционных правах, свободах и иных конституционных институтах. Так, при выработке Постановления Конституционного Суда РФ от 30 октября 2003 года №15-П, ключевым вопросом которого являлось соотношение свободы слова и права на свободные выборы, активно было использовано решение Европейского Суд по правам человека от 19 февраля 198 года по делу "Боуман против Соединенного Королевства". В данном решении, касающемся аналогичной проблемы, Европейский Суд отметил, в частности, следующее. Свободные выборы и свобода слова, в особенности свобода политической дискуссии, образуют основу любой демократической системы, оба права взаимосвязаны и укрепляют друг друга; по этой причине особенно важно, чтобы всякого рода информация и мнения могли циркулировать свободно в период, предшествующий выборам; тем не менее при некоторых обстоятельствах эти два права могут вступить в конфликт, и тогда может быть сочтено необходимым, чтобы до или во время проведения выборов были установлены определенные ограничения свободы слова, которые в обычных условиях были бы неприемлемы; их цель — обеспечить свободное выражение мнений народа при избрании законодательной власти.
Более того, зачастую решения Европейского Суда по правам человека интегрируются Конституционным Судом РФ в осуществляемое им конституционное истолкование оспариваемых законоположений. Так, в Определении от 12 апреля 2005 г. №113-О по жалобе гражданина Маслова Александра Ивановича на нарушение его конституционных прав частями 1, 2 и 3 статьи 30.11 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях на основе, в частности, постановления Европейского Суда по правам человека от 15 ноября 2001 г. по делу "Вернер против Польши" по вопросу процессуального равноправия, и постановления Европейского Суда по правам человека от 24 июля 2003 г. по делу "Рябых против Российской Федерации" по вопросу принципа правовой определенности в приложении к процессуальным отношениям, Конституционный Суд РФ дал конституционное истолкование оспариваемым положениям КоАП Российской Федерации, согласно которому данные положения предполагают обязанность суда надзорной инстанции известить лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, о факте принесения протеста прокурора, предоставить возможность ознакомления с протестом и представить свои возражения на него. В этом плане национальная конституционная юрисдикция в сочетании с конвенционной юрисдикцией Европейского Суда по правам человека представляют собой важный фактор утверждения и развития общеевропейских конституционных ценностей. Это, однако, не исключает возможности возникновения конфликтных ситуаций между ними и, соответственно, необходимости повышенного внимания к проблемным вопросам, определенным коллизиям и противоречиям между общеевропейскими и национальными институтами гарантирования прав и свобод человека и гражданина, между конвенционной юрисдикцией Европейского Суда и компетенцией национальных органов конституционного контроля.
5. Акты конвенционного контроля как основания для пересмотра конкретного дела заявителя в национальной правовой системе: позиция Конституционного Суда РФ.
Отношения между Европейским Судом по правам человека и Конституционным Судом РФ строятся на основе прямых и обратных связей и, соответственно, имеют двусторонний характер и сложное содержание. Это проявляется, в частности, в том, что правовые позиции Европейского Суда по правам человека, оказывая заметное воздействие на практику конституционного правосудия, в то же время во многом именно благодаря решениям Конституционного Суда РФ приобретают качества внутригосударственной формально-юридической значимости, через конституционно-судебное правоприменение и нормативно-интерпретационную деятельность Конституционного Суда наращивают свой нормативный потенциал. Речь в данном случае идет не только об использовании Конституционным Судом РФ практики европейского конвенционного контроля для целей конституционного судопроизводства, но и о конституционно-судебном обосновании решений Европейского Суда в качестве источника права. В Постановлениях от 5 февраля 2007 года №2-П и от 26 февраля 2010 года №4-П, Конституционный Суд прямо указал, что не только Конвенция о защите прав человека и основных свобод, но и решения Европейского Суда по правам человека — в той части, в какой ими, исходя из общепризнанных принципов и норм международного права, дается толкование содержания закрепленных в Конвенции прав и свобод, включая право на доступ к суду и справедливое правосудие, — являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права.
Такое конституционное понимание места и роли актов конвенционного контроля означает, в частности, что лицо, по жалобе которого вынесено постановление Европейского Суда по правам человека, во всяком случае должно иметь возможность обратиться в компетентный суд с заявлением о пересмотре вынесенных по его делу судебных постановлений и быть уверенным, что его заявление будет рассмотрено. Это тем более важно, если иметь в виду, что в силу особенностей полномочий Европейского Суда по правам человека, осуществляющего свою деятельность на основе принципа субсидиарности, и специфики рассматриваемых им дел, не всякое его решение, обязывающее государство-ответчика выплатить соответствующую денежную компенсацию, обеспечивает тем самым и полное восстановление нарушенного права. Европейский Суд по правам человека только констатирует нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод в отношении заявителя, но не вправе принять дальнейшие меры, с тем чтобы устранить его, в частности в тех случаях, когда выявленное нарушение носит длящийся характер либо обусловлено допущенными национальным судом существенными нарушениями норм процессуального права. В таких случаях эффективное восстановление нарушенного права может блокироваться вступившим в законную силу национальным судебным актом, в связи с вынесением которого заявитель обратился в Европейский Суд по правам человека и который является обязательным на территории соответствующего государства и должен исполняться. Поскольку национальный судебный акт не подлежит пересмотру в системе международной юрисдикции, принятое государством обязательство исполнять окончательные постановления Европейского Суда по правам человека, в том числе констатирующие такие нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод, для устранения которых требуется отмена судебных актов, вынесенных в рамках национальной юрисдикции, обусловливает введение в национальном законодательстве механизма восстановления прав заинтересованных лиц в случае, если эти права не могут быть восстановлены путем присуждения и выплаты одной лишь денежной компенсации. Иное свидетельствовало бы об умалении и ограничении права каждого на судебную защиту, предполагающего конкретные гарантии, которые позволяют реализовать его в полном объеме и обеспечить эффективное восстановление в правах посредством правосудия, отвечающего требованиям справедливости.
Опираясь на эти правовые подходы, Конституционный Суд РФ в названном Постановлении от 26 февраля 2010 года №4-П фактически удовлетворил требования заявителей о нарушении их конституционного права на судебную защиту таким процессуальным регулированием, которое не содержит определенного механизма исполнения вынесенного Европейским Судом по правам человека решения о нарушении национальными властями конвенционных прав и, в частности, не предусматривает возможности пересмотра конкретного дела гражданина, в связи с которым и состоялось решение Европейского Суда по правам человека. Заявители по этому делу — гражданине, в отношении которых Европейский Суд по правам человека установил, что при рассмотрении гражданских дел с их участием органами правосудия Российской Федерации были допущены нарушения Кон¬венции о защите прав человека и основных свобод (выразившиеся в отмене в порядке надзора, вступивших в законную силу судебных постановлений, рассмотрении гражданского дела составом суда, который не может быть признан судом, созданным на основании закона), обратились с заявлениями о пересмотре соответствующих судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам, в удовлетворении которых им, однако, было отказано. При этом судебные органы исходили из того, что статья 392 ГПК РФ, регулирующая вопросы пересмотра судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам, содержит исчерпывающий перечень оснований для такого пересмотра, в число которых вынесение Европейским Судом по правам человека решения в пользу заявителя не входит.
В связи с этим обратившиеся в Конституционный Суд РФ граждане настаивали на признании нормы части второй статьи 392 ГПК РФ неконституционной, поскольку она не предусматривает в числе оснований для пересмотра вступивших в законную силу судебных актов установленное Европейским Судом по правам человека нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении судом общей юрисдикции конкретного дела, в связи с принятием решения по которому заявитель обращался в Европейский Суд по правам человека и, тем самым, вступает в противоречие с требованиями статей 1, 2, 15 (части 1, 2 и 4), 17 (часть 1), 18, 19 (часть 1), 42, 46 (части 1 и 2), 55 (часть 2), 79 и 120 Конституции РФ. Не признавая оспариваемое законоположение неконституционным, Конституционный Суд РФ выявил его конституционно-правовой смысл, удовлетворяющий как запросам заявителей по данному конкретному делу, так и общей конституционной потребности в исполняемости и действенности всех законных судебных актов.
По мнению Конституционного Суда, решения Европейского Суд по правам человека, вынесенные в связи с нарушением властями Российской Федерации прав и свобод человека и гражданина, должны безусловно исполняться на территории Российской Федерации и предполагают при необходимости ревизию ранее принятых правоприменительных, включая судебные, актов. Возникает вопрос, в каком именно процессуальном порядке это должно происходить?
Апелляционное и кассационное производство предназначены для проверки лишь не вступивших в законную силу судебных постановлений и, соответственно, не могут использоваться для целей исполнения решений Европейского Суда по правам человека. Что же касается надзорного порядка пересмотра судебных актов по названным обстоятельствам, то в условиях действующего законодательства он практически невозможен. Обращение в суд надзорной инстанции ограничено сроком в шесть месяцев со дня их вступления в законную силу и условием исчерпанности иных установленных способов об¬жалования судебного постановления до его вступления в законную силу (часть 2 статьи 376 ГПК РФ). При этом восстановление указанного процессуального срока допускается только в исключительных случаях, когда суд признает уважительными причи¬ны его пропуска по обстоятельствам, объективно исключающим возможность подачи надзорной жалобы в установленный срок (тяжелая болезнь, беспомощ¬ное состояние и другое), и которые имели место в период не позднее одного го¬да со дня вступления обжалуемого судебного постановления в законную силу (часть 4 статьи 112 ГПК РФ). Наличие указанного пресекательного процессуального срока для обраще¬ния в суд надзорной инстанции является непреодолимым препятствием для ис¬пользования названного механизма пересмотра судебных актов, в связи с выяв-лением Европейским Судом по правам человека нарушений Конвенции, так как постановление выносится им по его истечении.
При таких обстоятельствах, единственной возможностью защиты консти-туционных прав граждан на доступ к правосудию, судебную защиту и справед¬ливое судебное разбирательство должно быть использование механизма, уста¬новленного главой 42 ГПК РФ, поскольку пересмотр дела по вновь открывшимся обстоятельствам, будучи особой стадией судопроизводст¬ва, является дополнительной процессуальной гарантией защиты прав и охра¬няемых законом интересов участников процессуальных отношений. Указанный вид производства, имеющий резервное значение, используется, когда неприме¬нимы или были исчерпаны другие средства процессуально-правовой защиты.
Однако отсутствие в части второй статьи 392 ГПК РФ соответствующего основания приводит в судебной практике к отказу от рассмотрения этих заявлений (как это имело место в делах заявителей по настоящему делу) и тем самым — вопреки предписанию статьи 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации, согласно которой если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора, — к блокированию действия Конвенции о защите прав человека и основных свобод на территории Российской Федерации.
Вместе с тем Конституционным Судом РФ было принято во внимание, что национальному процессуальному праву известен механизм исполнения решений Европейского Суда по правам человека и он связан именно с институтом пересмотра судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам. Соответствующее правовое регулирование предусмотрено, в частности, в пункте 7 статьи 311 АПК РФ и в пункте 2 части четвертой статьи 413 УПК РФ. Конституция РФ же предполагает равное право граждан на судебную защиту независимо от ее процессуальной формы и при этом ориентирует на принципиальную соотносимость (сходство) основных черт гражданского судопроизводства, посредством которого осуществляют судебную власть суды общей юрисдикции и арбитражные суды. Соответственно, по мнению Конституционного Суда, установление различного уровня гарантий защиты прав граждан при формулировании перечня оснований для пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам судебных актов в результате принятия Европейским Судом по правам человека постановления, констатирующего нарушение Конвенции о защите прав человека и основных свобод, не может быть оправдано спецификой дел, рассматриваемых судами общей юрисдикции. В такой ситуации для заинтересованных лиц не исключается возможность обращения с соответствующим заявлением в суды общей юрисдикции, которые при рассмотрении таких заявлений — в силу части четвертой статьи 1 ГПК РФ, предписывающей им в случае отсутствия нормы процессуального права, регулирующей отношения, возникшие в ходе гражданского судопроизводства, применять норму, регулирующую сходные отношения (аналогия закона), а при отсутствии такой нормы действовать исходя из принципов осуществления правосудия в Российской Федерации (аналогия права), — обязаны руководствоваться как пунктом 7 статьи 311 АПК РФ, так и пунктом 5 части второй статьи 392 ГПК РФ, с тем чтобы обеспечить, насколько это возможно исходя из фактических обстоятельств конкретного дела и характера спорных правоотношений, восстановление нарушенных прав.
Одновременно Судом было констатировано, что наличие в правовой системе государства процедур пересмотра вступивших в законную силу судебных постановлений, в связи с вынесением которых были констатированы нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод, выступает в качестве меры общего характера, обязательность осуществления которой в целях реализации предписаний данной Конвенции вытекает из ее статьи 46 во взаимосвязи со статьями 19, 46 и 118 Конституции РФ, а следовательно, требует законодательного закрепления механизма исполнения окончательных постановлений Европейского Суда по правам человека, который позволит обеспечить адекватное восстановление прав, нарушение которых выявлено Европейским Судом по правам человека. В соответствии с этим Суд обязал федерального законодателя обязан внести изменения в Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации, с тем чтобы гарантировать возможность пересмотра вступивших в законную силу судебных постановлений в случаях установления Европейским Судом по правам человека нарушения положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении судом общей юрисдикции конкретного дела, в связи с принятием решения по которому заявитель обращался в Европейский суд по правам человека. Впредь же до внесения федеральным законодателем необходимых изменений положения части второй статьи 392 ГПК РФ подлежат истолкованию и применению на практике в том смысле, который был выявлен в Постановлении Конституционного Суда РФ и предполагает, что: суды общей юрисдикции не вправе отказывать в пересмотре по заявлению гражданина вынесенного им судебного постановления по вновь открывшимся обстоятельствам в случае, если Европейским Судом по правам человека установлено нарушение положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении конкретного дела, по которому было вынесено данное судебное постановление, послужившее поводом для обращения заявителя в Европейский Суд по правам человека."
