Прокурор Ленинградского военного округа Николай Кузнецов пришелся не ко двору в репрессивной советской системе – слишком часто протестовал против незаконных арестов и методов допросов в НКВД. Начальство пеняло ему на "слабый рост показателей в борьбе с врагами народа" и "притуплении классовой бдительности", и в итоге, не без доноса, как водилось, он оказался под судом за "участие в контрреволюционной террористической шпионской организации". Но в итоге на свободу он вышел через три неполных года, а реабилитирован был еще при Сталине.
На пост военного прокурора ЛенВО Кузнецов был перемещен в 1928 году, после недолгой службы председателем трибунала округа. Исследователи отмечают, что это назначение состоялось несмотря на то, что незадолго до этого Кузнецов был отстранен от должности замначальника политуправления Белорусского военного округа как участник "белорусско-толмачевской армейской оппозиции".
Оппозиция эта проявила себя в том, что в декабре 1927 года группа преподавателей и слушателей курсов высшего политсостава Военно-политической академии им. Толмачева направила в политуправление РККА письмо, в котором выражалась озабоченность по поводу принижения командным звеном значения партийно-политической работы в войсках, служебных трений между командирами и политработниками, обострившихся после перехода армии к единоначалию. Позиция академии была поддержана на совещании высшего политсостава Белорусского военного округа, созванного начальником политуправления округа Михаилом Ландой. Дискуссии о сути единоначалия прошли и в ряде других округов. С подачи Реввоенсовета и политуправления Красной Армии они были расценены в ЦК ВКП(б) как попытка подрыва единоначалия. В результате Ланда и Кузнецов лишились своих постов, но отделались выговорами. После чего Ланду отправили руководить Главной военной прокуратурой, а Кузнецова – трибуналом ЛенВО.
Но, как оказалось, карательные органы не похоронили в архивах материалы на организаторов и активных участников дискуссии. В 1938 году они были извлечены на свет: под следствием оказались сотни армейских партполитработников, 187 из них были уволены из армии, около 130 – репрессированы. В числе расстрелянных оказался и Ланда. А вот Кузнецова волна репрессий по этому делу обошла стороной, но в Ленинградском управлении НКВД о причастности диввоенюриста (соответствует званию генерал-лейтенанта) Кузнецова к событиям 11-летней давности не забывали. А именно с этим ведомством у военного прокурора округа отношения не сложились с самого начала.
"Люди брались под арест прямо-таки полками.…"
Одной из задач окружных военных прокуратур был надзор за исполнением законов в деятельности особых отделов – военных контрразведчиков, входящих организационно в состав НКВД. Особисты были наделены чрезвычайными полномочиями, и прокурорский надзор многие из них воспринимал как посягательство на свой авторитет. Конфликты между Кузнецовым и чекистами стали возникать после того, как прокурор несколько раз отказал им в выдаче санкции на арест подозреваемых в совершении воинских и контрреволюционных преступлений. Вновь назначенный глава надзорного органа округа мотивировал это слабой доказательной базой, собранной контрразведчиками, а также фактами, свидетельствующими о фальсификации следственных материалов. При этом Кузнецов чувствовал поддержку главы ГВП Ланды, а затем сменившего его Сергея Орловского, которого он считал своим наставником в вопросах организации работы прокуратуры, сути и смысла деятельности надзорного органа.
Орловский заметно отличался от подавляющего большинства военных юристов того времени тем, что имел за спиной университетское юридическое образование. С приходом в ГВП в 1930 году он начал выстраивать эффективную систему прокурорского надзора за расследованием и рассмотрением военными трибуналами уголовных дел, возбужденных сотрудниками особых отделов. Орловский требовал от подчиненных по каждому из них составлять заключения об обоснованности и доказанности обвинений, а копии заключений направлять в ГВП.
О бескомпромиссном отношении к проявлениям произвола в деятельности НКВД свидетельствует, в частности, его инспекционная поездка в 1934 году в советские республики Средней Азии, где особые отделы проявляли особую активность в поисках "антисоветских элементов". Сразу же после возвращения в Москву Орловский представил наркому обороны Клименту Ворошилову докладную, в которой писал: "Люди брались под арест прямо-таки полками… Нельзя так работать – когда сначала арестовывают, а затем разбираются, кто из них действительно преступник…" Обстоятельный доклад с предложением усилить прокурорский контроль за карательной практикой органов был направлен и в Совет народных комиссаров (правительство СССР до 1946 года). В нем Орловский указывал на массовые случаи "заведения уголовных дел на основании лишь агентурных данных и доносов" и привел список дел, которые, по его убеждению, следовало прекратить. Всего по ним проходило около 1000 человек.
Однако реакции наркома и правительства Орловский не дождался. 1 декабря 1934 года в Смольном был убит глава ленинградской областной партийной организации Сергей Киров. В тот же день было опубликовано официальное сообщение об этом теракте, в котором говорилось о необходимости "окончательного искоренения всех врагов рабочего класса", а ЦИК и СНК незамедлительно приняли постановление "О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик". Согласно документу, на следствие по делам о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти отводилось не более 10 дней, обвинительное заключение должно было вручаться обвиняемым за 24 часа до рассмотрения дела в суде без участия сторон, кассационного обжалования приговоров, а также ходатайств о помиловании не допускалось, а приговор к высшей мере наказания надлежало приводить в исполнение немедленно.
Орловский критически воспринял упрощенную процедуру судопроизводства и поделился своими размышлениями об опасности такой практики в разговоре с непосредственным начальником – прокурором Союза ССР Андреем Вышинским. Вскоре после этого тот настоятельно порекомендовал Орловскому взять отпуск для отдыха и лечения в Германии. А сразу после прибытия в Германию в марте 1935 года 44-летний прокурор, ранее ничем серьезно не болевший, скоропостижно скончался. Документов, которые могли бы объективно указать на причину смерти Орловского, не сохранилось. Некоторые исследователи предполагают, что от прямых репрессий Орловского спасала личная дружба с Ворошиловым, завязавшаяся в годы Гражданской войны, поэтому от независимого и образованного юриста спецслужба избавилась тайно.
"Так было, так и будет"
В недрах Ленинградского управления НКВД росло недовольство и "неуправляемым" окружным прокурором. Чашу терпения особистов переполнило представление Кузнецова на имя начальника управления Леонида Заковского [настоящее имя Генрих Эрнестович Штубис. – "Право.Ru"]. Прокурор проанализировал целый ряд уголовных дел, расследованных с нарушениями законности, и потребовал наказать виновных в этом. Однако Заковский, который после убийства Кирова получил лично от Иосифа Сталина карт-бланш на "искоренение всех врагов рабочего класса" в Ленинграде, не собирался ничего менять в стиле работы своих подчиненных. Он даже не удостоил прокурора ответом, а на его представлении (сохранилось в архиве) написал: "Так было, так и будет".
О фактах фальсификации следственных материалов, незаконных арестах и методах ведения допроса, провокационных действиях в отношении подследственных (например, к арестованному по подозрению в шпионаже, пожелавшему исповедаться, в камеру пришел чекист, переодетый в одежду священника) Кузнецов докладывал по инстанции своему прямому начальнику – Главному военному прокурору Науму Розовскому, сменившему Орловского. Но и здесь поддержки не нашел. Более того, Розовский выговаривал подчиненному за "слабый рост показателей в борьбе с врагами народа", "притупление классовой бдительности", а заодно пенял ему за "неумение ладить с органами". Отношения между ними окончательно испортились после того, как на одном из оперативных совещаний прокуроров армии и флота в Москве Кузнецов во всеуслышание заявил, что в конфликтах между военными прокуратурами и НКВД Розовский "недостаточно поддерживает решения военных прокуратур на местах".
Донос оказался кстати
Судьба Кузнецова была предрешена. Формальным поводом для его ареста стал рапорт Главному военному прокурору Розовскому от помощника военного прокурора Забайкальского округа Бескоровайного. Вот его текст: "Будучи на отдыхе в г. Сочи в ноябре месяце 36 г., я встретил командира 33-й пулеметно-стрелковой бригады полковника Залкинда… При разговоре он сообщил, что, будучи в гостях на квартире у комдива Бакши, который проживает в одном доме с Кузнецовым, он… увидел, что к дому подъехала машина, из которой вышел Тухачевский и направился на квартиру к Кузнецову, где Тухачевского встретила жена Кузнецова".
Донос оказался кстати. Летом 1937 года в Москве закончился главный процесс по делу "участников военно-фашистского заговора в РККА". Маршал Михаил Тухачевский и группа высших военных чинов в ранге командующих и заместителей командующих военными округами, а также руководители политуправления Красной Армии и Военной академии им. Фрунзе обвинялись в передаче в 1932–1935 годах представителям германского Генштаба секретных сведений военного характера, разработке оперативного плана поражения Красной Армии в случае войны с Германией, подготовке террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б) и советского правительства, подготовке к вооруженному захвата Кремля и аресту руководителей ЦК ВКП(б) и советского правительства. Специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР приговорило Тухачевского и его семерых "подельников" к расстрелу.
"Не знаю отношений между Тухачевским и Кузнецовым, но исходя из того, что Тухачевский оказался врагом народа, расстрелян по приговору Верховного суда СССР, поэтому считаю, что об изложенном необходимо донести до сведения Главной военной прокуратуры", – писал Бескоровайный. В результате Кузнецов был арестован по санкции генпрокурора Вышинского 4 августа 1937 года. Его обвинили в том, что он "с 1935 года состоял в контрреволюционной террористической шпионской организации, по заданиям врагов народа Тухачевского и Эйдемана [Роберт Эйдеман, комкор, председатель Центрального совета Осоавиахима, один из осужденных по делу о "военно-фашистском заговоре в РККА". – "Право.Ru"] проводил контрреволюционную деятельность среди работников штаба Ленинградского военного округа. Резко критиковал руководство ВКП(б), в особенности тов. Сталина и Ворошилова". В уголовном деле Кузнецова, несмотря на то что его допросы велись в течение полугода, отсутствуют признательные показания обвиняемого. Суд над ним состоялся 27 февраля 1938 года. Военная коллегия ВС СССР приговорила Кузнецова к 15 годам лишения свободы. Такая "мягкая" мера наказания, по сохранившемуся свидетельству бывшего сотрудника управления НКВД Крысина, вызвала протест ленинградского УНКВД, где не сомневались, что он будет расстрелян.
Однако осужденный экс-прокурор провел в заключении меньше трех лет. В 1938 году главного ленинградского чекиста Заковского сначала перевели на пост заместителя наркома внутренних дел и одновременно руководителя московского УНКВД, а потом арестовали по обвинению в "создании латышской контрреволюционной организации в НКВД, а также шпионаже в пользу Германии, Польши, Англии" [расстрелян 29 августа 1938 года, после смерти Сталина реабилитирован не был. – "Право.Ru"]. Целый ряд его сотрудников также были арестованы и осуждены к высшей мере наказания за незаконные аресты и методы следствия, а также фальсификацию уголовных дел. Среди них оказались несколько человек, принимавших участие в том числе и в фабрикации дела Кузнецова, о чем они дали на допросах признательные показания. На этом основании военный прокурор войск НКВД Ленинградского пограничного округа Эренбург (имя в источниках не указано) решил на свой страх и риск направить новому прокурору СССР Михаилу Панкратьеву (сменил Вышинского в мае 1939 года. – "Право.Ru] докладную записку о том, что "прямым мотивом ареста Кузнецова послужило недовольство руководства УНКВД тем, что он отказывал в санкции на арест некоторых лиц по справкам УНКВД, мотивируя свой отказ отсутствием достаточных оснований для ареста. И без заявления сотрудников [Ленинградского УНКВД] о фальсификации дела на Кузнецова по самим материалам можно увидеть неполноценность доказательств, уличающих Кузнецова…"
После изучения уголовного дела Кузнецова Прокуратура СССР вынесла протест на незаконный приговор, а Пленум Верховного суда 30 декабря 1939 года реабилитировал Кузнецова за отсутствием в его действиях состава преступления. Он вышел на свободу 2 февраля 1940 года, а 10 января 1941 года 56-летнего Кузнецова не стало. В 1972 году Ленинградский горисполком принял постановление об увековечении памяти Кузнецова, была разыскана его могила и установлено надгробие.
При подготовке публикации использованы материалы книги "Досье на маршала", написанной замминистра юстиции – начальником управления военных судов генерал-полковником юстиции Анатолием Мурановым и начальником отдела судебной практики и статистики управления военных судов Минюста полковником юстиции Вячеславом Звягинцевым (Муранов А., Звягинцев В. Досье на маршала. Из истории закрытых судебных процессов. М.: Андреевский Флаг, 1996. 272 с. (серия "Тайны минувшего")).
