Весной 1956 года Маршал Советского Союза Георгий Жуков в своем выступлении на Пленуме ЦК КПСС намеревался впервые поднять на государственном уровне тему, ставшую впоследствии предметом многочисленных исследований и ожесточенных дискуссий в обществе. Но Пленум так и не был созван, а призыв полководца – снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия и освободить необоснованно осужденных фронтовиков – повис в воздухе. О шокирующем числе военнослужащих, оказавшихся в немецком плену в годы войны, репрессиях в отношении солдат и офицеров, бежавших и освобожденных из лагерей для военнопленных, а также побывавших в окружении, заговорили уже в постсоветское время.
"Здоровеньки булы!"
В 1967 году из переизданной Книги памяти участников Великой Отечественной войны 1941–1945 годов Полтавской области вдруг исчезло имя Героя Советского Союза гвардии капитана авиации Ивана Ивановича Даценко, а ранее принятое решение о переименовании села Чернечий Яр, где он родился, в Даценковское в высоких инстанциях отменили без официальных объяснений.
Последний боевой вылет капитан Даценко совершил на ночную бомардировку станции Львов-2 в апреле 1944 года. Герой Советского Союза Алексей Кот свидетельствовал, что лично наблюдал гибель бомбардировщика, пилотируемого Даценко: "В этом налете в числе других цель освещал экипаж Ивана Даценко. Когда самолет, сбросивший САБы [светящие авиационные бомбы], поймали несколько прожекторов, сердце у меня замерло. Фейерверки разрывов окрасили небо в багровый цвет, но летчик вел самолет по боевому курсу сквозь огненный вихрь. И вдруг раздался взрыв. Видимо, снаряд, а может, и не один, попал в бензобак. Во все стороны разлетелись пылающие обломки. Многие из тех, кто был в это время в районе цели, видели эту страшную картину. Никто из членов экипажа не успел воспользоваться парашютом" (Кот А. Н. "На дальних маршрутах". Киев, 1983. с. 47). Но другой сослуживец Даценко – Герой Советского Союза Николай Гунбин – утверждал, что никто не знал подробностей гибели экипажа и в полку ждали его возвращения до самого конца войны (Гунбин Н. А. "В грозовом небе". Ярославль, Верхне-Волжское книжное издательство, 1984. с. 187).
Почему власти вычеркнули имя героя из памяти его земляков? Этому предшествовали удивительные события. В 1967 году в Канаде побывала советская делегация, в состав которой входил известный танцовщик Махмуд Эсамбаев. По его просьбе в программу визита включили поездку в резервацию индейского племени мохавков для ознакомления с их ритуальными танцами. После возвращения в Москву Эсамбаев в интервью журналу "Советский экран" поведал, что вождь племени по имени Пронизывающий Огонь встретил его словами "Здоровеньки булы!", а потом пригласил в вигвам, где они пили "горилку" и пели украинские песни. Вождь представился артисту Иваном Ивановичем Даценко с Полтавщины. Об этом Эсамбаев также рассказал в Полтавском областном комитете партии во время своих гастролей по Украине.
Достоверно известно, что человек неиндейского происхождения был нанят оседлым племенем мохавков менеджером по туризму, затем женился на дочери вождя и после смерти последнего занял его место. Сторонники версии, что под экзотическим обликом вождя скрывался советский летчик, считали ритуальное имя Пронизывающий Огонь, принятое вождем, нарицательным с учетом фронтовой биографии летчика-бомбардировщика. Но как он очутился в Канаде? Однополчанин героя Александр Щербаков, более десяти лет посвятивший изучению биографии Даценко, утверждал, что тот все же покинул с парашютом разваливающийся в воздухе бомбардировщик, попал в плен, после побега находился в партизанском отряде на территории Польши. Далее, писал автор, его следы теряются, но в конце концов он оказался в Канаде (А. Щербаков. "Небо и земля Ивана Даценко". Художественно-историческая повесть. – Полтава: Дивосвіт, 2010. – 384 с.). А по версии бывшего Чрезвычайного и Полномочного Посла в Канаде, кандидата исторических наук Владимира Семёнова, после побега из немецкого плена летчик мог оказаться в американской зоне оккупации Германии, а оттуда с потоком беженцев попал в Канаду.
В своих записках о необычной судьбе советского летчика дипломат также подчеркивал, что известный эксперт-криминалист Московского института судебно-медицинской экспертизы Сергей Никитин, сопоставив снимки вождя с фотографией летчика, констатировал, что "масштабное наложение двух фото позволило установить полную аппликацию основных, неизменных на протяжении жизни параметров лица: спинки носа, линии смыкания губ и контура подбородка", т. е. на обоих снимках изображено одно и то же лицо.
Историей "второй жизни" авиатора заинтересовался и военный судья в отставке, полковник юстиции запаса Вячеслав Звягинцев. По его мнению, исчезновение фамилии Героя Советского Союза Даценко из Книги памяти и отмена увековечивания его имени в названии деревни могли быть связаны с итогами выяснения личности необычного вождя со стороны КГБ. Представитель этого ведомства, по принятому в СССР обыкновению, сопровождал советскую делегацию за рубеж и не мог не доложить по команде о контактах членов делегации с вождем племени родом с Украины. Предположительно, что в ходе дальнейшей агентурной проверки "компетентный орган" идентифицировал вождя с летчиком Даценко, что и всполошило власти. Звягинцев также установил, что примерно в тот же период Эсамбаев вдруг начал уклоняться от вопросов журналистов, касавшихся обстоятельств визита в индейскую резервацию. Тайна будет разгадана до конца, если в архивах ФСБ найдутся документы, подтверждающие, что капитан авиации и вождь племени – одно и то же лицо, считает Звягинцев. (Подробнее – в публикации "Право.ru" "Вождь индейского племени мохавков, он же гвардии капитан Даценко?")
О чем хотел рассказать маршал Жуков на Пленуме ЦК КПСС
Министр обороны СССР Гергий Жуков 19 мая 1956 года направил Первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву проект своего выступления на предстоящем Пленуме Центрального Комитета с просьбой "просмотреть [его] и дать свои замечания". Копию он послал председателю Совмина, члену ЦК Николаю Булганину и члену ЦК Дмитрию Шепилову. На пленарном заседании планировалось рассмотреть вопросы, связанные с преодолением последствий культа личности Иосифа Сталина в жизни страны. Маршал Советского Союза посвятил свою будущую речь состоянию и задачам военно-идеологической работы в Вооруженных силах, главным недостатком которой, как он собирался заявить с высокой трибуны, до последнего времени "являлось засилие в ней культа личности".
В поддержку Хрущева, осудившего в феврале 1956 года на XX съезде КПСС гегемонию умершего вождя и массовые репрессии, глава Минобороны также намеревался обратить внимание кандидатов и членов ЦК на то, что "у некоторых товарищей имеется мнение о нецелесообразности дальше и глубже ворошить вопросы, связанные с культом личности, так как, по их мнению, углубление критики в вопросах, связанных с культом личности, наносит вред делу партии, нашим Вооруженным Силам, принижает авторитет советского народа и тому подобное". По убеждению полководца, известного своей неприязнью к покойному генералиссимусу, необходимо было продолжить "разъяснять антиленинскую сущность культа личности", который принес в том числе "много вреда и в деле обороны страны".
Но Пленум с этой повесткой дня по настоянию влиятельных противников дальнейших разоблачений, в том числе Булганина и Шепилова, так и не был созван. Только через 35 лет стало известно, что Жуков в своем выступлении собирался впервые поднять на государственном уровне тему, ставшую в постсоветское время предметом исследований и ожесточенных дискуссий в обществе.
"В силу обстановки, сложившейся в начале войны на ряде фронтов, значительное число советских военнослужащих нередко попадало в составе целых подразделений и частей в окружение и, исчерпав все возможности к сопротивлению, вопреки своей воле, оказалось в плену, – писал министр обороны в своих тезисах. – Многие попадали в плен ранеными и контуженными. Советские воины, попавшие в плен, как правило, сохраняли верность своей Родине, вели себя мужественно, стойко переносили лишения плена <...> Многие советские военнослужащие с риском для жизни бежали из гитлеровских лагерей и продолжали сражаться с врагом в его тылу, в партизанских отрядах, или пробивались через линию фронта к своим войскам. Однако как во время войны, так и в послевоенный период в отношении бывших военнопленных были допущены грубейшие извращения советской законности <...> Эти извращения шли по линии создания по отношению к ним обстановки недоверия и подозрительности, а также ни на чем не основанных обвинений в тяжких преступлениях и массового применения репрессий".
Жуков обращал внимание, что при решении дальнейшей судьбы бывших военнопленных не принимались во внимание ни обстоятельства пленения и поведение в плену, ни факты бегства из фашистских лагерей и последующие боевые заслуги на фронте и в партизанских отрядах. Некоторые советские и партийные органы, писал далее глава военного ведомства, до сих пор относятся к ничем себя не запятнавшим фронтовикам с недоверием, устанавливают незаконные ограничения в отношении продвижения по службе, использования на ответственной работе, избрания депутатами в Советы депутатов трудящихся, поступления в высшие учебные заведения.
Но наиболее грубые нарушения законных прав военнопленных, подчеркивал Жуков, связаны с необоснованным привлечением их к уголовной ответственности. Советское законодательство, напоминал он, предусматривает суровую ответственность за преднамеренную сдачу в плен, за сотрудничество с врагом и за другие преступления, направленные против государства, но из советских законов не вытекает, чтобы военнослужащий, попавший в плен вследствие ранения, контузии, внезапного захвата и при других обстоятельствах, не зависящих лично от военнослужащего, должен нести уголовную ответственность.
Самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества. Ст. 193.22 УК РСФСР 1926 г.
"Нужно снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия"
Маршал приготовил для оглашения на Пленуме ЦК КПСС несколько примеров "неправильного отношения к бывшим военнопленным". Так, гвардии капитан Дмитрий Фурсов в августе 1946 года был осужден на 8 лет лишения свободы. Его обвинили в том, что он, находясь с конца 1941 года в плену, в феврале 1943 года добровольно поступил на службу в организованную немцами "офицерскую казачью школу". В лагере для военнопленных кадровый офицер попал после ранения, уточнял Жуков. Не видя другого способа бежать из лагеря, он пошел на сотрудничество с противником, для того чтобы при первом же удобном случае с оружием в руках пробиться к партизанам. Свой план офицер осуществил 17 июня 1943 года: 69 курсантов перешли к партизанам, захватив с собой немецкого офицера, возглавлявшего школу.
В партизанском отряде Фурсов командовал отделением, затем – диверсионной группой. Из отряда его перебросили на "Большую землю" в связи с ранением. После госпиталя Фурсов попал в регулярную воинскую часть, активно участвовал в боях, был трижды ранен, он награжден двумя орденами (в том числе "младшим" из полководческих орденов – орденом Александра Невского) и медалью. "И вот этого отважного советского патриота, возвратившегося на Родину с победой над врагом, – писал Жуков, – в 1946 году осудили и посадили в тюрьму".
Затем Жуков намеревался рассказать о старшем лейтенанте авиации Емельяне Анухине, который попал в плен 9 августа 1944 года. После побега он вернулся в свою часть, снова сел за штурвал Ил-2, совершил 120 боевых вылетов, награжден несколькими орденами и медалями. Через 5 лет после окончания войны Анухин был осужден на 25 лет по обвинению в том, что сообщил противнику тактико-технические данные своего самолета. Как теперь установлено, писал Жуков, в плену у румын Анухин был всего 11 дней, трофейными документами установлено, что он вел себя достойно, заявив на допросе, что СССР победит фашизм, и что Румыния станет свободным государством.
Нет необходимости доказывать, писал маршал, что с точки зрения подлинной советской законности, расценивать в подобных случаях советских военнослужащих, попавших в плен к врагу, как изменников Родины, не было абсолютно никаких оснований. Не было оснований и для применения к ним каких-либо репрессивных мер. "Нужно снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных <...> Более того, советские военнослужащие, по независящим от них обстоятельствам попавшие в плен и затем бежавшие из плена на Родину, – достойны поощрения и правительственных наград", – этими словами маршал хотел завершить обращение маршала к высшему партийному органу по вопросу отношения к высшим военнопленным.
Текст, написанный Жуковым, не подвергался кремлевской редактуре и лег на полку архива в авторском варианте (архив Президента РФ, ф. 2, оп. 1, д. 188, с. 4–30). Сегодня трудно говорить о том, какие именно суждения и оценки маршала могли вымарать члены Политбюро, сам же Жуков старался следовать тогдашней стилистике выступлений с партийных трибун. Его самоцензура выразилась, например, в том, что, говоря о беззаконии в обношении советских воинов, прошедших немецкие лагеря для военнопленных, он осторожно избегал широких обобщений. Так, число тех, кого подвергли "различным наказаниям" после возвращения на Родину из немецких лагерей, маршал определил как "значительное", а в "неправильном отношении к бывшим военнопленным" обвинял "некоторые советские и партийные органы". И лишь в одном месте с военной прямотой назвал применяемые к ним репрессии "массовыми".
Из песни слова не выбросишь...
Утверждения о массовых репрессиях по отношению к советским военнослужащим, которые попали в плен, но смогли совершить побег и вернуться к своим, а также освобожденным из концлагерей Красной Армией или союзниками по антигитлеровской коалиции, тиражируются в различных российских СМИ, начиная с 90-х годов прошлого века. В общественном сознании формировалось представление, что фронтовиков, побывавших в руках врага или в окружении, целыми эшелонами отправляли в ГУЛАГ. Добросовестные же исследователи предпочитают оперировать проверенными цифрами и фактами.
Так, согласно сохранившимся немецким документам времен войны, свидетельствует военный юрист Звягинцев, по состоянию на 1 мая 1944 года в немецких концлагерях находились 1 миллион 53 тысячи советских пленных, еще 1 миллион 981 тысяча пленных к тому времени умерли, 473 тысячи – казнены, 768 тысяч умерли в транзитных лагерях. В конечном итоге выходило, что с 22 июня 1941 по 1 мая 1944 года в плен попало более 5 миллионов советских военнослужащих. Российские историки считают это число завышенным, предупреждает Звягинцев, так как немецкое командование в сводки о военнопленных, как правило, включало всех гражданских лиц мужского пола призывного возраста. Тем не менее, уточненные нашими исследователями цифры повергают в шок – в немецком плену за весь период войны оказалось 4 миллиона 559 тысяч человек.
Из песни слова не выбросишь, констатирует Звягинцев, немало красноармейцев и командиров в плену добровольно пошли на сотрудничество с врагом. Он приводит, например, такие факты:19 августа 1941 года вышел приказ Народного комиссариата обороны СССР "Меры борьбы со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков". Поводом для приказа стали факты добровольной сдачи в плен "сталинских соколов". Уже в первый день войны штурман бомбардировщика выпрыгнул с парашютом над территорией, занятой немецкими войсками. Летом того же года экипаж бомбардировщика СУ-2 отделился от группы своих самолетов, возвращавшихся на аэродром, и взял курс на запад. По германским источникам, только за 1943 год и начало 1944 года к немцам перелетели более 80 самолетов. Советская сторона эти данные не опровергала. Поразительно, но последний случай "скрытого дезертирства" отмечен за считанные дни до конца войны: в апреле 1945 года Пе-2 (командир старший лейтенант Бацунов и штурман Кодь) из 161-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка в воздухе покинул строй и, не отзываясь на команды, скрылся в облаках на противоположном курсе.
Насколько же массовыми были случаи добровольного сотрудничества военнопленных с противником, задался вопросом исследователь? И нашел ответ в российских и зарубежных источниках: примерная численность вооруженных строевых формирований вермахта и СС, а также полицейских сил на оккупированной территории, состоящих из граждан СССР, составляла около 250–300 тысяч человек. Причем, согласно немецким документам, военнопленных в таких частях было около 60 процентов, остальные – местные жители, эмигранты из царской России.
Сравнив эти данные с общим числом попавших плен советских генералов, офицеров и солдат, военный юрист пришел к выводу, что миллионы наших соотечественников оставались за колючей проволокой верными воинской присяге. Но и среди тех, кто согласился на сотрудничество с врагом, далеко не все были убежденными противниками советской власти. Многими двигало желание выжить во что бы то ни стало, а затем попытаться бежать.
В немецких документах зафиксировано, что по состоянию на 1 мая 44-го непосредственно из лагерей бежало около 70 тысяч советских военнослужащих. А сколько было неудачных побегов? Об этом мы не узнаем никогда, пишет Звягинцев. Он отметил интересный факт: в 1943 году в Германии была устроена "выставка для служебного пользования" о различных способах побега из плена. Узники лагерей, пытаясь вырваться на свободу, и в самом деле проявляли солдатскую смекалку и упорство в достижении цели. Они убегали, преодолевая пешком многие сотни километров, вырывались на свободу на захваченном автотранспорте, на самолетах и даже на танке. (Подробнее – в публикации "Право.ru" "Невероятные случаи побега из фашистского плена").
Как их встречали на родине? После изучения многочисленных архивных документов, военный юрист подсчитал, что проверку в специальных фильтрационных лагерях прошли 1 836 562 человека, вернувшиеся из плена в конце войны. Около миллиона из них были направлены для дальнейшего прохождения службы, 600 тысяч – для работы в промышленности в составе рабочих батальонов (прообраз будущих стройбатов). 233,4 тысячи бывших военнослужащих признаны скомпрометировавшими себя в плену и осуждены. Говорить о поголовном осуждении всех бывших военнопленных, как утверждают некоторые недобросовестные исследователи, не приходится, считает Звягинцев.
О чем говорят архивы
Массовое освобождение советских военнопленных и гражданских лиц, угнанных на принудительные работы, началось по мере освобождения советскими и союзническими войсками оккупированных гитлеровцами европейских стран, а также их продвижения с боями по территории самой Германии. Согласно директиве Государственного комитета обороны № 11086сс от 11 мая 1945 года для приёма репатриируемых советских граждан было организовано 100 проверочно-фильтрационных лагерей. Ряд исследователей, со ссылкой на документы Госархива РФ, приводят следующие цифры: к 1 марта 1946 года проверке отделами контрразведки «Смерш» Наркомата обороны подлежало 1 539 475 бывших военнопленных; 659 190 (42,82%) из них были повторно призваны в Вооруженные силы, 344 448 человек (22,37%) зачислены в рабочие батальоны, 281 780 (18,31%) отправлены к месту проживания, 27 930 (1,81%) использовались на работах при воинских частях и учреждениях за границей; в распоряжение НКВД было передано для дальнейшей проверки 226 127 (14,69%) человек.
В целом эти цифры близки к подсчетам Звягинцева. Сходятся в общем неангажированнные исследователи и в том, что репрессиям подверглись менее 10% военнослужащих, освобожденных из плена во время войны, и менее 15% – после ее окончания. Причем большинство репрессированных вполне заслужило свою участь – это были военнослужащие, добровольно перешедшие на сторону противника и принимавшие активное участи в деятельности немецких карательных и разведывательных органов. Вместе с тем уголовному пресследованию подверглись тысячи бывших военнопленных, попавших в руки противника по не зависящим от них обстоятельствам. Большинтсво из них были реабилитированы только после смерти Сталина. В их числе – упомянутые Жуковым Фурсов и Анухин.
Серьезные изыскания по этому вопросу провел в конце 90-х годов Андрей Меженько – в настоящее время заместитель руководителя Федерального агентства по делам национальностей. Итоги исследования были опубликованы в "Военное-историческом журнале" № 5 за 1997 год. Автор, в частности, приводит данные о проверке в спецлагерях с октября 1941 года по март 1944 года военносужащих Красной Армии, побывавших в плену и в окружении.
Всего проверке в этот период, по подсчетам Меженько, было подвергнуто 312 594 человек, из которых 223 281 были переданы через военкоматы в Красную Армию, 4 337 – в конвойные войска НКВД, 5 716 – в оборонную промышленность, направлены на излечение в госпитали 1 529 человек, умерло – 1 799 человек. Вместе с тем 8 255 освобожденных пленных были отправлены в штурмовые батальоны (более известные как штрафбаты), что составило 3,2% от общего числа проверенных, а 11 283 человека (4,4%) арестованы с возбуждением уголовных дел за воинские преступления.
Интересна детализация работы одного из проверочно-фильтрационных лагерей в СССР, развернутого в Ульяновской области. Информация об этом опубликована в "Военном обозрении" в номере за 26 июня 2013 года.
В архиве областного УВД сохранились докладные записки начальника УВД полковника Гракова в МВД СССР, из которых видно, что по состоянию на 10 мая 1946 года в районы области и областной центр поступило 2 108 репатриантов. Проверено 1 794 репатрианта, 37 дел подозреваемых в измене родине и пособничестве немецким оккупантам переданы по инстанции для дальнейшей оперативной разработки. По ее итогам были арестованы 12 человек, в том числе, например, Влас Четкасов и его земляк Дмитрий Самсонов, которые, находясь в боевом охранении, 17 апреля 1942 года по обоюдному согласию с оружием перешли на сторону противника, а также Петр Круглов, который попал в плен в 1942 году под Ленинградом и добровольно поступил на службу в 19 дивизию СС. Согласно документам, Четкасов, Круглов и другие репатрианты, изобличенных в измене, были по суду высланы на спецпоселение на срок до 6 лет.
А вот аналогичные сведения из донесения временно исполняющего обязанности начальника Шахтинского проверочно-фильтрационного лагеря № 048 подполковника Райберга "о наличии и движении спецконтингента" за период с 1 августа 1945-го по 1 января 1946 года. Согласно документам, из 44 проверенных офицеров благополучно прошли проверку 28 (63,6%), из 549 сержантов – 532 (96,9%), из 3131 рядового состава – 3 088 (98,6%). В целом по военнопленным из 3 724 человек благополучно прошли проверку 3 648 (98,0%).
"Сталинские соколы" в неволе у чужих и своих
По официальным данным, только в 1943–1945 годах из частей советских ВВС пропало без вести или попало в плен 10 941 человек, среди которых было немало воздушных асов, удостоенных звания Героя Советского Союза. По разному складывались судьбы этих людей. Многие из них проследил в своей книге военный судья в отставке Звягинцев (Звягинцев В. Е. Трибунал для "сталинских соколов". – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2008. – 432 с.).
Герой Советского Союза летчик-истребитель Яков Антонов
В течение почти 45 лет оставалось тайной, что произошло с командиром 84-го истребительного авиаполка Героем Советского Союза майором Яковом Антоновым после того, как 25 августа 1942 года его самолет подбили в воздушном бою. В первом томе справочника о Героях Советского Союза, изданного в Воениздате в 1987 году говорится, что он погиб. Но, согласно приказу Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии от 24 января 1943 года, Антонов из списков Красной Армии исключен как пропавший без вести. Однополчанин Антонова Герой Советского Союза Константин Сухов подтвердил эту версию: "Его "чайку" атаковали и подожгли "мессеры". Командир выбросился на парашюте. Механик самолета сержант Афанасий Басенков долго возил с собой личные вещи командира, надеясь, что он жив, что он все же вернется. В полку было заведено: если авиатор погиб, друзья берут на память что-нибудь из его вещей. Басенков счел кощунственным даже открыть командирский чемоданчик..." (Сухов К. В. Эскадрилья введет бой. – М.: ДОСААФ, 1983.). Еще более подробен рассказ генерал-майора авиации Георгия Пшеняника: "...Немцам удалось сбить 2 истребителя И-153, и на одном из них – Якова Ивановича Антонова, замечательного лётчика и очень толкового командира <...> Летчик выбросился на парашюте. Летчики Павлов, Лавочкин, Гарьков тщательно оберегали командира и, снижаясь, кружились вокруг него до самой земли. Они видели, как он приземлился, но больше ничем помочь ему не смогли» (Пшеняник Г. А. Долетим до Одера. – М.:Воениздат, 1985, с. 172).
О том, что Антонов попал в плен, стало известно после того, как в 1982 году в США вышла в свет книга Red Phoenix ("Красный феникс"), написанная куратором Национального Смитсоновского аэрокосмического музея и Национального музея авиации и космонавтики в Вашингтоне доктором Воном Хардести. Один из ведущих американских экспертов в области военной авиации писал, как почти уничтоженная в начальный период войны советская авиация восстала подобно Фениксу из пепла и в конечном итоге завоевала господство в воздухе. Издание было проиллюстрировано многочисленными фотографиями, которые автор собирал в Германии и СССР. На одной из них в окружении немецких летчиков был изображен человек в советской форме и со звездой Героя Советского Союза.
В 1987 году Хардести приехал в Советский Союз с целью издать книгу на русском языке. Он обратился к Герою Советского Союза генерал-полковнику авиции Василию Решетникову, который к тому времени ушел в отставку с поста заместителя Главнокомандующего ВВС СССР, с просьбой написать предисловие к русскому изданию. Перелистывая книгу, Решетников был ошеломлен, узнав на снимке майора Антонова. Благодаря книге воспоминаний немецкого аса Гюнтера Ралля «Моя летная книжка» стали известны и некоторые подробности пленения советского летчика.
После приземления на парашюте поблизости от немецкого аэродрома Антонов до последнего патрона отстреливался, после чего был схвачен. Перед отправкой в лагерь военнопленных под Моздоком (до 1944 года город относился к Ставропольскому краю) Антонов провел на аэродроме несколько дней в окружении пилотов Люфтваффе. По словам Ралля, он получал летное довольствие и не охранялся. Немецкий летчик утверждал, что в лагерь Антонов, по его сведениям, не попал, сбежав, очевидно, по дороге. По другим данным, Антонов все же попал за колючую проволоку и побег совершил уже оттуда. На этом след летчика затерялся окончательно. Поиски Звягинцева в ведомственных архивах центральных учреждений военной юстиции ни к чему не привели: в материалах следственно-судебных дел имя Героя Советского Сюза Антонова нигде не упоминается. Судя по всему, полагает военный юрист, в поле зрения советских «органов» Антонов никогда не попадал, но не ислючено, что материалы о нем скрываются в немецких архивах.
Летчик-истребитель, Герой Советского Союза Яков Антонов в немецком плену. Фото с сайта lenta.co
Герой Советского Союза летчик-истребитель Василий Меркушев
Летом 1944 года в районе города Яссы был сбит огнем зенитной артиллерии командир 152-го гвардейского авиаполка Герой Советского Союза Василий Меркушев, на боевом счету которого было 26 самолетов противника, сбитых лично, и 3 самолета в группе. Полтора месяца его лечили в немецком военном госпитале, чтобы передать в разведотдел 4-й воздушной армии Люфтваффе. В личных вещах Меркушева нашли записную книжку с пометками о местах дислокации частей 1-го авиационного корпуса и 5-й воздушной армии, и Меркушев подтвердил эти уже устаревшие, как он полагал, сведения. На предложения перейти на немецкую военную службу советский ас ответил отказом.
Он стал готовить побег, однако об этом узнали и 20 суток он провел в гестапо. Освободили его из лагеря в апреле 1945 года американские войска. Мерушев успешно прошел фильтрационную проверку и продолжил службу в качестве заместителя командира истребительной авиадивизии на Дальнем Востоке. Но 22 февраля 1949 года его арестовали. К тому времени союзники передали советской стороне трофейные документы немецкой разведки, в том числе – протокол допроса Меркушева от 26 июля 1944 года.
В постановлении на арест и в обвинительном заключении, которые санкционировали замминистра госбезопасности генерал-лейтенант Селивановский и главный военный прокурор генера-лейтенант юстиции Афанасьев, говорилось, что "Меркушев неоднократно допрашивался румынскими и германскими разведорганами, которым выдал важные сведения государственной и военной тайны", в частности, "подробно рассказал о прохождении своей службы в Советской Армии, о боевом пути своего полка... назвал известный ему командный и офицерский состав перечисленных им авиачастей и авиасоединений, дал оценку боевым качествам самолетов истребителей Як-1, Як-3, Як-9" (Надзорное производство ГВП в отношении Меркушева В.А. С 2-3.).
Меркушев отрицал предъявленное обвинение в измене родине, заявив, что попал в плен в тяжелом состоянии, обгорелый и раненый, из-за чего немцы начали его допрашивать после 40 дней пленения. Истинного положения о советских войсках он знать не мог, так как фронт находился в движении. Свою вину летчик усматривал лишь в том, что "вел неположенные служебные записи в своей записной книжке, которая попала в руки немцев". О том, что Меркушев отказался от предложения вступить к ним на службу, подтвердили допрошенные свидетели, находившиеся с ним в плену.
3 сентября 1949 года во внесудебном порядке он был приговорен Особым совещанием при МГБ к направлению в лагерь сроком на 10 лет. На свободу вышел 1 июля 1954 года после того, как Центральная комиссия по пересмотру дел отменила постановление Особого совещания и прекратила в его отношении уголовное дело по нереабилитирующим основаниям. Только через много лет Главная военная прокуратура на основании п. "б" ст. 3 и ч. ст. 8 Закона РФ от 18.10.1991 г. "О реабилииации жертв политических репрессий" постановила считать Меркушева реабилитированным. В заключении о реабилитации по архивному делу № Р-428, составленному ГВП 23 апреля 2002 года, говорилось, что решение об отмене постановления Особого совещания в целом является обоснованным, однако дело в отношении Меркушева прекращено по нереабилитирующим основаниям неправильно, поскольку в его действиях не усматривается контрреволюционного преступления, они не были совершены в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории и поэтому не содержат состава преступления, пердусмотренного ст. 58 – 1 п. "б" УК РСФСР.
Меркушев умер задолго до реабилитации – 20 августа 1974 года.
Герой Советского Союза летчик-штурмовик Иван Драченко
Несмотря на многочисленные директивные указания и приказы, обязывавшие всех освобожденных или бежавших из немецкого плена военнослужащих направлять в специальные фильтрационные лагеря НКВД, многие из них, по свидетельству Звягинцева, избежали этой участи. В августе 1943 года в плену оказался летчик-штурмовик Иван Драченко, протаранивший своим Ил-2 немецкий истребитель. С тяжелыми травмами он спрыгнул с парашютом и был взят в плен. В лагере военнопленных под Полтавой ему оказал помощь советский врач, но спасти глаз летчику не удалось. Он сумел бежать и добрался в расположение советских войск. После лечения в одном из московских госпиталей вернулся в свой полк и стал одним из немногих в истории ВВС летчиком, воевавшим после потери глаза. 26 октября 1944 года ему присвоили звание Героя Советского Союза. Кроме того, он стал также единственным кавалером Золотой Звезды, которого наградили и солдатским орденом Славы трех степеней.
После войны Драченко поступил в Военно-воздушную академию, но в 1947 году по состоянию здоровья был уволен в запас в звании капитана. В 1953 году окончил юридический факультет Киевского государственного университета, затем аспирантуру. Работал директором школы, затем заместителем директора Дворца культуры в Киеве. Скончался 16 ноября 1994 года.
Летчик-истребитель Николай Лошаков
Летчик 14-го гвардейского Краснознаменного исторебительного авиаполка Иван Лошаков стал первым советским летчиком, сбежавшим летом 1943 года из плена на немецком самолете. Ранее в воздушном бою он был ранен в руку и ногу, его истребитель загорелся. Лошаков дотянул до своей территории и выпрыгнул с парашютом, но силный ветер отнес летчика в окопы противника. Немцы лечили Лошакова в прифронтовом госпитале в деревне Войтолово Ленинградской области, затем отправили в лагерь. Там он с летчиками Геннадием Кузнецовым и Михаилом Казановым начал разрабатывать план побега, но их кто-то выдал и авиаторов разослали по разным лагерям. Лошаков попал под Ригу, где дал согласие на сотрудничество с немцами. Его отправили работать на запасной аэродром, откуда он вместе с заправщиком военно-транспортных самолетов военнопленным сержантом Иваном Денисюком совершил побег на двухместном легкомоторном самолете-разведчике "Шторьх". Истребители, взлетевшие в погоню, не смогли его сбить, но Лошаков был ранен, а самолет поврежден.
Беглецы сели на незанятой противником территории Новгородской области. 12 августа 1943 года Лошаков и Денисюк были арестованы военной контрразведкой. В ходе допросов Денисюк, не выдержав истязаний, дал "признательные" показания в совершении измены Родине. Лошаков вины в этом преступлении не признал. 4 декабря 1943 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило Денисюка к 20 годам, а Лошакова – к трем годам лишения свободы. Летчика освободили 2 августа 45-го со снятием судимости, а сержант вышел из лагеря в 1951 году.
Лошаков остался в Воркуте, работал в авиаотряде комбината "Воркутауголь", затем на шахте. Он стал полным кавалером ордена "Шахтерская слава". Но его подвиг во время войны так и остался неоцененным по достоинству. В начале шестидесятых его неожиданно пригласил в Москву Главком ВВС СССР Главный маршал авиации Константин Вершинин. Он поблагодарил бывшего летчика-истребителя "за стойкость и мужество, проявленные при нахождении в плену, и побег из плена на вражеском самолете" и вручил ему охотничье ружье ИЖ-54 (Г.Соболева. Чистое небо Николая лошакова, газета "Молодежь Севера", № 1, 2, 2002).
Заявлял ли Сталин: "У нас пленных нет, есть только предатели"?
Фразу "У нас пленных нет, есть только предатели" целый ряд источников приписывают Иосифу Сталину, не ссылаясь при этом на проверенные данные. Известна официальная оценка этого утверждения, датированная 2011 годом. Сталин не отдавал письменных распоряжений во время Великой Отечественной войны считать всех военнопленных предателями, хотя их преследование имело место. Об этом заявил журналистам начальник управления Минобороны по увековечению памяти погибших при защите Отечества генерал-майор Александр Кирилин. «Почему-то стало нормой считать, что якобы был приказ Сталина всех военнопленных считать предателями, а их семьи – репрессировать. Никогда не видел таких документов. Из 1 млн 832 тысяч советских воинов, вернувшихся из плена, были осуждены за сотрудничество с немцами 333 400 человек», – сказал Кирилин. «Да, была тотальная проверка, были фильтрационные пункты и лагеря, где людей проверяли, но сознательно и целенаправленно военнопленных никто не уничтожал», – утверждал начальник управления Минобороны.
