Бывший крепостной мальчик "на побегушках" стал легендарным вором и разбойником, а после объявления царского указа "об отпущении впадшим в преступления вин" – тайным доносителем Сыскного приказа и главным сыщиком Москвы, отправившим на каторгу многих своих товарищей по криминальному ремеслу. Но расскаяние некоронованного короля преступного мира оказалось неискренним.
Практика привлечения бывших преступников для борьбы с криминалитетом имеет глубокие исторические корни и используется правоохранительными органами, а также спецслужбами многих стран и в наше время. Принято считать, что ее начало было положено во Франции начала XIX века.
"Я освободил Париж от воров, теперь освобожу торговлю от мошенников"
В 1811 году в Париже на улице Святой Анны неподалеку от префектуры городской полиции расположилось ее тайное отделение под названием "Сюрте" (ныне Sûreté Nationale – спецслужба при МВД Франции). Оно состояло всего лишь из пяти человек, включая руководителя, тем не менее, перед ними была поставлена задача – ни больше ни меньше как очистить столицу от преступных элементов.
Парадоксально, но во главе «Сюрте» свыше 20 лет стоял ранее заочно приговоренный к смертной казни беглый каторжник Эжен Франсуа Видок, которого за многочисленные побеги из мест заключения назвали «королём риска» и «оборотнем». Своих ближайших помощников, число которых через 9 лет увеличилось до 30 человек, Видок также вербовал из числа бывших заключенных. Сам он, добровольно явившись в свое время к префекту, чтобы предложить услуги по розыску представителей столичного уголовного мира, которые не сразу, но были приняты, объяснял это так: "Вора может может поймать только вор".
Расчеты Видока на знание законов криминальной среды, воровского жаргона, обширные связи, образовавшиеся во время его бесчисленных отсидок во многих французских тюрьмах строгого режима, оправдались: на счету немногочисленной бригады тайной полиции "Сюрте" к 1827 году насчитывалось более 17 тысяч задержанных преступников. При этом Видок продемонстрировал незаурядные качества сыщика, а также тайного агента, умевшего под различными личинами входить в доверие не только у постоянных обитателей воровских притонов, но и в домах аристократов и банкиров и собирать нужную для поимки правонарушителей информацию.
Но именно на взлете своей деятельности Видоку пришлось покинуть "Сюрте": он не нашел общего языка с новым префектом столичной полиции. Через некоторое время о нем вспомнили и снова поставили во главе тайной криминальной полиции. В 1833 году на "Сюрте" во главе с бывшим каторжником ополчилась оппозиционная французская пресса, и будущую спецслужбу объединили с муниципальной полицией, а Видока окончательно отстранили от ее руководства.
После ухода из полиции Видок организовал первое в мире частное бюро расследований "в интересах торговли". Он брался защищать предпринимателей от коммерческих преступлений. "Я освободил Париж от воров, теперь освобожу торговлю от мошенников", – заявлял Видок столичным журналистам. Вместе с тем агенты бюро брались за расследование преступлений, которые не смогла раскрыть полиция, а также выполняли "щекотливые" поручения, такие, например, как установление супружеской неверности и другие. Видок создал целую сеть осведомителей в государственных и муниципальных учреждениях, финансовых, деловых и торговых кругах, в армии и даже при королевском дворе. Клиентами "Бюро расследований в интересах торговли" становились коммерсанты, банкиры, промышленники, министры, принцы королевской крови и представители высшей аристократии.
В префектуре полиции ревниво отнеслись к сопернику: 28 ноября 1837 года полиция нагрянула в контору Видока на улице Нев-Сент-Юсташ и изъяла архив начальника бюро. Он направил жалобу королевскому прокурору, нанял знаменитого адвоката Шарля Ледру и подал в суд на префектуру. Ведомство ответило обвинением Видока в незаконной деятельности и взяло под стражу, суд же признал его невиновным и освободил из тюрьмы Сент-Пелажи. Но в 1842 году бывший каторжник в который раз стал сидельцем тюрьмы, на сей раз Консьержи, по сфабрикованному доносу о том, что он якобы арестовал афериста, чем превысил полномочия частного детектива. Суд приговорил Видока к пяти годам тюрьмы, но в апелляционной инстанции дело выиграл адвокат: приговор был отменен.
Видок – один из самых ярких примеров переродившегося преступного авторитета, который повернул свой криминальный опыт против своих недавних сотоварищей по криминальному ремеслу. Но еще за 70 лет до его "явки с повинной" в полицию московский вор и грабитель по кличке Ванька Каин стал осведомителем и сыщиком Сыскного приказа.
"Слово и дело государево"
Существует несколько версий происхождения клички Каин, под которой Иван Осипов, выходец из крепостного сословия, вошел в историю преступного мира Российской империи XVIII века. По одной из них – она прилипла к нему с детства после того, как он отрубил у кошки хвост и утопил в озере собаку. Вспомнил о ней Иван, когда проходил обряд посвящения в воры. По другой – это библейское имя братоубийцы вырвалось из уст его хозяина, купца Петра Филатьева, схваченного по доносу Осипова, сообщившего в Канцелярию тайных розыскных дел, что Филатьев вместе со своими дворовыми убил солдата и спрятал труп в заброшенном колодце. Есть и третье толкование зловещей клички: ее присвоили Осипову московские преступники после того, как он начал сдавать их властям.
Осипов родился в 1717 году в селе Иваново Ростовского уезда Ярославской губернии, в 13-летнем возрасте попал в московский дом владельца села Филатьева мальчиком "на побегушках", а через четыре года сбежал от него и пристал к шайке известного московского вора по кличке Камчатка, с которым познакомился раньше. Годы спустя безграмотный, но красноречивый Ванька Каин надиктовал рассказ о своих похождениях, в котором объяснил причины побега: «Что до услуг моих принадлежало, то со усердием должность отправлял, токмо вместо награждения и милостей несносные от него [Филатьева] бои получал... Чего ради вздумал встать поране и шагнуть от двора его подале. В одно время, видя его спящего, отважился тронуть в той же спальне стоящего ларца его, из которого взял денег столь довольно, чтоб нести по силе моей было полно; а хотя прежде оного на одну только соль и промышлял, а где увижу мед, то пальчиком лизал, и оное делал для предков, чтоб не забывал. Висящее же на стене его платье на себя надел, и из дому тот же час не мешкав пошел; а более за тем поторопился, чтоб он от сна не пробудился и не учинил бы за то мне зла».
В воровское сообщество Ваньку Каина принимали в ночь бегства от хозяина под Всехсвятским каменным мостом. «И пошли мы под Каменный мост, где воришкам был погост, кои требовали от меня денег, но я, хотя и отговаривался, однако дал им двадцать копеек, на которые принесли вина, потом напоили и меня. Выпивши, говорили: "Пол да серед сами съели, печь да полати в наем отдаем, а идущему по сему мосту тихую милостыню подаем и ты будешь, брат, нашему сукну епанча, поживи в нашем доме, в котором всего довольно: наготы и босоты извешены шесты, а голоду и холоду амбары стоят. Пыль да копоть, притом нечего и лопать... Погодя немного, они на черную работу пошли"
Члены шайки не взяли неопытного Каина с собой на уже слаженное дело, велев дожидаться. "Я под тем мостом был до самого света и, видя, что долго их нету, пошел в город-Китай", – надиктовывал впоследствии Каин. Между тем по злачным местам первопрестольной рыскали в его поисках люди взбешенного купца, на одного из них и наткнулся Каин. Во дворе его приковали к столбу недалеко от сидящего на цепи "потешного" медведя. Хозяин уезжал по делам из Москвы и отложил расправу над холопом до своего возвращения, наказав "прокорма и воды не давать". Но Каина тайком подкармливала дворовая девка, которая ухаживала за зверем. Разговорившись с прихожим молодцом, она проронила, что подглядела нечаяннно, как приказчики Филатьева убили зашедшего во двор солдата из земского (иррегулярного) войска и спустили в заброшенный колодец здесь же во дворе.
Перфильев, вернувшись из поездки, велел привести беглеца к себе. У купца в гостях сидел его знакомый полковник Иван Пашков, которому он и решил продемонстрировать расправу над обокравшим его крепостным. Но это как раз и спасло Каина. Он немедленно выкрикнул при свидетеле фразу "Слово и дело государево!", что в то время свидетельствовало о готовности дать показания о государственном преступлении. Перфильеву ничего не оставалось делать, как отправить своего "мальчика на побегушках" в Канцелярию тайных и розыскных дел. Через некоторое время во двор купца явились экспедиторы канцелярии. После обнаружения трупа в колодце купца и его верных слуг забрали для допросов (позже выяснилось, что купец ни сном, ни духом не знал, что его дворовые совершили убийство и был отпущен). А московский главнокомандующий граф Семен Салтыков, надзирающий за всеми административными органами, в том числе тайной канцелярией, выслушав "доведчика", велел выдать ему документ «для житья вольным письмом» (об освобождении от крепостной зависимости).
Ваньке Каину "катит фарт"
«После в скором времени дано мне было от оной тайной канцелярии для житья вольное письмо, которое я, получа, в Немецкую слободу пошел», – вспоминал Ванька Каин. Там в кабаке он нашел Камчатку с несколькими членами шайки. В ту же ночь они по совету Каина ограбили придворного доктора Евлиха в его доме на Яузе. Первым в покои через вырезанное стекло окна проник Каин. Если верить его воспоминаниям, в спальне супругов он, «видя их разметавшихся неопрятно, закрыл одеялом, которое сбито было ими в нога». В детской проснувшейся дочери Евлиха он затыкает рот кляпом и связывает. Подоспевшие подельники отнесли ее в кровать родителей – «в средину того доктора и докторши». Шайка вынесла из дома придворного все найденные ценные вещи, в том числе серебрянную посуду.
Очередной объект для ограбления снова подсказал новый член шайки – дом дворцового закройщика Рекса в Немецкой слободе. Пожива оказалась солидной – около 3 тысяч рублей. Через несколько дней нападению подвергся дом богатого помещика, находящегося по соседству с жилищем купца Филатьева. Каин, оказавшийся скорым на выдумки, пришел к дому с заранее припасенной курицей, запустил ее через забор в огород, а затем постучал в ворота и попросил впустить его, чтобы поймать убежавую курицу. При этом он внимательно рассмотрел дом, прикидывая, откуда удобнее всего пробраться внутрь. Ночью шайка приступила к делу. Когда мешки были наполнены добычей, в доме поднялась тревога. Оторваться с тяжелой поклажей от преследования не удавалось, но выручила сметка Каина. По его совету мешки были по дороге незаметно утоплены в огромной луже, а воры налегке ушли от погони.
Но Каин не собирался расставаться с добычей. Ночь завершилась тем, что шайка украла из конюшни некого генерала лошадей и прогулочную коляску, вернулась к месту, где припрятала краденное. Был разыгран целый спектакль с коляской, застрявшей в "великой тине": при этом мешки были выужены и погружены в экипаж. После этого члены шайки окончательно уверовали, что Ваньке Каину "катит фарт", и Камчатка добровольно уступил ему место главаря.
Первое решение в этом качестве Каин принял сразу же после ограбления помещика и генерала: из Москвы надо на время скрыться. Вскоре шайка обнаружила себя на Волге, где Каин провел несколько хитроумных краж на знаменитой Макарьевской ярмарке. В 1730–1740 годах товарооборот ярмарки составлял около полумиллиона рублей, по этому показателю она была самой крупной в тогдашней России. Здесь жертвами московских воров под предводительством Каина стали несколько крупных оптовиков из числа русских и армянских купцов.
На берегах Волги Каин встретился с шайкой известного разбойника атамана Михаила Зари, состоящей из 70-и человек. К этому времени и под началом Каина уже насчитывалось несколько десятков отчаянных голов, а сам он называл себя "атаманом" и "донским казаком", а Камчатку "есаулом". Атаманы договорились о слиянии и начали закупать ружья и порох. Оружие заговорило во время нападения объединенной шайки на один из винокуренных заводов, где взяли, по выражению Каина, "денег без счета, а посуды без веса".
Каин оставался верен своей воровской тактике – нигде не задерживаться подолгу и тем самым сбивать с толку власти. Всего в понизовья Волги Каин возвращался трижды, в остальное время "гастролировал" как в Москве, так и в целом ряде других городов, где совершал набеги на богатые дома, казенные предприятия и ярмарки. Показательно, что он при этом от случая к случаю промышлял еще и карманными кражами, в чем проявил недюжинный криминальный талант.
"А паче всего опасен я, чтобы от оных моих товарищей не учинилось смертоубийства"
27 декабря 1741 года в московских храмах был объявлен всемилостивейший указ пришедшей к власти дочери Петра I Елизаветы "о сложении недоимок и штрафов и об отпущении впадшим в преступления вин". Им предлагалось «повиниться и получить отпущение грехов». В это время 23-летний Каин, промышлявший в первопрестольной, принял решение "о себе, где надлежит, объявить..." День был неприсутственным, поэтому он, подкрепившись, по его словам, для храбрости в кабаке, отправился прямиком в дом главного судьи Сыскного приказа князя Якова Кропоткина, куда смог пробиться со второго раза. Далее, согласно целому ряду источников, события развивались следующим образом.
Ванька Каин объявил князю, что он сам вор, знает других воров и разбойников, не только в Москве, но и в других городах, и готов представить их список, а также участвовать в их поимке. Глава московского сыска редко бывал в своем ведомстве, предпочитая выслушивать доклады своих подчиненных и раздавать им указания на дому, но на этот раз он собрал свой штат на рабочих местах. Для исследователей биографии Каина сохранилось челобитная на имя императрицы Елизаветы от имени Каина, составленное писарем Сыскного приказа. Вот оно:
«Вначале, как Всемогущему Богу, так и вашему императорскому величеству, повинную я сим о себе доношением приношу, что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прегрешение. Будучи в Москве и в прочих городах во многих прошедших годах, мошенничал денно и нощно; будучи в церквах и в разных местах, у господ и у приказных людей, у купцов и всякого звания у людей, из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал. А ныне я от оных непорядочных своих поступков, запамятовав страх Божий и смертный час, и уничтожил и желаю запретить ныне и впредь, как мне, так и товарищам моим, которые со мною в тех погрешениях обще были, а кто именно товарищи и какого звания и чина люди, того я не знаю, и имена их объявляю при сем в реестре. По сему моему всемирному перед Богом и вашим императорским величеством покаянию от того прегрешения предстал, и товарищи мои, которых имена значат ниже сего в реестре, не только что мошенничают и из карманов деньги и прочее вынимают, но я уже уведомлял, что и вяще воруют и ездят по улицам и по разным местам, всяких чинов людей грабят и платья и прочее снимают, которых я желаю ныне искоренить, дабы в Москве мои товарищи вышеописанных продерзостей не чинили, а я – какого чина человек и товарищи мои и где и за кем в подушном окладе не писаны, о том всяк покажет о себе сам. И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое доношение в сыскном приказе принять, а для сыску и поимки означенных моих товарищей по реестру дать конвой, сколько надлежит, дабы оные мои товарищи впредь как господам офицерам, и приказным, и купцам и всякого чина людям таких продерзостей и грабежа не чинили, а паче всего опасен я, чтобы от оных моих товарищей не учинилось смертоубийства, и в том бы мне от того не пострадати».
К челобитной приложен был поименный реестр, в который попали многие подельники Каина, в том числе Петр Камчатка, который был пойман в декабре 1748 года, наказан кнутом и сослан в Оренбург "в вечную работу" (каторгу). Так вор и разбойник стал поначалу тайным доносителем Сыскного приказа, а вскоре, говоря современным языком, – сотрудником уголовного розыска, в распоряжение которого выделили штат из 14 солдат и подьячего сыскного ведомства Петра Донского. В жизни московского воровского мира наступили черные дни. Только в первом рейде команда Каина схватила в Москве около 150 человек. Правда, в оценке итогов деятельности Каина на этом посту различные источники расходятся: в некоторых из них, например, говорится, что за два года службы в сыскном ведомстве Каин способствовал поимке 298 человек, в других – 500 человек.
Но существуют официальные отчеты и донесения. Вот одно из них, поданное Каином в Сенат: «Доносит Сыскного приказу доноситель Иван Осипов сын Каин, а в чем мое доношение, тому следуют пункты: 1. С прошлого 1741 году по поданным от меня в Сыскной приказ доношениям и по словесным в том приказе объявлениям выискано мною, нижайшим, воров, разбойников, мошенников, беглых салдат, драгун и матрозов более пятисот человек, о чем явно по делам в том Сыскном приказе". Подводился в самом сыскном ведомстве и результаты работы Ваньки Каина по состоянию на 1748 год. Итог – 774 человека. Среди них – мошенники, воры и разбойники, "покупщики" и "держатели" краденного, «денежные воровские мастера» (фальшивомонетчики), беглые солдаты и крепостные, «ссылочные утеклецы», «становщики» (укрыватели преступников), изготовители и распространители «воровских» (фальшивых) паспортов, «церковные тати» (воры, специализировавшиеся на кражах церковной утвари).
Оборотень в мундире
Очередное перерождение бывшего московского вора и разбойника, о котором в народе уже ходили легенды, некоторые исследователи его необычной жизни относят к концу 1743 года. Задумав жениться, Каин обратился в свое ведомство с просьбой выдать ему деньги на свадьбу и впредь "на пропитание". Но получил отказ и якобы именно после этого решил вести двойную игру. Другие "биографы" Каина считают, что его расскаяние с самого начало было мнимым, и ссылаются на челобитную: в ней разбойник предстает перед властью мелким воришкой, который "из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал", в то время как его товарищи "не только что мошенничают и из карманов деньги и прочее вынимают, но я уже уведомлял, что и вяще воруют и ездят по улицам и по разным местам, всяких чинов людей грабят и платья и прочее снимают".
Каин понимал, что его товарищи, попавшие в сыскное ведомство, могут под пытками поведать и о его собственных тяжких преступлениях, поэтому добивался официального документа, чтобы таким показаниям на него, доносителя, не давали веры. Сохранился текст указа Сената, в котором говорится: «Что ежели в том [Сыскном] приказе кто из содержащихся колодников или впредь пойманных злодеев будет на него, Каина, что показывать, того кроме важных дел не принимать и им, Каином, по тому не следовать».
Еще из одной резолюции Сената, разосланной в Сыскной приказ, военную коллегию и в главную полицеймейстерскую канцелярию становится очевидным, что Каину были предоставлены огромные полномочия: «Доносителю Каину для беспрепятственного в поиске и в поимке им воров и разбойников и других подобных им злодеев дать из правительствующего сената с просчетом указ, в котором написать, что ежели где в Москве случай допустит ему, Каину, помянутых злодеев ловить и в той их поимке будет требовать от кого вспоможения, то в таком случае всякого чина и достоинства людям, яко верноподданным ее императорского величества, в поимке тех злодеев чинить всякое вспоможение". Те же, кто такого "вспоможения" не окажут, следовало из документа, "жестоко истязаны будут по указам без всякого упущения". Одно из немногих ограничений в должности Каина – запрет входить «в знатные господские дома».
Ванька Каин не преминул воспользоваться предоставленными ему властью преференциями в своих интересах. Позже при расследовании его незаконной деятельности было установлено, что со временем Каин стал брать мзду с крупных воров, а в Сыскной приказ попадала мелкая сошка. При задержании вора с поличным, Каин присваивал себе наиболее ценное из украденного. Выясняя на допросе у пойманных преступников, где и у кого они скрывались, кому сбывали краденое, Каин затем шантажировал их сообщников. Также он вымогал деньги с беспаспортных, беглых и староверов-раскольников, брал "пошлину" с приезжавших торговать в Москве иногородних и иностранных купцов.
Один из первых коррупционеров на ниве российской правоохранительной системы, Ванька Каин стал безбоязненно обрастать недвижимостью. Поначалу он нанял дом в Зарядье, близ Мытного двора, где устроил "покой для отдыха" с бильярдом, карточными столиками – в сущности игорный притон, где по ночам собирались представители воровского общества для игры по крупному. Накопив денег, главный сыщик Москвы купил дом в Китай-городе, который обставил с большой роскошью – зеркала в золоченных рамах, персидские ковры. В сундуках хранятся золотые и серебряные вещи: стопы, подносы, чайники, серьги, карманные часы и проч. На стене – парсуны (портреты) Петра I и самого хозяина. Во дворе была выстроена "особая блинная изба", конюшня. Согласно некоторым источникам, была в доме особая пыточная каморка, в которую якобы попадали задержанные: откупившиеся уходили на волю, те же, у кого такой возможности не было, препровождались в Сыскной приказ.
"Сам Ваня дома щеголяет в суконных сюртуках то макового цвета, то зеленого, в туфлях зеленых, гризетовых, шитых серебром, – писал Даниил Мордовцев, популярный в конце XIX – начале XX века историк-беллетрист. – Есть и портрет Ваньки, перешедший потом в печатные издания: это мужчина средних лет, с густою курчавою бородой, на голове длинные, мягкие, русо-рыжеватые волосы, как гласит предание; лицо худощавое, умное и хитрое, но вообще очень приличное; на лбу морщины – следы дум, страстей и тревог".
"Каина с его товарищами из полиции передать в сыскной приказ..."
Привлечение Каина к искоренению преступности в первопрестольной окончилось бесславно. Число тогдашних москвичей, живших мошенничеством, воровством, разбоями и грабежами, сопровождавшимися убийствами, к 1748 году возросло. Крупные преступники при этом пользовались тайным покровительством Ваньки Каина. Конец сыскной карьеры Каина пришел в 1749 году. Ранние исследователи его карьеры указывают, что арестован он был за то, что склонял к сожительству хорошенькую 15-летнюю дочь солдата Коломенского полка Федора Зевакина. Не менее правдоподобно выглядит версия, что Каин был разоблачен влиятельными представителями староверов, с которых Каин регулярно брал взятки за недоносительство.
В то время Москва готовилась к приезду императрицы Елизаветы Петровны и в первопрестольной, которую наводнил преступный люд, наводил порядок в сыскном ведомстве недавно назначенный генерал-полицмейстером Алексей Татищев. Всплыло во многих доносах и имя Каина. Татищев доносил императрице: «По всеподданнейшему моему мнению, наискорее бы его, Каиново, и его сообщников воровство исследовано и пресечено быть могло, ежели бы ваше императорское величество изволили указать особливую для того комиссию учинить, понеже в повинной его, вора и разбойника Каина, сверх того их воровства показано взятков на посланного от сенатской конторы по требованию его, Каина, для осмотру на стругах воров и подозрительных людей, ярославского пехотного полка прапорщика графа Сергея Алексеева сына Шереметева, також сенатской конторы на прокурора Щербинина и на присутствующего в московской полиции советника Воейкова, секретарей и приказных служителей и раскольничьей комиссии на секретаря».
25 июня 1749 г. состоялся именной указ Елизаветы: «Для искоренения злодеев московскую полицейскую команду усилить солдатами из полевых полков, а вора Каина с его товарищами из полиции со всем его делом передать в сыскной приказ, но определяя судей и приказных служителей бесподозрительных, а подозрительных отрешить, о всем исследовать розыском, и какие его, Каинова, товарищи покажутся, тех сыскивать и присылаемых из полиции впредь таких злодеев принимая, расспрашивать и ими розыскивать же, и всякими образами стараться оных до конца искоренять, а кто таким казням подлежать будет, не чиня экзекуции, ее императорскому величеству доносить».
Следствие длилось шесть лет, при этом в Сыскном приказе, ведущем дознание, был сменен весь состав. В июне 1755 году суд приговорил Ваньку Каина (урожденного Осипова) к смертной казни через колесование и обезглавливание. Но Сенат по представлению юстиц-коллегии смягчил постановление суда. "Вор Каин и товарищ его Алексей Шинкарка наказаны кнутом, вырезаны им ноздри и со знаками на лбу и на щеках В. О. Р. сосланы они на «тяжкую работу»", – писал Мордовцев.
По-видимому, значение Ваньки Каина до сих пор не понято. А между тем, право Каина на историческое бессмертие заключается в том, что он – живое отражение всей тогдашней России, микрокосм нашего деморализованного общества, которое, начиная от лиц, стоявших у престола, и кончая голью кабацкой, практиковало в широких размерах нравственные и гражданские правила Ваньки Каина – воровало, мошенничало, грабило, доносило: Меншиков ворует казну, грабит народ и, наказываемый исторической дубинкой Петра из рук самого царя, продолжает вновь грабить и подобно Ваньке Каину ссылать своих сообщников и доносить на других; Бирон и доносит, и грабит, и казнит; Шувалов грабит и доносит; военачальники грабят и доносят на своих противников; временщики грабят сами, доносят и принимают доносы; сенаторы грабят и доносят; духовные пастыри, как Феофан Прокопович и другие, грабят и доносят; подьячие грабят и доносят. Является Ванька Каин, и в нем, как в фокусе рефрактора, отражается все безобразие русского общества: он тоже весь пропитывается ходячей, практической идеей века – ворует, грабит и доносит. Даниил Мордовцев
При подготовке публикации частично использованы тексты с сайтов Zakonia.ru; russian7.ru ; telegraf.com; peoples.ru; russian7.ru; libros.am; dic.academic.ru; bibliotekar.ru; coollib.com и с других открытых источников.
