Корреспондент "Право.Ru" побывал на заседании секции "Социология права", проходившем в Институте государства и права РАН в рамках IV Всероссийского социологического конгресса. Большинство выступавших, невзирая на научную специальность и место работы, говорили о кризисе российского нормотворчества и правоприменения. По мнению собравшихся, одна из главных причин такого положения — то, что законодатели принимают законы из конъюнктурных соображений, почти не интересуются, работают ли эти нормы в реальности, и не слушают мнения ученых.
В пятницу, 3 февраля, в Институте государства и права РАН собрались социологи и историки права, криминологи, ученые-конституционалисты и представители других областей науки. В кулуарах перед началом ученого собрания слышались разговоры на актуальную для всего академического сообщества тему: из-за проходящей сейчас реструктуризации вузов и научных учреждений многие российские студенты вовремя не получили стипендии за январь, а преподаватели и ученые — свои зарплаты. Вот и участники социологического конгресса интересовались у коллег, как обстоят дела в их учреждениях.
"У нас профессора на полной ставке меньше 60 тысяч не получают, — делился с коллегой маститый правовед. — А ты сейчас где?" "Я в МГЮА". "А я думал, ты в „Вышке“, где по 70 тысяч платят". "В МГЮА тоже столько платят!" Впрочем, какими бы ни были выплаты сотрудникам ИГН РАН, они задерживались: на двери профкома висело объявление о том, что "заработная плата переносится на более поздний срок".
"Законы принимают тысячами безо всякого изучения реалий"
Начался день с заседания на тему "Современное состояние социологии права в России". Главный научный сотрудник ИГП РАН Валентина Лапаева охарактеризовала это состояние как плачевное: по ее словам, даже во времена СССР социология права чувствовала себя лучше, не говоря уже о ее дореволюционном расцвете.
"В советское время науке вредило, помимо прочего, отождествление права и закона, — говорила Лапаева. — Это сильно сужало возможности исследователя, однако легистский подход доминирует до сих пор. До революции ученые опирались на социологический подход, изучали право как сложившуюся реальность. Сейчас в расколе находятся и социология, и правосознание. В результате социологии права не на что опереться".
По словам Лапаевой, тяжелое положение всей российской социологии вызвано ее невостребованностью со стороны властных структур и, как следствие, отсутствием финансирования. То же касается и социологии права: сегодня нет ни "социологического обеспечения законотворчества", заявила Лапаева, ни соответствующих независимых академических институтов. В итоге, по словам докладчицы, законы принимаются тысячами безо всякого изучения реалий, без опоры на фундаментальные прикладные исследования.
"У нас закон — это все, что бы ни произвел законодатель"
На фоне других выступавших оценка Валентины Лапаевой прозвучала довольно сдержанно. Например, профессор Юрий Гревцов (юрфак СПбГУ) отметил, что "пропасть между законодательством и тем, что делается в действительности, огромна". Особо бросается в глаза "неуемное законотворчество" — по словам Гревцова, за всю историю Канады было принято лишь около 800 законов, а в России столько законов принимают за год—полтора. Тут профессор Гревцов процитировал Тацита, который писал, что большое количество законов характеризует дурно устроенное государство.
"У нас доминирует представление, что закон — это все, что бы ни произвел законодатель, — сказал Юрий Гревцов, — В результате сосуществуют совершенно разные законы, вроде 6-ФКЗ, регулирующего вхождение в состав РФ новых субъектов, и закона Архангельской области "О предоставлении индивидуальной налоговой льготы ОАО „Энергомашкорпорация“. И то и другое у нас — закон".
По мнению докладчика, принятие все новых нормативных актов и внесение множества поправок в уже действующие нарушает один из основных принципов "настоящего" закона: его определенность. Также, по словам профессора Гревцова, — закон не должен преследовать конкретную цель, он лишь задает правила игры для всех заинтересованных сторон. Наконец, закон должен быть устойчив, в противном случае в обществе падает возможность долгосрочного планирования. У нас же не соблюдается ни одно из этих условий, считает Гревцов.
К чему приводит такое положение, сообщил декан факультета права Высшей школы экономики Евгений Салыгин. В России закон подчас начинает меняться еще до вступления в силу, сказал Салыгин, а реальные отношения, которые он призван регулировать, развиваются сами по себе. В качестве примера он привел закон о медиации: за полтора года после вступления в силу он отнюдь не разгрузил суды, как задумывал законодатель. "Медиаторы сегодня рассматривают в основном те дела, которые по формальным причинам не имеют судебной перспективы, — объяснил Салыгин, — например, когда неправильно составлен спорный договор. То есть, медиация не помогает суду, а конкурирует с ним".
Евгений Салыгин, как и профессор Гревцов, видит в активности российских нормотворцев конъюнктурные мотивы. "Элиты, захватившие в свои руки законотворческую деятельность, сознательно идут на девальвацию закона, — заявил правовед. — Едва ли не большинство российских законов принимается в чьих-то интересах, создавая ренту, которой кто-то пользуется. Однако мы уже перешли ту грань, когда можно принимать нормы без обсуждения с теми, кого они будут регулировать", — считает Салыгин.
51% российских юристов "не совсем удовлетворены" своей работой
Второе заседание в рамках секции "Социология права" было посвящено вопросам правовой культуры, особенно в ее этно-социальном и политическом аспектах. Прозвучало несколько докладов о "столкновении правосознания" мигрантов и местного населения Европы и России, о трансформациях в правовом сознании российских граждан, об их взглядах на поведение властей — тут можно отметить слова социолога Ольги Здравомысловой о том, что в сознании большинства наших сограждан "образ власти превратился в абсолютно неправовой". К сожалению, докладчики успели рассказать о своих изысканиях лишь в самых общих чертах (тезисы большинства выступлений опубликованы здесь). Дефицит конкретных данных они объясняли также и тем, что фундаментальные исследования в области социологии права проводятся крайне редко и нерегулярно.
Характерный пример — исследование профессиональной культуры российских юристов, о котором рассказал его автор, профессор МГЮА Николай Соколов. Еще в 2005 году он опросил 1200 адвокатов, судей, прокуроров, юрисконсультов, нотариусов и представителей иных юридических профессий, чтобы оценить уровень и особенности их правовой культуры. Заметим, что исследования по этой теме профессор Соколов ведет уже не один десяток лет, но каждое из них занимает годы, поскольку он вынужден проводить их своими силами.
Профессор Соколов попытался оценить, прежде всего, объем профессиональных знаний своих респондентов: по его наблюдениям, за несколько лет перед исследованием "правовая информированность российских юристов существенно возросла". При этом, сообщил Соколов, стоило ему в своих вопросах "немного отступить от некого базиса, и познания респондентов в законах резко падали". Половина опрошенных им юристов считали, что для них важно хорошо знать ту отрасль законодательства, с которой связана их работа, а в остальных сферах достаточно "ориентироваться".
Также исследователя интересовал вопрос о профессиональной мотивации юристов. Здесь большинство опрошенных Соколовым назвали чувство ответственности (58,5%), отметили, насколько сложная и интересная у них работа (54%), сказали о своей миссии защищать интересы граждан (39%). Правда, значительное число респондентов признали, что выполняют свои профессиональные обязанности "по привычке" (27%), "из материальных соображений" (27%) а некоторые даже "из страха наказания" (8%).
Как полагает Соколов, большинство российских юристов удовлетворены своей работой: согласно данным его исследования, 40% ею "вполне удовлетворены", 51% "не совсем удовлетворены", 6% "не удовлетворены", а оставшиеся 3% "затруднились с ответом". А вот социальная активность юристов, по мнению ученого, недостаточна — часто они просто заняты своей работой и в связи с ней же общаются с коллегами.
"Спрашиваешь, каков смысл новых законов, а они говорят: президент поручил"
В заключительной, третьей секции конференции ИГП РАН прозвучали выступления ученых-криминологов, исследующих уголовную преступность и правоприменение. Многие из них десятилетиями работали в системе МВД и имеют старшие офицерские звания. Здесь прозвучали, пожалуй, самые резкие оценки качества современных российских законов.
Так, профессор Сергей Максимов, заведующий сектором уголовного права и криминологии ИГП РАН, посвятил свой доклад "уголовно-правовым мифам", оказывающим огромное влияние на нормотворческую культуру в России. Он остановился на четырех из них. Первый — что уголовное право не регулирует общественные отношения, а только защищает их от преступных посягательств. На практике, отметил Максимов, угроза уголовного наказания влияет на поведение людей, и они рассчитывают на некую определенность в вопросе "что хорошо и что плохо". Однако законодатель проявляет непоследовательность, например, отменяет статью УК "лжепредпринимательство" и через два года возвращает ее в измененном виде, устанавливая ответственность за регистрацию фирм на подставное лицо. "Спрашиваешь в любых кабинетах, каков смысл всего этого, — недоумевал профессор Максимов, — а они говорят: президент поручил. Никто даже не объяснит ему, что так делать нельзя".
Второй миф — что УК и страх перед наказанием останавливают преступника. Но на деле, отмечает Максимов, уголовный закон почти не влияет на преступное поведение, поскольку установленные нормы не применяются. Поэтому популярная посылка "давайте введем ответственность за то-то и люди перестанут это делать" — не работает.
Третий миф — что преступность деяния и его последствия определяются только уголовным законодательством. Но на практике законодатели как будто указывают на "относительность" многих преступлений: например, поднимают и опускают значения веса наркотика, за хранение которого наступает уголовная ответственность. В результате число преступлений по статье 228 УК РФ меняется в разы.
Четвертый миф, по мнению докладчика, состоит в том, что "УК устарел и надо его немедленно заменить новым". Делать это опасно: можно парализовать работу правоприменителя, который, по словам Максимова, "и так осатанел из-за того, что постоянно меняют УК, с которым он работает, и практически растерял мотивацию честно исполнять свой долг".
Уже сегодня, полагает ученый, для социологии права самый интересный предмет — это "антигосударство" и "антиправо", то есть, то, какие правовые реалии имеют место в стране и как они соотносятся с номинальными законами и формальной структурой власти. Например, для того, чтобы просто запустить механизм уголовного правоприменения, нужны "дополнительные стимулы", одного наличия закона недостаточно, считает Максимов. И возбудить, и закрыть уголовное дело за взятку стало нормой. "Нужно приводить в порядок все нормотворчество, — заявил Максимов, — пока мы не пришли к правовой гибели государства. Схоластическое законотворчество надо пресекать как абсолютно неэффективное. И ученые не должны стесняться напоминать об этом законодателю".
"Главная трагедия — мы не знаем реальной статистики преступлений"
Следом выступил главный научный сотрудник ИГП РАН, профессор Виктор Лунеев, который заявил, что, судя по уже прозвучавшим докладам, социологии права в России просто нет. "Социология права — это зеркало права, без которого жить нельзя, — сказал профессор Лунеев. — Мы тут рассуждаем, как понимать ту или иную норму: а где главное — статистика? Где сбор и обработка реальных фактов? Вот наша главная трагедия: мы не знаем реальной статистики преступлений".
По мнению Лунеева, одна из причин невнимания государства к социологии состоит в том, что официальная статистика смотрится куда выигрышнее, чем данные полевых исследований. "По статистике МВД, за последние 4 года у нас преступность снизилась на 20% с лишним, — отметил профессор Лунеев. — Даже Билл Клинтон со своей 30-миллиардной программой по борьбе с преступностью не добился такого! А я точно знаю, что просто было дано указание: работать на статистику".
Докладчик заметил, что любая полицейская статистика зависит от конъюнктуры: скажем, стоит увеличить штат полиции на 10% — и на столько же вырастет фиксируемая преступность, ведь новые сотрудники "будут доказывать, что их не зря наняли". Однако на Западе, например, в США и Великобритании, помимо ведомственной статистики ведется мониторинг криминологической обстановки силами независимых социологических агентств. "У нас же нет ни одного института, который бы целенаправленно изучал реальность в этом отношении, — подчеркнул Лунеев. — Даже при ВНИИ МВД нет социологической службы".
Вместе с тем, по его словам, даже по имеющейся статистике можно фиксировать тенденции преступности и правоприменения, и тенденции эти также неутешительны. Например, официально считается, что в России совершают около 17 млн преступлений в год, сказал Лунеев, во ВНИИ МВД насчитывают 25 млн преступлений. Ежегодно в правоохранительные органы поступает 23—24 млн заявлений о преступлении, из них регистрируется всего 3 млн, до суда доходят 800 тыс. дел. Это значит, что миллионы преступников, то есть подавляющее их большинство, уходят от ответственности, полагает ученый.
"Наука тут бессильна"
Критические выступления коллег во многом поддержал профессор Семен Лебедев, заведующий кафедрой криминологии Московского университета МВД России. Он, правда, сказал, что пока не видит катастрофы в области социологии права и в криминологии, но также признал, что "налицо полная разбалансированность правоохранительной системы и, следовательно, равенство всех перед беззаконием и общественная апатия. Революции в таких условиях, наверно, быть не может, но полное разрушение государства — да".
Профессор Лебедев полагает, что подобная ситуация во многом стала следствием одновременной реформы всех правоохранительных ведомств — МВД, прокуратуры, СКР и ФСИН. Беспорядок усилили постоянные поправки в УК РФ и другие законодательные нововведения, "никак не основанные на научном знании", отметил Лебедев. "Российский закон не в ладах с реальностью", — сказал Семен Лебедев, а Сергей Максимов добавил: "На любую проблему в обществе первая реакция власти — принять новый уголовный закон. Это настолько бессмысленно, что наука тут бессильна".
