Мы продолжаем публиковать интервью из серии "Жизнь замечательных юристов", посвященных жизненному пути, профессиональным взглядам и ценностям наших собеседников. Новый герой рубрики — начальник управления частного права Высшего Арбитражного Суда Роман Бевзенко. Он рассказал о том, как попал на работу в ВАС, за что любит немецкое право и почему молодость — не препятствие для работы в высшей судебной инстанции.
- Чем вы руководствовались при выборе профессии? Предыдущие собеседники "Право.Ru", например, в качестве одной из причин называли нелюбовь к математике.
- У меня, наверное, примерно та же причина. Когда я оканчивал школу, то выбирал себе профессию путем исключения тех сфер, где я себя точно реализовать не смогу. Поэтому естественные и точные науки отпали сразу, осталась гуманитарная сфера. Сначала хотел быть историком, но потом победило соображение, что надо выбрать юриспруденцию, имеющую более прикладной характер.
- У вас были примеры для подражания?
- В семье у меня не было юристов, мой папа – по образованию музыкант, мама – хореограф. Я – первый юрист в семье. Поэтому личных примеров у меня перед глазами не было. В 1994-95 годах, когда я выбирал профессию, юрист был популярной фигурой многих фильмов. Безусловно, это тоже наложило отпечаток, так как судя по этим фильмам, быть юристом — важно и значимо.
- Вы об американских фильмах?
- В том числе. Хотя правильнее говорить не только о фильмах, но и о западной литературе. Меня привлекала описываемая в ней сфера юридического сопровождения бизнеса, сделок на финансовых рынках.
- Это у Гришэма, наверное?
- У него тоже. Мне тогда очень нравился Драйзер, его "Финансист" или "Стоик", например. Такие книги вдохновляли. Впоследствии это вылилось в то, что я несколько лет проработал в сфере паевых инвестиционных фондов, учился управлению имуществом фондов на специальных курсах в ФСФР, получил квалификационный аттестат специалиста по управлению имуществом ПИФов. Честно говоря, я этим очень горжусь.
- То есть вам изначально нравилась некриминальная сфера права?
- Да, я был совершенно свободен от этого налета романтизма в отношении адвокатов, которые выступают в суде по уголовным делам.
- Или следователей?
- Работа следователя меня тоже никогда не прельщала. Мне нравилась работа юриста в сфере экономики, сопровождение бизнес-процессов. Тем более, когда я начал работать, эта сфера только формировалась, была абсолютно новой и интересной.
- Вы в Самаре учились?
- Да. В Самаре более или менее приличное юридическое образование дают два государственных университета. Один классический, а другой — экономический. Когда я выбирал, куда поступать, то выбрал второй, поскольку там, начиная с 30-х годов ХХ века, было традиционно сильное направление, связанное с преподаванием гражданского права, хозяйством, экономикой. Кроме того, в этом университете студентов учат довольно большому блоку экономических дисциплин, которые необходимы будущим юристам, чтобы понимать, как все устроено в сфере бизнеса.
- А почему в Москву не поехали?
- Не задумывался об этом. Так сложилось. Наверное, можно было и в Санкт-Петербург поехать, и в Екатеринбург или в Саратов, но мне тогда казалось, что уровень образования в экономическом университете меня устроит.
- Устроил?
- Непростой вопрос. С одной стороны, государственные вузы с историей, уходящей, в том числе, в советское прошлое, имеют наработанные приемы преподавания и методику. И, конечно, реалии таковы, что студент-юрист основные знания получает не на лекциях. Я это понял уже на втором или на третьем курсе. Думаю, это понимает и студент МГУ, и студент МГЮА, и студенты Высшей школы экономики. Будущий юрист получает основные знания в библиотеке: работая или с бумажными книгами, как раньше, или с электронными, как сейчас. Преподаватель никогда не сможет, даже в рамках спецкурсов, не говоря уже об обычном курсе гражданского права, рассказать обо всем том, что можно прочитать в книгах.
Мне в этом плане повезло: в самарскую научную библиотеку, когда началась война, переместили и фонд библиотеки Царскосельского юридического лицея. Это порядка 300000 томов, в том числе, очень много – тысячи – классических дореволюционных книг по праву. Так я открыл для себя совершенно новый мир, проводил в библиотеке все выходные.
Ну а другой источник знаний – это, конечно, практика. Студенты-юристы, если не начинают работать курсе на третьем или четвертом, они, конечно, к окончанию пятого курса вряд ли могут составить серьезную конкуренцию своим работающим однокурсникам.
- Вы начали работать, будучи еще студентом?
- Да, сразу после второго курса пошел в коллегию адвокатов, работал помощником, что называется "на подхвате". Там начал набираться житейской и юридической мудрости — понимать, как на самом деле выглядит в жизни то, о чем я по выходным читал в книгах.
- На чем специализировались адвокаты, к которым вы пошли работать?
- Как раз на бизнес-проектах. Так что к окончанию пятого курса довольно многое, что мне тогда рассказывали на лекциях, я уже знал. Во-первых, из книг. Во-вторых, из практики, так как к тому моменту я уже начал ходить в процессы в качестве представителя.
- И каково было ваше первое впечатление от судебного процесса?
- Первый раз, конечно, очень переживал, даже накануне плохо спал ночью. Сейчас смешно об этом вспоминать, потому что дело было совсем простое — о праве собственности на гараж, купленный в 1970-х годах. Хозяин захотел его зарегистрировать, но поскольку нормальных документов у него не было, потребовалось обращение в суд.
- А как к вам попало это дело?
- Я консультировал в бесплатной юридической клинике, в которую обратился мой будущий доверитель. Я ему объяснил, как можно поступить. А он вдруг предложил мне провести процесс. "Я не специалист, я всего лишь еще студент", — сказал я тогда. А он ответил: "Ничего страшного, давайте попробуем". Собственно, так я первый раз оказался в суде.
- Доверитель вам заплатил за эту работу?
- Да, была какая-то чисто символическая плата.
- С того момента, как вы окончили институт, и до того, как попали на работу в Высший Арбитражный Суд, прошло 8 лет. Чем вы занимались все это время?
- Сначала писал диссертацию.
- В Самаре?
- Да, на кафедре гражданского права. Я окончил учебу в 2000-м, причем, не думал, что буду цивилистом, так как мне очень нравился процесс. Планировал поступать в аспирантуру по процессуальной специальности, но так получилось, что профессор Вадим Аркадьевич Хохлов, мой будущий учитель, меня "перехватил".
- Заметил вас где-то?
- Да, после выступления на одной студенческой конференции профессор Хохлов предложил мне подумать о том, чтобы сосредоточиться на материальном праве. Я согласился. И для меня эти полтора года, за которые я написал диссертацию, были очень интересными с точки зрения погружения в теоретическую цивилистику. Например, общение со своим научным руководителем. Профессор Хохлов удивительно тонкий юрист, нетривиально мыслящий. Наши с ним споры и обсуждения могли длиться часами, мне это никогда не надоедало, не знаю уж как ему.
- А какая была тема вашей диссертации?
- Защита добросовестно приобретенного владения.
- Когда вы ее писали, ориентировались на отечественные источники или иностранных авторов тоже читали?
- И отечественные дореволюционные, и на иностранцев. Я, наверное, прочитал всю литературу по этому вопросу, которая была тогда доступна. Конечно, если бы писал сегодня, можно было бы все сделать уже по-другому, но это видимо проблема вечной научной неудовлетворенности в том, что ты когда-то делал раньше.
- Вы тоже сторонник германского права?
- Да, такой явный германофил, мы здесь почти все такие.
- Это вообще такой тренд в ВАС?
- Как говорит судья Сарбаш: когда мы не знаем правильный ответ на какой-то вопрос, мы берем книгу с полки, и книга эта, как правило, немецкая. В ней мы обычно находим ответ. И это не случайно. Германское право основано на очень тщательной систематизации всего правового материала, исключительно кропотливой проработке вопросов права
- А есть версия, что немцы сейчас на самом деле ушли уже на 100 лет вперед от того, что мы пытаемся перенять у них.
- Смотря что читать. Если, например, то, что мне было доступно, когда я писал диссертацию, то в основном это были русскоязычные дореволюционные переводы курсов конца XIX — начала XX века.
- Совсем классика классиков?
- Да. Естественно, что за 100 лет немецкая юриспруденция здорово ушла вперед. Даже сами немцы, когда мы с ними общаемся, часто говорят, что мы знаем историю их права лучше, чем они сами. Потому что мы эту историю читаем, а они уже нет. Но ведь нужно быть последовательным в историческом развитии. Нельзя просто взять и перешагнуть через какой-то этап, который германский правопорядок прошел столетие назад. Я, конечно, имею в виду немецкую пандектистику. У нас этого этапа не было, мы подошли к тому состоянию правопорядка, который был у немцев, может быть, накануне принятия Германского гражданского уложения. Но у нас началась революция, наш проект уложения принят не был, и мы потеряли 80 лет развития частного права. Поэтому мы вынуждены сейчас ускоренными темпами потерянное восполнять.
- Вернемся к вашей биографии, чем стали заниматься после защиты диссертации?
- Преподавать. По кафедре дорос до доцента. Читал два спецкурса: по ценным бумагам и по недвижимости. И довольно много писал. Вместе с моим другом, Тимуром Фахретдиновым, мы опубликовали в "Статуте" монографию о зачете. Кстати, отличную рецензию на эту монографию написал известный ученый, Вадим Анатольевич Белов. С ним у меня в итоге сложились прекрасные отношения, он мне здорово помог с изданием монографии о зачете. А потом предложил поучаствовать в нескольких его проектах – [в подготовке] монографий "Актуальные проблемы гражданского права", "Актуальные проблемы корпоративного права" — получивший высокие оценки двухтомный комментарий судебной практики применения Гражданского кодекса. Во всех этих работах я писал довольно объемные фрагменты. Сейчас у нас есть идея обобщить судебную практику по вексельному праву и сделать похожий справочник по положению о переводном и простом векселе.
Ну и понятно, что любой вузовский преподаватель сегодня вынужден, так или иначе, заниматься практической юриспруденцией. Вот и я практиковал. А в силу того, что мои научные интересы были связаны с недвижимостью и ценными бумагами, то и моя практическая деятельность выливалась в сферу, связанную с застройкой, недвижимостью, инвестициями в недвижимость. Потом я погрузился в материю, связанную с паевыми инвестиционными фондами и закрытыми фондами недвижимости. У меня были очень интересные, порядочные и энергичные коллеги и партнеры. Видимо, мне просто по жизни везет на людей.
- Оказывали юридическое сопровождение сделок в девелопменте?
- Можно и так сказать. Скорее, это был поиск – не хочу употреблять носящее негативный оттенок слово "схемы" — это был поиск адекватных правовых конструкций, которые могли бы сопровождать строительство недвижимости. То, как это выглядит сегодня, вряд ли правильно. Мне всегда казалось, что то, как у нас устроено финансирование строительства многоквартирных домов – это просто преступление. А получилось так из-за того, что государство просто устранилось от регулирования этой сферы финансового рынка. А ведь позиция застройщика на этапе, когда он собирает деньги граждан, чтобы организовать строительство, мало чем отличается от того, что делают обычные профессиональные участники финансового рынка — банк или инвестиционная компания. Тем не менее, эта сфера полтора десятка лет оставалась вообще без какого-то государственного контроля. В итоге это привело к неизбежному результату – огромному количеству обманутых дольщиков.
- В вашей родной Самаре и сейчас вовсю идут суды с недобросовестными застройщиками.
- Там тяжелая ситуация. Она осложнена поведением городских властей, которые на рубеже смены законодательства, в середине 2000-х, вели странную градостроительную политику, и это привело к сегодняшним последствиям. Конечно, можно было и так: с самого начала сказать гражданам, что если они вкладывают деньги в строительство дома, то должны нести риски недостроя. И если застройщик обанкротится, то инвестор вступает как кредитор в дело о банкротстве. Собственно, сегодня так и есть.
- Но ведь граждане – обычные потребители, более слабая сторона в отношениях с застройщиком.
- Но и вопрос покупки недвижимости отличается от приобретения валенок, посудомоечной машины или даже автомобиля. На мой взгляд, на нынешнем этапе экономического развития нашей страны инвестированием в строительство не должны заниматься обычные граждане, поскольку они не в состоянии просчитать все возможные риски. Поэтому было бы правильнее гражданам продавать квартиры, что называется, "со свидетельством" — жилье, построенное на деньги профессиональных участников финансового рынка, будь то банк, инвестиционная компания или крупные портфельные инвесторы. Гражданин получает в банке ипотечный кредит, покупает такую квартиру и живет в ней.
- И получает, что называется, пожизненный хомут.
- Да, с одной стороны, такая квартира будет стоить дороже. Но с другой стороны, риски в экономике присутствуют всегда, они не исчезают. Вопрос лишь в том, на ком этот риск лежит. Если на гражданине – цена квартиры для него будет ниже, но тогда ему надо согласиться с тем, что если дом вдруг не будет построен, он потеряет все свои деньги.
- Поэтому вы предлагаете его вообще в эти отношения не пускать? Чтобы не подвергать лишней опасности?
- Да.
- И пустить вместо этого посредника.
- Это не посредник, а инвестор, обладатель денег, на которые будет построен дом.
- Но он должен потом эти деньги "отбить", продавая квартиры по завышенной цене.
- Понятно, что квартира будет продаваться по более высокой цене, но это из-за того, что риски, о которых я говорил, с гражданина перекладываются на профессиональных инвесторов. Поэтому портфельный инвестор и зарабатывает на дельте — это фундаментальный закон влияния риска на цену. Чем ниже риски, тем выше цена. В моем понимании, законодатель должен сделать следующий шаг в регулировании финансирования строительства.
- Запретить заниматься этим обычным гражданам и допустить профессиональных инвесторов?
- Именно. Ну либо мы должны честно объявить гражданам: вы – обычные кредиторы, поэтому не требуйте специальной защиты от государства, это же ваши риски, несите их самостоятельно.
- Мы снова отошли от хронологической последовательности нашей беседы. Ответьте на самый интересный и интригующий вопрос – как вам удалось попасть на работу в Высший Арбитражный Суд?
- В суде был объявлен конкурс на должность начальника отдела экономического законодательства в управлении законодательством. Мне об этом конкурсе рассказали, посоветовали поучаствовать. Я так и сделал, и по результатам был принят на работу в ВАС. Наверное, прочитав, люди не поверят, что все было именно так – просто.
- Скорее всего, не поверят. Но обойти этот вопрос нельзя.
- Получилось так, как я рассказал. К тому же, я был не единственный претендент на должность.
- А почему вы решили все бросить и пойти на госслужбу, все кардинально поменять?
- Это связано с тем ореолом, который есть вокруг Высшего Арбитражного Суда – центра научно-правовой мысли. Мне всегда казалось, что работать здесь – это то, к чему должен стремиться любой юрист, серьезно занимающийся гражданским правом. Потому что более глубокого содержательного погружения в гражданское право, чем здесь, наверное, сегодня в России больше нигде нет.
- А как проходил сам конкурс, можете рассказать?
- Помню, в конкурсной комиссии был Виктор Валентинович Бациев, который тогда был начальником управления практики. Во время конкурса мы много и содержательно с ним говорили об исках на признание права собственности на недвижимость. В общем, все было серьезно. Так что нельзя сказать, что конкурс в Высший Арбитражный Суд – это что-то формальное. Сейчас я сам являюсь членом нашей конкурсной комиссии, и не могу сказать, что общение с нами – это простое испытание для претендентов.
- Мучаете их вопросами?
- Конечно. Нам ведь надо понять, насколько человек глубоко погружен в проблему. Если к нам в управление частного права идет человек, и мы начинаем с ним обсуждать вопросы, связанные, например, с виндикацией или приобретательной давностью, а он не в курсе тех актуальных правовых позиций, над которыми мы здесь, в суде, бились три-четыре года, то смысла брать его на работу я не вижу, даже если он показывает уровень, соответствующий уровню хорошо подготовленного юриста. Нам нужны фанаты частного права. Кстати, обычно первые три точечных вопроса позволяют понять уровень знаний претендента. А дальше мы уже смотрим, насколько глубоко он погрузился в ту или иную область.
- Под чьим руководством вы начали работать в ВАС?
- Когда я начал работать, то был начальником отдела, который структурно входил в управление законодательства. Его тогда возглавлял Дмитрий Иванович Дедов. Но буквально месяц спустя его назначили судьей. И у нас очень долгое время должность начальника управления была вакантной. А спустя полгода меня назначили на вакантную тогда позицию замначальника управления законодательства и еще годом позже председатель ВАС назначил меня начальником управления законодательства. Это управление курировала заместитель председателя Татьяна Константиновна Андреева, юрист с огромным профессиональным и житейским опытом.
- А вы как сами считаете, не очень ли вы были молоды для такой должности?
- Думаю, что нет. В тот момент мне был 31 год – это немало.
- По-моему, напротив – это самая молодость. К тому же есть стереотипы, что в высшей судебной инстанции должны работать умудренные жизнью старцы.
- Но вот видите – состав аппарата Высшего Арбитражного Суда эти стереотипы ломает. Я, наверное, самый старший сотрудник в нашем управлении.
- А вот в Англии или Штатах это не стереотип, а действительность.
- Да, но может быть, в российском юридическом сообществе сейчас как раз настала пора смены поколений. И сейчас в современном российском частном праве довольно много молодых лиц и новых имен.
- По какой причине управление законодательства и управление практики были реорганизованы, и вместо них появились два новых: частного права и публичного?
- Это была идея председателя. До реорганизации система распределения компетенции между двумя управлениями была не ясной. Если утрированно, то управление практики занималось анализом и обобщением текущих вопросов, связанных с применением законодательства, в том числе и частного права, и публичного, и процесса. А управление законодательства либо готовило законодательные инициативы, которые реализует ВАС, либо разъяснения по вопросам вновь принимаемых законов. Впоследствии, однако, стало ясно, что требуется разделение компетенции по сфере научных интересов.
- Как говорил Сергей Сарбаш, в суде наставников нет, это не принято. Как вы справлялись поначалу на новом месте?
- Могу совершенно честно сказать, что было два человека в суде, которые мне помогли влиться в коллектив. Это Игорь Александрович Дроздов – тогдашний руководитель аппарата, и Андрей Владимирович Егоров, который сейчас занимает эту должность. Наверное, Егоров в некотором смысле и был тем наставником, существование которых вроде как не принято признавать. Он очень помог мне, прежде всего, погрузиться в тот дух, который царит здесь, в высшей инстанции. За это я ему очень благодарен.
- На вас когда-либо пытались оказать давление извне?
- Ни разу. В этом нет смысла, здесь так все устроено, что влиять просто бессмысленно. Когда в управлении готовится очередной проект, он проходит множество фильтров, этапов, прежде чем стать постановлением пленума или информационным письмом. Сначала происходит обсуждение основных идей в самом управлении, потом с участием судей у курирующего нашу работу зампреда — Василия Владимировича Витрянского. Обсуждение у Витрянского – это горнило, которое практически невозможно пройти, сохранив текст проекта в его изначальном виде. Конечно, то, как он видит и чувствует право, вызывает восхищение. Потом проект выносится на первый президиум, куда приходит множество интересантов, которые зачастую не стесняются в оценках и выражениях. Да и председатель может, в том числе, критически оценить ту идею, которую мы заложили в проекте.
Так что все обвинения в ангажированности меня, честно говоря, всегда очень веселили. Так может думать только тот, кто не имеет ни малейшего представления о работе внутри ВАС. Например, те, кто говорят, что мы в аппарате под влиянием банков придумали пункт 13 постановления пленума по залогу о сохранении залога при изменении обеспеченного обязательства. Меня здорово смешили эти написанные как будто под копирку статьи якобы разных авторов. Помню, был еще очень эмоциональный критик, который приводил странные примеры про бабушек с Тверской, называя это ипотечным рейдерством.
- А пункт 13 разве не вы придумали?
- Понятно, что он был написан в управлении, равно как и весь проект залогового пленума. Но после стольких горнил и фильтров, сказать, что у этой идеи есть конкретный автор, невозможно. Сейчас это правовая позиция высшей судебной инстанции. Я совершенно искренне убежден в том, что она правильная.
- Вот мы и перешли к роли Высшего Арбитражного Суда в совершенствовании частного права. Согласитесь, что много, особенно в последнее время, принимается документов, которые расширительно трактуют нормы Гражданского кодекса. О той же самой неустойке, например.
- Есть, наверное, две причины, почему высшая судебная инстанция должна занимать активную позицию сегодня в России. Во-первых, это связано с тем, что текст закона априори несовершенен. Нужно это признать и согласиться с тем, что невозможно написать совершенный кодекс. Ни один закон никогда не будет совершенным. Любой, даже самый лучший текст через пятнадцать или 30 лет будет устаревать.
- Ваши оппоненты на это скажут: вносите изменения в закон.
- Я боюсь, что внесениями изменений в закон мы лучше не сделаем, потому что постоянная правка законодательства просто невозможна. И только непосвященному кажется, что законодательный процесс — это очень просто. Любое прохождение поправок, которые не обусловлены необходимостью срочно вот здесь и сейчас их принять — это многолетняя процедура.
- Из-за лоббизма?
- В легислатуре лоббизм предопределен просто самой сутью законодательного органа и коллективным принятием решения. Там как раз есть очень много групп интересов, которые могут заблокировать прохождение каких-то поправок. В качестве примера могу привести закон о потребкредите, который в виде законопроекта существует уже больше 8 лет, а до сих пор не принят.
Давайте представим себе, что то право законодательной инициативы, которое есть у ВАС, можно истолковать широко. И если бы Высший Арбитражный Суд вместо подготовки обзора №146 и формирования правовых позиций в сфере потребительского кредитования, написал закон о потребкредите, ничего бы не произошло вообще. Он просто бы пылился в аппарате Думы. Это сейчас наглядно видно.
А всем критикам судебного правотворчества я настоятельно рекомендую почитать недавно изданную работу на эту тему профессора Карапетова, очень яркого и наверное одного из самых интересных молодых ученых-цивилистов. В ней он доказывает, что в любой стране — Франции, Германии, Швейцарии, Штатах, Англии – суд был и будет активным. Потому что какой бы закон ни написали, всегда возникнет вопрос: а как эту норму толковать? Как восполнять пробел в законе? И никто и нигде не отрицает права суда толковать закон. Но такое толкование, особенно толкование по аналогии закона - это же и есть создание новой нормы. Конечно, это не законодательные нормы, тем не менее, это новые нормы. Можно называть их по-разному, например, единообразные правовые позиции. Но суть не меняется. Сам законодатель говорит о том, что суды могут толковать закон, в том числе расширительно. Суды могут применять аналогию закона и даже аналогию права. А что это такое как не правотворческая роль судов?
Посмотрите, как французские суды за 200 лет истолковали Code Civil. Думаю, разработчики кодекса не узнали бы те правовые идеи, которые они заложили в нем при его написании.
- Зато у них один кодекс существует 200 лет.
- Дело ведь и в том, как кодекс написан. Code Civil писался очень простым доступным языком, с расчетом на то, что его нормы могут быть легко поняты простыми людьми, не юристами. В итоге очень доступный язык французского кодекса предопределил возможность его свободного применения судами. Все равно суды будут толковать закон, ведь общественное развитие идет быстрее легислатуры. И мы часто видим, как в экономике появляется некое правовое явление, которого в законах нет. Но нам ведь нужны какие-то точки опоры, на которых юристы могут, например, формулировать условия контрактов.
Второй нюанс – это единство судебной практики, для меня это — абсолютная ценность, смысл нашей деятельности Возьмем в качестве примера норму статьи 319 ГК РФ о том, что при недостаточности платежа в первую очередь гасятся издержки, потом проценты, потом основной долг, если иное не предусмотрено договором. Когда мы анализировали практику применения этой нормы, то поняли, что у нас есть два окружных суда, которые считают, что договором нельзя предусмотреть, что в первую очередь гасится неустойка. И есть восемь окружных судов, которые считают, что договором это предусмотреть можно.
Некоторые юристы считают такую ситуацию высшим проявлением свободы судейского усмотрения. "Это красиво", — говорят они. Я же считаю, что право – это не способ создания неких шедевров, которыми мы, отстранившись, будем потом любоваться и предаваться эстетическому наслаждению. Право – это прикладной инструмент. Право это то, на что в первую очередь опирается коммерсант. Ни один нормальный коммерсант не поймет, почему его деятельность должна зависеть от практики судебного округа, в котором он находится, ведь закон же один. Иное алогично. Именно поэтому у высшего суда должна быть функция, связанная с приведением практики к единообразию. Единообразно установившаяся практика может быть неправильной. Но ее ценность в том, что она единообразна. Сам факт того, что есть единообразное решение, на которое будут ориентироваться все судьи арбитражных судов – это благо. Это благо для бизнеса и практикующих юристов.
- Помимо уже опубликованных проектов, что еще в планах вашего управления?
- Мы хотели бы обобщить практику в сфере возмещения убытков, причиненных органами юридического лица самому юрлицу. Мне кажется, это институт, который в ближайшие пару лет должен просто доказать свою эффективность. Сейчас суды склонны все больше и больше ограничивать сферу применения такого способа защиты, как признание недействительной сделки, совершенной органом юридического лица с превышением полномочий. Но тогда возникает вопрос: а как возмещать все потери юридическому лицу, акционерам, если капитализация общества уменьшилась? За счет возмещения убытков. И здесь судебная практика должна довести до руководителей юрлиц идею о том, что за злоупотребления они будут платить.
В сфере вещного права у нас готовится обзор практики по негаторным искам. Это очень интересная и очень сложная материя. И, мне кажется, такой обзор уже давно назрел, потому что мы видим, что нет единообразия в понимании нашими судами тех правовых идей, которые заложены в статье 304 ГК. Нас вообще очень интересует развитие практики по возмещению убытков, в том числе, возникающих вследствие нарушения договора. Я думаю, что в практике наших судов по этим делам есть очень многое из того, что следовало бы поменять. Вот мы в 2012 этим и планируем заняться.
- А если о ваших личных планах поговорить. Есть ли у вас желание и намерение становиться судьей? В отдаленном или, может быть, не столь отдаленном будущем?
- Я думаю, что судейская работа – это вершина юридической карьеры, то, к чему, наверное, должен стремиться любой думающий практикующий юрист сегодня. Так могу ответить.
- Но вы согласны с тем, что судебные управления — это кузница кадров для судейского кадрового состава?
- Наверное, да, статистически это выглядит именно так.
- Планируете ли написать докторскую?
- Когда уходил на госслужбу, то думал, что, как у чиновника, у меня теперь будет много свободного времени, и будет возможность написать докторскую. В нынешнем ритме работы это практически невозможно. Ведь если ты хочешь написать по-настоящему стоящую работу, то это не копирование избитых истин у 35 авторов. Надо уехать в Гамбург или Лейден, например, засесть в библиотеку, и полгода там работать. Так что с диссертацией пока все туманно.
- Как бы вы могли охарактеризовать ваше управление?
- Это, в первую очередь, коллектив единомышленников, абсолютно преданных своему делу. Почти все его сотрудники – выпускники Российской школы частного права, свободно говорящие на двух-трех языках, энциклопедически образованные люди, настоящие профессионалы в сфере частного права. Назову некоторых из них, чьи фамилии известны многим юристам: Денис Новак, прекрасный специалист в сфере обязательственного и корпоративного права. Мария Ерохова, занимающаяся вещным правом, арбитражным процессом, исполнительным производством, Михаил Церковников — занимается правовым режимом недвижимости, арендой, энергоснабжением, Олег Зайцев - блестящий "банкротчик" и специалист по корпоративному праву, Евгений Суворов, написавший очень основательную монографию по проблеме обхода закона, Елена Поветкина, которая глубоко занимается проблемами деликтов, земельного права, градостроительного законодательства. Очутиться в таком обществе было бы приятно любому человеку, который интересуется частным правом.
- Мужчин в управлении, получается, больше?
- Так сложилось. Но тем сильнее мы ценим наших девушек.
Интервью провела Наталья Шиняева
