В начале прошлого века законодательство строго охраняло интересы армии. Уголовное уложение 1903 года, помимо общих норм, предусматривающих ответственность за призывы к неповиновению закону, содержало отдельную статью, карающую за преступную пропаганду в войсках. Наказуемой считалась любая критика действующего порядка и воинских полномочий, в том числе пацифистские сочинения и обращенные к военным призывы «не стрелять в народ» при разгоне митингов. Кроме того, для журналистов существовал специальный состав — «оскорбление армии». Статья не имела дефиниций и открывала простор для широкого толкования. Прецеденты встречались нечасто, но представляли интерес, особенно в условиях расплывчатых формулировок законодательства и дискреции судов. Рассказываем о нескольких делах, где подсудимые, по мнению обвинения, подрывали армейские устои.
Призывы к бунту и неповиновению закону
Ст. 129 Уголовного уложения 1903 года в начале прошлого века пользовалась печальной известностью: по ней часто привлекали к ответственности журналистов за призывы к ниспровержению власти и неповиновению закону. Размах преследований был настолько велик, что статье посвятили много стихов и эпиграмм, которые, впрочем, тоже запрещали.
Безусловно, норма распространялась и на тех, кто выступал против службы в армии. Состав относился к тяжким политическим преступлениям, дела по ст. 129 рассматривало особое присутствие судебных палат с участием сословных представителей. Это подчеркивало важность категории: судебные палаты преимущественно выступали апелляционной инстанцией для решений, вынесенных окружными судами.
Преследование издателей за напечатание брошюры Льва Толстого «Где выход?» стало одним из самых известных в судебной практике. Статья, написанная в 1900 году, вышла в свет в 1906-м. В произведении писатель, размышляя о социальной несправедливости, когда власть богатых «становится все больше и больше, а положение рабочих все хуже и хуже», пытался найти гипотетический выход из этого положения. Революция, по мнению Толстого, была невозможна: правительство охраняло себя от любых посягательств и огромную роль в этом играла армия — «комплект извращенных патриотизмом, подкупом и гипнотизацией офицеров и миллионы физически сильных и нравственно неразвитых 21-летних детей — солдат». Поэтому единственное, что мог сделать обычный человек, — сам не идти в армию и разъяснять другим людям «сущность того обмана, на который они попадаются, поступая в солдаты».
ЛЕВ ТОЛСТОЙ ВО ВРЕМЯ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ, 1854. ИСТОЧНИК: TOLSTOYMUSEUM.RU
Интересно, что Толстой в 1850-е годы участвовал в Кавказской и Крымской войнах и комплиментарно отзывался о военной службе. Позже он изменил позицию и дошел до пацифизма, который был тесно связан с религиозными взглядами писателя.
«Поступление в военную службу есть отречение от всякой религии, какую бы он (человек) ни исповедовал (всякая запрещает убийство), отречение от человеческого достоинства, есть добровольное поступление в рабство, имеющее целью только убийство», — писал в Толстой в статье «Где выход?». Отвечая на поставленный в заголовке вопрос, писатель призывал не свергать насилие революцией, а осознавать, что убийство ближнего — зло, и следовать этой истине.
Сразу после выхода брошюры Санкт-Петербургская судебная палата наложила на нее арест, усмотрев в содержании признаки преступлений, предусмотренных п. 1, 2, 3 ст. 129 Уголовного уложения (призывы к бунту, ниспровержению существующего в государстве общественного строя и неповиновению закону).
В 1907 году за издание брошюры привлекли к ответственности сына писателя — Льва. Подсудимый виновным себя не признал. Он настаивал, что напечатание статьи без сокращений — его сыновняя обязанность и что он имеет право на свободное выражение мнения в соответствии с Манифестом 17 октября 1905 года, который даровал обществу политические свободы.
Итог оказался парадоксальным. Как сообщала пресса, суд не нашел в брошюре признаков преступления и вынес сыну писателя оправдательный приговор.
А вот другому издателю повезло меньше. В 1912 году Особое присутствие Санкт-Петербургской судебной палаты с участием сословных представителей рассмотрело аналогичное дело по обвинению некоего Суткова. Подсудимый признал себя виновным в издании запрещенной брошюры, но объяснил, что граф Толстой «не ставил цели возбуждать кого-либо к нарушению законов, он лишь проповедовал истины, вытекающие из догматов христианства».
Суткова приговорили к заключению в крепости на три месяца.
Пропаганда в войсках
Защита армии от вредных идей была частью охраны государственного порядка. При этом власть нередко подчеркивала, в частности уголовно-правовыми средствами, особую опасность разрушительной пропаганды в войсках. Например, в 1880 году Государственный совет дополнил статьи Уложения о наказаниях, предусматривающие ответственность за распространение преступных воззваний, и постановил при рассмотрении дел о пропаганде в армии «возвышать наказание на две степени».
При разработке Уголовного уложения 1903 года преступную пропаганду в армии, ввиду «особенного значения войсковой дисциплины», выделили в отдельный состав. Ст. 131 вводила ответственность за «распространение среди войска учений или суждений, возбуждающих воинских чинов к нарушению обязанностей военной службы». Правда, в отличие от прежнего уложения, наказание было аналогичным санкциям за обычную пропаганду среди различных социальных групп, предусмотренную ст. 130.
В 1907 году Особое присутствие Санкт-Петербургской судебной палаты рассмотрело дело в отношении дворянина Александра Карчевского, обвиняемого по ст. 131.
Как выяснило следствие, в декабре 1905 года военнослужащий Станислав Ярчинский увидел в петербургском трактире, как несколько «вольных» беседовали с группой солдат. Прислушавшись, Ярчинский понял, что речь шла о беспорядках в России (1905–1907 годы — время первой русской революции. — Прим. ред.). После окончания беседы один из ораторов подошел к нему, представился Александром Карчевским и пригласил прийти на собрание вместе с товарищами, чтобы вновь обсудить политическую обстановку.
Встреча состоялась на квартире, Ярчинский приехал с сослуживцами. Карчевский, соблюдая осторожность, проводил собрание в полумраке, но в высказываниях был довольно смел. Он рассказывал о том, как «офицеры на войне изменяли, обманывали солдат и набивали себе карманы». Переходя к революционным событиям в России, оратор утверждал, что для подавления восстаний нельзя стрелять в народ по приказу властей, потому что рабочие и крестьяне — братья солдат. Он хвалил части московского гарнизона, которые бунтовали, и ставил их в пример: ведь только так можно многого добиться. Помимо прочего, Карчевский настаивал на отделении Польши от Российской империи и таком политическом устройстве в России, когда страной правит не государь, а избранный народом правитель.
КАЗАКИ РАЗГОНЯЮТ МАНИФЕСТАНТОВ В ВАРШАВЕ, 1905. ИСТОЧНИК: «ОГОНЕК». 1905. № 42
Закончив речь, оратор назначил новую встречу, но многие солдаты остались недовольны и о подозрительной беседе донесли командованию. Ярчинского арестовали как инициатора приглашения сослуживцев на собрание. Через конвоира он пытался предупредить Карчевского, что встреча не состоится и что тому нужно скрыться, но безуспешно: полиция вскоре арестовала и пылкого пропагандиста.
В суде Карчевский вину не признал. Его адвокат настаивал, что речь нельзя квалифицировать как пропаганду — это просто беседа. А тезис о том, что нельзя стрелять в народ, — критическое мнение подсудимого и мечты о лучшем будущем, которые не преследуются законом и на которые он имеет право на основании Манифеста 17 октября 1905 года.
Вероятно, в основе линии защиты лежали разъяснения одного из разработчиков Уголовного уложения 1903 года Николая Таганцева, который писал в комментариях к ст. 130–131, что «одно высказывание недовольства существующими условиями социального или государственного строя, один критический разбор существующих экономических отношений, коль скоро к нему не присоединяется положительное указание на необходимость учинения преступного действия или насильственного социального переворота, коль скоро этим путем не стремятся возбудить против существующего государственного строя, не подойдет под понятие наказуемой пропаганды». Но на практике граница между критикой и подстрекательством была крайне расплывчата.
Особое присутствие признало Карчевского виновным в распространении среди нескольких солдат «учений и суждений, возбуждающих воинских чинов к нарушению обязанностей военной службы» и приговорило к трем годам заключения в крепости.
Оскорбление армии
Временные правила о повременных (периодических) изданиях, регулирующие деятельность прессы после издания Манифеста 17 октября 1905 года, помимо положений о свободе слова, включали перечень преступных деяний, за которые пресса несла ответственность. Одним из них было «оскорбление в печати войска или воинской части», карающееся заключением в тюрьме на срок от 2 до 16 месяцев.
Статистика таких правонарушений неизвестна, но некоторые инциденты подробно освещались в специализированной юридической прессе. Например, в 1906 году Санкт-Петербургский окружной суд рассмотрел дело в отношении редакторов газеты «Страна» Максима Ковалевского (известного юриста и общественного деятеля) и Ивана Иванюкова.
В мае 1906 года «Страна» перепечатала из газеты «Дело народа» письмо офицера. Анонимный адресант скептически оценивал современные армейские нравы и противопоставлял их принципам рыцарского сословия, ушедшим в историю. Он писал, что рыцарь в прежние времена «гордо смотрел на падшего врага, но прекращал бой с момента его падения», жал руку пленным и считал позорным бить обидчиков в спину.
«Но что же мы видим теперь? — восклицал автор. — Ужели это рыцарство — офицеру быть палачом и исполнять роль, которую не всякий каторжник даже за деньги берет на себя? Рыцарство ли — обмануть схваченных людей, любезно предложив им идти, и в спину командовать стрельбу? Рыцарство ли — добивать пленных, стрелять по спискам, тушить папиросы о голое тело, вообще издеваться или даже слегка насмешливо относиться к своим жертвам? ‹...› Разве всеми этими сотнями фактов, которые кошмарной вереницей тянутся на страницах наших газет, не поругана вконец честь офицерского мундира и не пора ли всему офицерству, как одному человеку, подняться в защиту этой чести и вызвать на нравственную дуэль того, кто осмелился топтать ее своими грязными ногами?»
Офицер требовал провести открытый суд хотя бы по одному из дел, где подвергается сомнению воинское благородство, и либо опровергнуть позорящие факты, либо подтвердить — и «навсегда уронить в пропасть военную честь русской армии и ее могущество».
Под опубликованным письмом газета разместила комментарий. Редакция соглашалась с офицером, что нельзя оставлять без ответа обвинения военных в жестокости и что только путем гласного суда можно очистить армию от людей, не соответствующих представлениям о рыцарской чести. Эту публикацию обвинение посчитало «оскорблением армии».
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ ОФИЦЕРСКОГО СОБРАНИЯ 6-ГО ГРЕНАДЕРСКОГО ТАВРИЧЕСКОГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА НИКОЛАЕВИЧА ПОЛКА. ФОТОГРАФ Р. БРОДОВСКИЙ. 1907. ИСТОЧНИК: RM.SHM.RU
Помощник прокурора в суде утверждал: несмотря на то что в опубликованных материалах нет явных оскорбительных для армии суждений, из сопоставления фрагментов можно сделать вывод о наличии «скрытого оскорбления». По его мнению, анонимный офицер и редакция, наряду с перечислением вопиющих нарушений в армейской среде, называли и те действия, которые составляли прямую обязанность войск согласно присяге: участие в военных судах, подавлении восстаний и исполнении смертных приговоров. Поэтому помощник прокурора считал, что оскорбление заключалось в одинаковом отношении публикаторов к обязанностям армии и единичным проявлениям варварства, и настаивал на обвинительном приговоре.
Защитник Константин Арсеньев, знаменитый исследователь законодательства о печати, доказывал, что признаков оскорбления нет ни в письме офицера, ни в редакционном комментарии: авторы не приписывали конкретным лицам совершение зверских поступков и всего лишь просили проверить позорящие армию факты путем гласного суда. Редакция «Страны» не только имела право, она должна была настаивать на такой проверке, говорил Арсеньев, потому что только так можно было вернуть честь офицерскому мундиру.
Подсудимые вину не признали. Они настаивали, что не намеревались оскорбить российскую армию, а всего лишь — вслед за анонимным офицером — говорили о неблаговидных поступках отдельных солдат и призывали установить истину в судебном порядке.
Тем не менее суд признал Ковалевского и Иванюкова виновными и приговорил каждого к аресту при тюрьме на две недели. Оба обжаловали приговор.
При рассмотрении дела в апелляционной инстанции Ковалевский снова подчеркивал абсурдность обвинения. По его словам, «нападать на армию в стране, где существует всеобщая воинская повинность, значило бы нападать на самого себя».
Апелляционная инстанция оправдала редакторов и прекратила производство по делу.
Автор: Ольга Арсентьева
