Юрий Костанов – один из многих адвокатов, которые традиционно критически настроены в отношении представителей судейского сообщества, органов следствия и прокуратуры, но один из немногих, кто хорошо знает достоинства и недостатки этих институтов изнутри. Следователь, прокурор отдела областной прокуратуры, прокурор Управления по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах Прокуратуры СССР, начальник Управления юстиции г. Москвы, которое курировало столичные суды, председатель президиума Московской коллегии адвокатов "Адвокатская палата" (в настоящее время – МКА "Адвокатское партнерство") с момента ее образования до 2011 г. – таковы основные вехи его юридической карьеры. Одни величают Костанова известным, другие – знаменитым, третьи – маститым адвокатом. Впрочем, его многочисленные убедительные победы в судах красноречивей эпитетов (об одном таком деле "Право.Ru" писало здесь). В апреле с. г. член СПЧ Костанов вошел в состав межведомственной рабочей группы по подготовке концепции регулирования рынка профессиональной юридической помощи в рамках госпрограммы РФ "Юстиция".
"Право.Ru" предоставляет читателям возможность лучше узнать Костанова по его публичным высказываниям, сделанным в период с 1969 г. по настоящее время. О том, какую роль сыграли в его жизни плакат, пьяный с ружьем, мэр Москвы Юрий Лужков и глава Мосгорсуда Зоя Корнева, какая связь между "постовым милиционером" и судьей, сколько человек было расстреляно по его обвинениям в бытность прокурором, а также о многом другом – в его цитатах.
О себе
Мне было лет 15, когда я наткнулся в центре Ростова, где я жил, на очень интересный плакат: представьте себе, стоит молодой человек, в руках у него красная книжица с буквами "БСМ" на обложке. И подпись: "Ты записался в бригады содействия милиции?" <…> По возрасту записываться в бригады мне было слишком рано, но выглядел я старше, пошел в райком комсомола, где, не вдаваясь в детали, мне выдали направление в райотдел милиции. В милиции меня тоже ни о чем не спрашивали и записали в бригаду. В итоге я выполнял самую черную работу – патрулировал улицы, ходил с участковым, который вел учет всем своим алкоголикам и отсидевшим. Потихонечку я приобщился к работе уголовного розыска и понял, что по этой дорожке мне и следует идти.
Я ушел [со следственной работы] в 1966 году по здоровью. Вышло так: сижу я у себя в кабинете районной прокуратуры, бумажки пишу. Забегает мужичок: "Товарищ следователь! Там пьяный с ружьем на улице, что делать?" Я выскакиваю на улицу, и там действительно ходит человек с "воздушкой". И он, совершенно неожиданно, бьет меня по голове прикладом. У меня легкая контузия, очевидцы вызывают милицию, преступника задерживают. Позже у меня начинаются головные боли, и я решаю со следовательской работы уйти. Нашлась вакансия помощника прокурора, и начал я выступать в судах сначала по гражданским, а потом и по уголовным делам. Довольно быстро меня назначили прокурором областного аппарата, и работал я в этой должности до самого перевода в Москву, до 1983 года.
Поддержание обвинения в судах – работа интересная. Я никогда не позволял себе, выступая в суде, поддерживать до запятой то, что написало начальство. Вторая часть работы – выступление в кассационной коллегии областного суда. Меня интересовали законные приговоры, а не формальные. И третья часть – проверка в порядке надзора, и были случаи, когда я требовал приговор отменить. Я не один такой был героический.
[Из прокуратуры] я ушел в самом конце 1989 года… Ушел на должность начальника управления юстиции Москвы и работал на этом месте до 1993 года. Я не могу сказать, что это были лучшие годы моей жизни, но это был, безусловно, интересный опыт. Старое законодательство не работало, мы создавали новые законы, о статусе судей например, также мы ввели институт нотариата. Во времена ГКЧП, когда милиция отлавливала нарушителей комендантского часа, я направил всем судьям указания, что нужно исполнять распоряжения только конституционных органов, а распоряжения квазивласти исполнению не подлежат. И мне известен только один случай, когда милиция привела в суд человека, задержанного за нарушение комендантского часа, назначенного гэкачепистами, и судья его оштрафовал. Я пригласил этого судью к себе и предложил написать заявление об уходе.
Я никогда судебных речей не писал заранее. Готовить речь заранее по материалам предварительного следствия дело неразумное, во-первых, потому, что нельзя в судебное заседание идти с заранее сформулированными выводами – ведь отсюда и рождается обвинительный уклон, в основе которого убеждение в приоритетности материалов и выводов следствия предварительного по сравнению с судебным. Ход судебного следствия всё в деле может изменить…
О карьере юриста и его профессионализме
Есть такая хорошая книга – издана была, по-моему, в 1913 году <…>. Там коллега очень хорошо написал, какова должна быть карьера юриста. Первая ступень – это кандидат на судебные должности. Это примерно то же, что у нас секретари канцелярии в судах, несколько лет. Вторая ступенька: судебный секретарь, который сидит и пишет. Дальше он должен быть судебным следователем. Всё несколько лет. Потом – несколько лет товарищем прокурора. У нас это – помощники прокурора. Следующая ступенька тоже несколько лет – адвокатом. И только потом, годам к 50, он становится готовым для того, чтобы стать судьей. У него и жизненный опыт большой, и в судопроизводстве он прошел по всем ступенькам. Профессионально это было бы здорово. Но скажите, пожалуйста, где та очередь из адвокатов, которые хотят стать судьями?
Профессионализм – это не просто овладение ремеслом профессии, это нечто большее. Для меня профессионализм состоит из двух критериев – высокой квалификации и умения воевать. Тот, кто четко знает законы, но бездушно делает свое дело, – ремесленник. Профессионализм подразумевает беспокойство за судьбу доверителя из-за нарушений закона. Если человек отвечает этим критериям, он будет для меня авторитетом. Конечно, авторитет подразумевает еще и большой опыт работы.
[Для меня авторитет в профессии] – Семен Ария, Генрих Падва. Блестящий оратор и настоящий боец – Генри Резник. Я многих мог бы назвать. Восемь лет я проработал в квалификационной комиссии Адвокатской коллегии Москвы, все ее члены очень серьезные, авторитетные люди, с ними было интересно работать.
Я со следователем начинаю говорить о Конституционном суде – он на меня смотрит скучным взглядом – это все неинтересно. Вся эта постановка – она приводит к тому, что обвинительный уклон торжествует всюду. Ну, кроме того, что существует – я не могу этого не сказать – общий, как это теперь принято говорить, тренд в государстве, когда вся власть считает, что мы все не равноправные участники, а мы объекты их многотрудной деятельности. Это ведь коренится с древних времен. Покупатели мешают всегда продавцам, пациенты – врачам, школьники – учителям, а подсудимые мешают судьям, обвиняемые – следователям.
В Советском Союзе худо-бедно была устоявшаяся система. Да, шли безобразные процессы над диссидентами, и в нарушение всех законов Конституции Сахарова отправили в ссылку, но в массе своей общие уголовные дела рассматривались правильно. В середине 90-х годов процесс вымывания опытных и грамотных кадров стал лавинообразен: старые кадры ушли, и молодежи стало не у кого учиться. Пришла какая-то пацанва. Когда я читаю в уголовном деле, что следователь по особо важным делам при прокуратуре юрист 1-го класса, то это значит, что он – капитан и стаж у него лет пять, не больше. Следователя-важняка надо воспитывать гораздо дольше, невозможен важняк с таким стажем!
Союзный аппарат [Генпрокуратуры СССР] был достаточно квалифицированный. По крайней мере, эту часть работников, которые занимались судебными делами, никто иной, как президент нашей городской адвокатской палаты Резник, называет элитой юридического мира, Резник, который никак не склонен к любви к прокуратуре. Прокуратура все эти функции утратила начисто, она теперь называется… силовиками они себя называют. Почему они силовики, до сих пор понять не могу.
О приходе в адвокатуру с прокурорской должности
Моя адвокатская практика оказалась более разнообразной, нежели прокурорская. Начинать пришлось с выступлений в суде по делам гражданским, что в общем-то было для меня довольно неожиданно – ведь до этого я в качестве вначале следователя, а затем прокурора участвовал в расследовании и судебном рассмотрении дел только уголовных. Как говорится, с судьбой не поспоришь – пришлось осваивать цивилистику…
Меня и моих коллег, пришедших в адвокатуру со следственной либо прокурорской работы, нередко упрекают чуть ли не в измене идеалам и принципам: вчера ловили преступников и обвиняли, а сегодня разваливаете дела! <…> Никто не вправе упрекнуть меня в незаконных методах защиты: я не подговариваю свидетелей, не подкупаю потерпевших, не передаю взяток следователям и судьям, не пользуюсь своими знакомствами в правоохранительных "верхах". И если дела, в которых я участвую как защитник, "разваливаются", то это потому лишь, что "слеплены" они были плохо.
Один из моих коллег бывших, прокуроров, даже сказал – когда при нем мне стали задавать вопросы: "Почему же ты, мол, знамена поменял?" – он так посмотрел ехидно и говорит: "Да тут не он поменял, сегодня прокуратура знамена поменяла". Какая разница? Я и там и там отстаивал закон. Ведь я, в прокуратуре работая, не только поддерживал обвинения, но и отказывался.
Я в адвокатуре делаю то, что и раньше, – защищаю прежде всего закон.<…> И кто из нас "предатель и изменник": я и мои коллеги, или те, кто, присягнув "непримиримо бороться с любыми нарушениями закона, кто бы их ни совершил" [из текста присяги прокурорских работников], на деле попустительствует грубейшим нарушениям закона, растаптыванию прав и законных интересов личности?
Я всегда считал, что прокурор более свободен в формировании своей позиции в процессе, чем адвокат. Позиция адвоката всегда определена позицией его подзащитного или доверителя. Адвокат не вправе назвать своего подзащитного виновным и просить судей только о снисхождении, если он сам виновным себя не признает, даже когда на самом деле подсудимый виноват и кроме как на снисхождение судей рассчитывать больше не на что. Прокурор же должен быть заинтересован только в одном – чтобы приговор судом был вынесен законный, независимо от того будет он обвинительным или оправдательным.
Каждый должен честно делать свое дело. Меня студенты часто спрашивают, если вы говорите, что в стране все так плохо, адвокаты – пасынки правосудия, в жалобах отказывают, оправдывают редко, зачем же вы продолжаете этим заниматься? Я отвечаю: а как бы мы смотрели на врача, который бросает без помощи безнадежно больного? Это во-первых, а во-вторых, иногда же удается чего-то добиться, если сражаешься до конца.
О судебной системе
Довольно давно, когда я еще не был адвокатом, по каким-то делам навестил своего старого знакомого – тогда первого заместителя председателя Верховного суда РФ Владимира Радченко. Мы знакомы еще со времен его работы в аппарате ЦК КПСС. Я же тогда трудился в центральном аппарате Прокуратуры СССР. Уже в то время задавал ему схожие вопросы: как судьи ВС относятся к объединению арбитражных судов с судами общей юрисдикции? Зачем вообще нужна самостоятельная ветвь судебной власти, когда можно сделать третью коллегию – по хозяйственным делам? Он, человек обычно выдержанный, в ответ высказывался довольно экспрессивно: "Не дай бог! Ты не представляешь, что это будет!" Но я-то, задавая вопрос, держал в голове то, о чем сейчас рассуждают СМИ в контексте данного объединения – о единстве практики. Ведь и одни и другие руководствуются одним и тем же Гражданским кодексом РФ. И у них не всегда получалось выносить одинаковые по смыслу решения.
Когда судья, глядя на меня пустыми глазами, оглашает решение, которое явно не соответствует закону, о какой порядочности можно говорить? Если на мою жалобу на 23 страницах судья отвечает одной фразой, получается, что суд вообще не признает за нами [адвокатами] никаких прав, не хочет вступать в диалог. Есть и такие адвокаты, не только судьи. Все мы одинаковы. Во всех корпорациях есть кто-то чуть хуже или чуть лучше, героев и мерзавцев можно найти в любой профессии. К сожалению, люди, способные отстаивать законность, выдавливаются из госаппарата, следствия, прокуратуры, судов. Мне часто говорят: раньше, мол, все держалось на нравственности, а сейчас рынок. А рынок разве требует, чтобы мы все были жуликами?
Наши судьи считают себя замыкающим звеном в цепочке, которая начинается с постового милиционера (сказано в марте 2012 г. на круглом столе "Реформа и контрреформа уголовного судопроизводства", посвященном законопроекту СКР о введении в УПК понятия "объективной истины" и процедуры доследования).
Единоначалие в судебной системе – это очень плохо. Судья в принятии решений должен быть свободен. Когда я был начальником московского Управления юстиции, у меня случались [по этому поводу] конфликты и с Юрием Лужковым, и с тогдашним председателем Мосгорсуда Зоей Корневой. И когда почва из-под ног совсем стала уходить, ушел.
Большинство следователей, прокуроров и, как ни странно, судей настроены против суда присяжных.
О процессуальной культуре
В молодости, по неопытности, конечно, совершал какие-то процессуальные ошибки. Но чтобы сознательно идти на нарушение закона – никогда!
Сегодня процессуальная культура предварительного (да и судебного) следствия упала до недопустимо низкого уровня, а презумпция невиновности, несмотря на широковещательные заявления руководителей страны о строительстве правового государства и судебной реформе, вновь становится "факультетом ненужных вещей".
Немудрено, когда рассмотрение дел поставлено на поток, на конвейер, тогда не может не быть процессуального упрощенчества, тогда и становится (вполне в интересах власти исполнительной) презумпция невиновности "факультетом ненужных вещей".
Результат процессуальной безграмотности оперативников и следователей, прокуроров и судей – осуждение невиновных и оправдание виновных.
Мое дело – закон, и суть моих жалоб на процессуальные нарушения ничуть не изменилась. Просто раньше я их подписывал "прокурор Костанов", а сейчас – "адвокат Костанов". По архитектонике текста, по материалам – никаких отличий. Меня учили, что если я в прокуратуре сижу, то приговор должен быть законным, и без разницы, какой он – обвинительный или оправдательный. На сегодняшний день моя задача не изменилась.
Мы уже, к сожалению, начинаем привыкать к тому, что показания незаконными методами получают у подозреваемых и обвиняемых, когда их незаконно задерживают и даже применяют физическое насилие.
Будучи достаточно близко знаком с ситуацией, готов утверждать, что "разваливают" дела не адвокаты, а сами следователи – своей безграмотностью, увлечением только одной (простейшей) обвинительной версией, небрежением к процессуальным нормам.
О прокурорском надзоре за предварительным следствием
Я всегда был сторонником расширения прокурорских полномочий по осуществлению надзора за предварительным расследованием. Когда в свое время образовали СК, одновременно без всяких к тому оснований и научных доводов упразднили прокурорский надзор за следствием. Его заменили ведомственным контролем со стороны начальников соответствующих отделов. Исторически известно, что ведомственный контроль никогда не может компенсировать отсутствие прокурорского надзора. Следователь не делает ни одного шага без своего согласования с начальником отдела, а жаловаться на него можно только этому самому начальнику отдела. Разве жалоба будет объективно рассматриваться?
Кроме того, сложившаяся система способствует снижению качества самого следствия. Особенно плохо это в связи с многочисленными нарушениями прав и обвиняемых, и подозреваемых, и потерпевших тоже, кстати. Я не первый, кто об этом говорит. Уровень следствия у нас упал, как теперь принято говорить, ниже плинтуса. Настолько ниже, что даже измерить трудно. Заглядываешь в эту пропасть – и дна не видишь.
Если надзор был плох, надо было принимать меры по улучшению, а не упразднять его вообще. Существует масса структур, которые плохо работают. То же здравоохранение – работает плохо, так что, давайте его вообще упраздним? Давайте все будем ходить к знахарям, заниматься самолечением?
О коррупционном поведении судей и адвокатов
Неужели же здесь самое главное – найти, сколько адвокатов виновато в сговоре? Ну уж простите, если такой сговор возникает, так, значит, и есть с кем сговариваться. И что это за такие следователи, судьи, которые сидят и ждут, когда к ним адвокат придет сговариваться? Так гоните их!
Основу борьбы с коррупцией в своих рядах суды почему-то видят в том, чтобы построить суперстенку между судьями и адвокатами. Наивно забывают русскую пословицу о том, что кое-какое животное всегда грязь найдет. Если захочет взять взятку, все равно возьмет… Но даже не это, наверное, самое главное… Что такое коррупция вообще? Что такое коррупционное поведение судьи? Это когда судья принимает решение, исходя из соображений личной выгоды. И эта личная выгода далеко не всегда выражается в чисто рублевом исчислении. Если для судьи важно, чтобы его перевели в вышестоящий суд, и для того, чтобы заслужить это отношение, он выносит незаконные обвинительные приговоры в угоду исполнительной, обвинительной и так далее власти, при этом понимая, что руководство областного суда к нему тогда отнесется лучше, то это тоже личная выгода. Если судья принимает такие решения, исходя из целого ряда преференций, которые судьи имеют, в том числе жилье, какие-то еще поощрения, это как раз и есть коррупция… Об этом свидетельствует мизерный процент оправдательных приговоров. Об этом свидетельствует то, что суды практически никогда не исключают недопустимых доказательств из уголовных дел.
Об отношении к смертной казни
Я четверть века проработал в прокуратуре, поддерживал обвинения по делам со смертными приговорами… Я профессионально сужу о том, что такое смертная казнь!
По моим обвинениям было расстреляно 11 человек, по численности – состав футбольной команды, были среди них и жестокие убийцы, и бандиты. Всех их по правде расстреляли, и сказки о том, что подсудимых по таким делам отправляли на урановые рудники, не имеют никакого под собой основания.
Я и тогда, и сейчас считаю, что общество, в принципе, если оно не состоянии обезопасить человека иным путем, оно имеет право от него избавиться хотя бы так [путем смертного приговора].
Запрашивая такие приговоры, я ни минуты не сомневался в своей правоте. Но сейчас я, как и многие, стал противником смертной казни – и не из толстовских соображений, а вот почему: уровень нашего предварительного и судебного следствия настолько низок, что мы не можем знать, виновен подсудимый или нет.
Об уголовном наказании
Все рассуждения о праве общества на наказание касаются, однако, только права наказывать виновных, права наказывать невиновных ни у какого общества быть не должно.
Правосудие торжествует, когда карает виновного, но еще большее торжество правосудия означает оправдание невиновного.
Любое уголовное наказание противно человеческой природе. Но наказание вызвано к жизни преступлением, оно лишь ответ на действия преступника.
Наказание – действительно зло. Но зло, которое преступник сам себе причинил.
Никакой приговор не может быть справедливым, если он не учитывает мотивов содеянного, побуждений, которые двигали подсудимым.
Уголовные дела – это дела о людских деяниях, и нет двух одинаковых дел, ибо нет двух одинаковых людей.
Гарантии вынесения законного решения или приговора по уголовному делу в суде в нашей стране, на мой взгляд, практически нет. Какая гарантия? Гарантией могли бы быть судьи, которые всегда исполняют закон, всегда действуют в интересах права, а не каких-то сиюминутных соображений.
Плохая охрана не освобождает вора от ответственности.
О законах и законодательстве
У нас такой УПК, который трудно назвать вообще законом. Потому что меня, например, в родном тогда еще госуниверситете приучили к тому, что закон – это символ стабильности… Вот я подсчитал, в 2009 году было принято 13 федеральных законов о внесении дополнений и изменений в УПК РФ. Чаще чем раз в месяц. Но это не предел, потому что в 2010 году таких законов было принято 27. Это чаще чем два раза в месяц. Работать ведь невозможно. Если когда-то какие-то статьи закона я знал наизусть, но все равно носил с собой кодекс в процесс, себя как-то контролировал, то теперь же ничего знать на самом деле нельзя. Потому что сегодня это так, послезавтра уже совершенно иначе. И естественно, при такой чехарде законов судья может сделать все что угодно с уголовным делом. Гражданский процессуальный кодекс не лучше, там – то же самое.
Издательства выпускают свежие издания кодексов трижды каждые два месяца и не поспевают за бешеными принтерами Госдумы. Законы плохи и очень плохи. Иногда удается добиться разумных решений.
Не нужно думать, что в стране, в которой никто (в том числе и судьи) не исполняет законы, внесение в процессуальные кодексы улучшений даже частных лишено смысла. Курочка по зернышку клюет – а сыта. Надо на пути шариковщины выставлять преграды – хотя бы такие, раз уж радикальных перемен не предвидится пока.
Главный недостаток КоАП – попытка ввести ответственность за все на свете. Кроме того, в документе зафиксировано громадное количество органов, которые могут привлекать граждан к административной ответственности и налагать взыскания, а меры ответственности, предусмотренные КоАП, по своей жестокости давно приблизились к уголовным наказаниям.
Законы должны защищать от плохих чиновников, а не хорошие начальники.
Реплики адвоката Костанова в процессах
Уважаемая коллегия! Человеческие руки так устроены, что не могут ничего схватить своей тыльной стороной. Если допустить, что судья А-ов прав и действительно взорвалась лампочка, то как объяснить, что шрамы у Э-гова образовались на тыльной стороне пальцев?
Гособвинитель предлагает доверять этим показаниям только потому, что они "получены с соблюдением требований закона". Но это – условие допустимости доказательств, а не их достоверности, а прокуроры этого не поняли.
Если бы профессионализм подтверждался умением читать, то дипломы о высшем юридическом образовании давали бы в первом классе школы. С 2008 года изменились требования закона, и вменяемая К-ову статья 174.1 УК РФ ("легализация") поменялась не только в конкретных пунктах, но и в основной части. Прокурор обязан это понимать и учитывать! Даже если закон вам не нравится, извольте его исполнять!
Но мы же не в церкви, чтобы говорить о вере. Нужны доказательства, а их нет.
От объективного вменения русское право отказалось еще во время Великих реформ 1860-х годов. Истина – это не то, что велит начальство, а то, что соответствует правде жизни.
Я не сторонник стадионной демократии и стадионного правосудия. Но я считаю, что народ не бывает перед властью виноватым: даже если народ ведет себя неадекватно, виновата в этом неадекватная власть.
"Право.Ru" – март 2012; "Новая газета" – ноябрь 2014; Lenta.ru – май 2014; "Эхо Москвы" – февраль 2014; "Праворуб" – ноябрь 2014; "Российская газета" – май 2011; РАПСИ – апрель 2014; "Большой город" – март 2012; сайт АП Ростовской области – 2011; "Адвокатская газета" – декабрь 2011; "Русская планета" – июнь 2013; круглый стол "Реформа и контрреформа уголовного судопроизводства" – март 2012; цитаты из книги "Речи судебные… и не только" (Костанов Ю. А. Речи судебные… и не только. 2-е изд., доп. М.: Валент, 2003. 280 с.).
