Вторжение германских армий на территорию СССР, несмотря на заблаговременно поступившие разведывательные и другие данные, явилось полной неожиданностью для политического и военного руководства страны. Историки обоснованно отмечают, что директива № 1 о приведении войск в боевую готовность запоздала, как минимум, на сутки. Отсутствовала и другая нормативно-правовая база на период военного времени. Заранее не были разработаны положения о создании Государственного комитета обороны и Ставки Верховного главнокомандования…
Исключение, пожалуй, составили лишь законопроекты о деятельности военных трибуналов в военное время. Их подготовили заблаговременно. И при наступлении «особого» периода оставалось лишь вскрыть на конвертах сургучные печати. Еще до обращения по радио В.Молотова к советскому народу в Кремле утвердили сразу два Указа Президиума Верховного Совета СССР1. В соответствии с указами «за неподчинение распоряжениям и приказам военных властей, а также за преступления, совершенные в местностях, объявленных на военном положении, виновные» подлежали уголовной ответственности «по законам военного времени». Причем, в таких местностях, «все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности" передавались в военно-судебные органы»2.
Дела по законам военного времени предписывалось рассматривать трем судьям3 в упрощенном порядке, — без участия защитников и по истечении 24 часов после вручения подсудимым обвинительного заключения. Кассационный порядок обжалования приговоров упразднялся. Для приговоренных оставляли лишь одну надежду — военное командование могло в случае каких-либо сомнений приостановить исполнение расстрельного приговора. Но с обязательным уведомлением и доведением своего мнения до высших военно-юридических инстанций. О каждом таком приговоре военный трибунал также немедленно должен был сообщать по телеграфу председателю военной коллегии и Главному военному прокурору. И если эти лица не накладывали «вето», то в течение 72 часов приговор приводился в исполнение.
Остальные же приговоры военных трибуналов вступали в законную силу с момента их провозглашения и немедленно приводились в исполнение…
Военное положение было объявлено на большей части областей, которые обслуживались военным трибуналом Московского военного округа. В том числе в Москве и Московской области. Нетрудно представить, что работы судьям в этой связи значительно прибавилось. Но, к сожалению, сведения об этой работе весьма скупы и отрывисты. По всей видимости, большинство архивных документов того периода было уничтожено в октябре 41-го года, когда немцы подошли к Москве совсем близко и началась массовая эвакуация. Решение о ее проведении было принято в Кремле 15 октября.
Интересные воспоминания об эвакуации прокуратуры СССР оставил вернувшийся в те дни с фронта заместитель Главного военного прокурора Н.П.Афанасьев. Он писал: «Была та же беготня, неразбериха, шум, многие кипы всяких бумаг и дел теперь таскали в котельную для сжигания, кто и чем распоряжался, понять было трудно». Вскоре выяснилось, что в суматохе упустили вопрос о том, кого из военных прокуроров оставить в столице. После этого вместе с Главным военным прокурором генералом Носовым пришли к исполнявшему обязанности Генерального прокурора Союза ССР Сафонову, который сказал:
- А ведь правда, нельзя чтоб в прокуратуре никто не остался, вдруг что случится. И оставить надо, конечно, военного. Вот, Афанасьев, ты и оставайся. Пока будешь полномочным представителем…".
В течение двух месяцев находилась в эвакуации и большая часть аппарата трибунала Московского военного округа. На Арбате, 37 осталась лишь группа трибунальцев во главе с председателем — дивизионным военюристом С.П.Романовским.
Генерал-майор юстиции Н.Н.Соколов писал об этом периоде: «В октябре 1941 года трибунал округа вместе с некоторыми отделами штаба округа эвакуировался в город Горький. В Москве оставалась только оперативная группа трибунала во главе с председателем С. П. Романовским. К этому времени по решению ГКО все гражданские суды Москвы были преобразованы в военные трибуналы и их штаты утверждены Военным советом МВО. В начале 1942 года были сформированы военные трибуналы в ряде пригородных зон Москвы: в Кунцево, Химках и других.
В этот тяжелый период военные трибуналы гарнизонов рассматривали большое количество судебных дел. Они вели борьбу против дезорганизаторов фронта, дезертиров, паникеров, трусов, распространителей ложных слухов, шпионов, диверсантов. Рассматривать дела нередко приходилось во время бомбежки. В этой связи следует особенно отметить самоотверженный труд работников военного трибунала Московского гарнизона Кондратьева И. П., Клищенко А. К., Зайцева В. Е. и Цывина Е. М.»4…
Надо сказать, что военный трибунал МВО в период обороны Москвы стал одновременно именоваться военным трибуналом Московской зоны обороны5. В первые же месяцы войны трибунал округа столкнулся с большими трудностями, поскольку объем работы существенно возрос, а штаты трибунала оставались прежними. В судебную систему округа и Московской зоны обороны в 1941году входили не только военные трибуналы Московского, Тульского, Рязанского, Горьковского, Казанского, Ивановского гарнизонов, но и десятки трибуналов корпусов, дивизий и бригад, а также военные трибуналы войск НКВД и все гражданские суды Москвы, которые, как уже сказано, были преобразованы в военные трибуналы.
Генерал Афанасьев рассказал в своих мемуарах о том, как это происходило. Началось все с неожиданного звонка и его вызова в Кремль: «…Сталин, обращаясь ко мне, спросил: "Товарищ прокурор, скажите, какие у нас есть законы об осадном положении? Вы знакомы с проектом?"
Грозное время, явно тревожные сводки о положении на фронте и спешная эвакуация из Москвы большинства министерств и крупных фабрик и заводов, наконец, срочная эвакуация десятков тысяч населения столицы, конечно, уже ранее настроила меня на то, что вызов в Кремль имеет важное значение. И присутствие так неожиданно для себя рядом со Сталиным в его кабинете вызвало во мне просто какую-то робость и скованность. Тем более что я так близко впервые оказался со Сталиным.
Однако напряжением воли я взял себя в руки и ответил, что проект только что получил и еще не успел его прочесть.
"Ну что ж, ознакомьтесь сначала", — сказал Сталин.
Это был проект об осадном положении в городе Москве. Он был сравнительно небольшим, на одной странице листа. Прочитав его, я ответил (память как-то мгновенно сработала): "Товарищ Сталин, осадное положение за всю историю Советской власти объявлялось лишь однажды и ненадолго — в период кронштадтского мятежа в городе Ленинграде (тогда — Петрограде), а в период гражданской войны неоднократно и в разных местах объявлялось военное или чрезвычайное положение. Что же касается законов, то специальных законов по таким вопросам не существует. Не было необходимости в том".
Сталин, стоя у стола, молча выслушал меня, потом, как бы раздумывая, сказал: "Нет, осадное лучше, это строже и более ответственно для людей". А затем спросил присутствующих, есть ли замечания к проекту. Все молчали. Тогда Сталин сказал: "Ну раз так, визируйте, проект примем".
После членов ГКО постановление тут же подписал и Сталин. Передали его Поскребышеву.
Это было около трех часов утра, уже 20 октября 1941 года. Все встали, однако Маленков, обращаясь ко мне и Артемьеву, сказал: "Вы еще нужны, подождите в приемной".
Минут через пять он вышел, и мы все трое пошли опять в кабинет Маленкова. Там, даже не садясь, он сказал нам: "Подумайте там по своей линии, что будет нужно сделать. В Москве должен быть твердый порядок. Свои предложения пришлите мне. Если будет нужно, обсудим их в ГКО"6.
Вернувшись к себе, Афанасьев набросал текст постановления ГКО:
»В связи с объявлением в городе Москве осадного положения Государственный Комитет Обороны постановляет:
1) Все гражданские суды и органы прокуратуры г. Москвы переформировать в военные трибуналы и военные прокуратуры.
2) Все дела о преступлениях в городе Москве и зоне обороны расследовать в срочном порядке и рассматривать в военных трибуналах немедленно.
3) Приговоры военных трибуналов окончательные и никакому обжалованию не подлежат. Приводятся в исполнение немедленно".
Меры были необходимые, но проводить их в жизнь, как, впрочем, и поддерживать порядок в городе по существу было некому. Значительная часть московской милиции оказалась на фронте, либо была задействована для охраны эвакуируемых ценностей и дипломатического корпуса. Работники городских и районных прокуратур и судов уехали в тыл или ушли в народное ополчение. Руководители Верховного суда, Прокуратуры РСФСР и Наркомата юстиции Союза ССР после отъезда вообще не оставили в опустевших зданиях никого из уполномоченных лиц и даже не сдали их под охрану. Достаточно сказать, что нарком юстиции СССР М. Рычков «так торопился покинуть город, что забыл ключи от своего личного сейфа, а в нем ряд секретных бумаг»7.
В столице появилось немало отбившихся от своих частей военнослужащих и дезертиров, скрывавшихся от фронта под видом эвакуированных. Оставленные в спешке квартиры москвичей грабили не только уголовники, но и работники ЖЭКов…
Многие подробности тех октябрьских дней стали известны лишь недавно. Наиболее часто сегодня цитируются выдержки из совершенно секретной справки начальника Управления НКВД г. Москвы и Московской области М. И. Журавлева, в которой наглядно отражена реальная обстановка в столице 16 и 17 октября 1941 года. Из этой справки и других документов того времени8 мы узнаем, что 16 октября 1941 года рабочие завода "Точизмеритель" им. Молотова, увидев машины, груженные личными вещами подготовившихся к эвакуации работников Наркомата авиационной промышленности, окружили эти машины и стали растаскивать вещи. В тот же день рабочие колбасного завода Московского мясокомбината им. Микояна, уходя из цехов, растащили до 5 тонн колбасных изделий, а рабочие обувной фабрики "Буревестник", выражая недовольство задержкой зарплаты, снесли ворота и, ворвавшись на территорию фабрики, стали расхищать обувь…"
Особое возмущение вызывали многочисленные факты преступного поведения руководителей целого ряда предприятий и учреждений, которые, покидая в спешке свои служебные кресла, прихватывали с собой из казенной кассы крупные суммы денег. По неполным данным Московской военной комендатуры из 438 предприятий сбежало 779 руководящих работников. Ими было похищено 1 миллион 484 тысячи рублей, угнано около 100 легковых и грузовых автомобилей.
В общей сложности за проявленную трусость, мародерство и уничтожение партийных билетов партийная коллегия при МК ВКП (б) за период с 25 октября по 9 декабря 1941 года исключила из рядов КПСС около 950 человек. Часть из них была осуждена военными трибуналами. В целях повышения порядка и организованности в осажденной столице сразу после принятия постановления ГКО были проведены совещания оставшихся в столице работников правоохранительных органов и судов. Были образованы участковые военные комендатуры, на улицах появились патрули.
Тогда же, в октябре, из работников военных прокуратур расформированного Резервного фронта укомплектовали прокуратуры города. Военным прокурором Москвы был назначен прибывший с фронта майор Б. Ф. Белкин. Формированием трибуналов вместо народных судов занимались Романовский и Афанасьев.
В тот период трибуналами города было рассмотрено примерно около 300 дел. Это были дела о мародерах, обворовывавших квартиры москвичей, паникерах-дезертирах, которые, захватив государственное имущество и ценности, пытались бежать из Москвы, просто уголовниках, наживавшихся за счет отсутствия порядка и охраны города, и прочее. Наиболее злостных расхитителей и рецидивистов трибуналы приговаривали к смерти, но ряду лиц этот приговор заменяли отправкой в штрафные батальоны на фронт9.
О напряженной работе военных трибуналов в те дни можно судить по сводным статистическим данным. В обзоре военной комендатуры от 14 декабря 1941 года "О происшествиях по городу Москве и мерах борьбы с правонарушителями за время с 20.10. по 13.12.1941 г." говорилось, что менее чем за два месяца "по городу Москве было задержано по разным причинам 121 955 человек". Из них было "осуждено к тюремному заключению — 4741, освобождено по выяснению дела — 23 927, расстреляно по приговорам военных трибуналов — 357, расстреляно на месте — 15"10.
Суды продолжали рассматривать и гражданские дела. В этих целях в каждом районе сохранили по одному участку народного суда, которые действовали на прежних основаниях. Только в августе 1942 года начался процесс восстановления сети народных судов г. Москвы по штатам довоенного времени11.
Автор: Вячеслав Звягинцев, полковник юстиции в отставке
