В июне судья Конституционного Суда РФ в отставке Тамара Морщакова опубликовала манифест, призывающий провести амнистию для тех, кто был осужден по экономическим статьям. Редакция Право.Ru отметила тогда высокий уровень аргументации Морщаковой на фоне общей дискуссии, ведущейся в плоскости "бизнесмен должен/не должен сидеть в тюрьме и точка!". На этой неделе нам написал предприниматель из Владимира Алексей Елисеев, отбывающий наказание как раз за "экономику". Читателям он может быть знаком по публикациям на сайте журнала Forbes в рамках проекта "Бутырка-блог".
Алексей рассказывает "Право.Ru" свою историю, а также делится мыслями о суде, взаимоотношениях власти и бизнеса в России.
200 км до либеральных поправок в Уголовный кодекс
В то время как 17 марта этого года в Москве Президент России на публичном совещании по вопросам судебной системы говорил о существующем избыточном давлении наказаний за экономические преступления и о необходимости их смягчений, а также анонсировал третий пакет либерализирующих поправок в УК (прочитать об этом можно здесь, — прим. ред.), всего в двухстах километрах от столицы в зале Ленинского районного суда г. Владимира я продолжал возражать против просьб государственного обвинителя признать меня виновным в совершении ряда экономических преступлений и о назначении мне наказания в виде 12 лет лишения свободы.
Меня зовут Елисеев Алексей Борисович. Я молодой российский предприниматель. Родился в 1983 году. Вырос, учился и работал во Владимирском регионе. Ранее не судимый. Со 2 февраля 2009 года содержусь под стражей по обвинению в совершении ряда преступлений в сфере предпринимательской деятельности.
До моего задержания я был учредителем и руководителем предпринимательской группы, которая в течение нескольких лет осуществляла свою деятельность на территории г. Владимира и Владимирской области и являлся работодателем нескольких сотен человек.
В начале 2008 года мой бизнес оказался в затруднительном финансовом положении, обусловленным необходимостью погашения в срок достаточно крупных краткосрочных кредитов. Данные кредиты брались на развитие работающих предприятий, а направлялись на открытие новых направлений бизнеса.
У меня не было возможности провести процедуру финансового оздоровления организаций должников, входящих в предпринимательскую группу, не затрагивая интересов других предприятий группы, которые имели тесное соотнесение активов и обязательств между собой. В действующем тогда ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" отсутствовал механизм банкротства предпринимательских групп.
Поэтому, имея безупречную кредитную историю за несколько предыдущих лет деятельности, я принял решение в качестве мер по предупреждению банкротства осуществить перекредитовку обременяющей задолженности. К сожалению, при получении необходимых для этого кредитов я был вынужден скрыть от банков истинную цель получения кредитных средств и предоставить им некоторую ложную информацию о финансовом состоянии и хозяйственном положении заемщиков.
Однако удачно перекредитоваться по всем отягощавшим кредитам мне не удалось, и 27 июня 2008 года я впервые просрочил платеж по кредитам. Сбербанк, самый крупный кредитор моего бизнеса, не предоставляя мне возможности восстановить платежеспособность, предъявил невыполнимое требование о досрочном "до 10 июля 2008 года" возврате всех 155 миллионов рублей. И уже в июле 2008 года, не дождавшись даже месяца с момента первой просрочки, обратился в рамках гражданского судопроизводства в суд с исками о взыскании задолженности по всем кредитным договорам и о наложении ареста на имущество, торговое оборудование, счета, товара в обороте. Это парализовало весь мой бизнес и предрешило его печальную судьбу.
Эффект домино
Воспользоваться механизмами, позволяющими защититься от недобросовестных кредиторов и восстановить платежеспособность должника, специально предусмотренным для этого законом, возможности не было. Поскольку нормы действующего законодательства о несостоятельности до сих пор не учитывают особенности организации и функционирования предпринимательских групп, а воспроизводят принцип "один должник – одно дело о банкротстве". Только недавно Минэкономразвития представило соответствующий законопроект о несостоятельности предпринимательских групп.
Таким образом, в августе 2008 года в моей предпринимательской группе сработал, так называемый, "эффект домино", когда финансовые проблемы нескольких основных организаций, соответственно входящих в состав взаимосвязанной группы, неизбежно повлекли несостоятельность всей бизнес структуры. В результате погашение по всем кредитам прекратилось. Несмотря на то, что в ходе гражданского судопроизводства иски банков о взыскании задолженности по кредитам были удовлетворены судом, и началась процедура взыскания в рамках исполнительного производства — в самый разгар финансового кризиса реализовывать имущество должников не удавалось.
Фактически я стал заложником как несовершенства действовавшего законодательства, не учитывающего специфику деятельности предпринимательских групп, так и злоупотребления со стороны самого крупного "потерпевшего" кредитора – Сбербанка, не оставивших мне шансов самостоятельно восстановить платежеспособность прибыльного бизнеса, за счет прибыли от деятельности которого я и планировал погашать кредиты.
Впоследствии, после моего задержания 2 февраля 2009 года, все мое имущество и имущество моих организаций было "разграблено" за "копейки" в рамках исполнительного производства и, понятно, что этих "копеек" от реализации имущества оказалось недостаточно для погашения долгов. Имущество реализовывалось до десяти раз дешевле залоговой оценки, которая, как известно, и так ниже рыночных цен. Помешать этому я из сизо не смог.
7 лет колонии общего режима
Я признал свою вину в том, что, исполняя как учредитель свою обязанность по предупреждению банкротства, нарушил закон при осуществлении перекредитовки, а именно – склонял банки к предоставлению необходимых кредитов путем предоставления ложной информации. Постоянно обращал внимание следователей, прокуроров и суда на то, что ответственность за совершение мной незаконного получения кредитов предусмотрена соответствующей нормой КоАП, а не Уголовным Кодексом.
Суд в приговоре признал меня предпринимателем, а так же руководителем и учредителем предпринимательской группы, в которую входили ряд компаний и ИП. Согласился с тем, что с момента учреждения предприятия были прибыльными. Признал, что кредитные договоры, несмотря на обман, являются заключенными и действительными; что денежные средства были переданы заемщикам именно в кредит; что у заемщиков и поручителей возникли договорные денежные обязательства перед банками; что до лета 2008 года все кредиты погашались без просрочек. Установил, что полученные путем обмана кредиты действительно были направлены на перекредитовку. Признал, что мотивом моей заинтересованности в привлечении этих кредитных денег была недостаточность собственных денежных средств моих предприятий – должников для погашения в срок крупных кредитов.
Однако, несмотря на это суд согласился с большинством домыслов стороны обвинения. Согласился с тем, что у меня не имелось финансовой возможности исполнить принимаемые обязательства, а значит я, по мнению обвинения и суда, не имел намерений впоследствии исполнять эти обязательства в полном объеме. И признал меня виновным в совершении мошенничеств путем обмана. Так, приговором Ленинского районного суда г. Владимира от 5 апреля 2011 года я был признан виновным в незаконном получении семи кредитов и мне назначено наказание в виде 7 лет колонии общего режима.
Вместе с тем, суд признал похищенной не всю сумму полученных с помощью обмана кредитных денежных средств, в чем я обвинялся стороной обвинения и в связи с чем был заключен под стражу в начале 2009 года, а сумму непогашенной кредиторской задолженности по кредитным договорам. При этом суд снизил "объем похищенного" не только на сумму произведенных платежей по кредитам, но и на суммы платежей, которые осуществлялись по кредитам даже после моего заключения под стражу (от реализации залогов)! Получается, "объем похищенного" можно было снижать погашением задолженности по кредитам?!
Суд предпочел не заметить, что погашению кредитов помешало мое нахождение под стражей. Либо суд посчитал, что я, находясь за решеткой, мог осуществлять предпринимательскую деятельность и обязан был продолжать исполнять свои договорные обязательства, но умышленно не сделал этого, за что и был наказан судом. Получается так.
Суровость назначенного наказания суд мотивировал "объемом похищенного имущества", который составил "особо крупный размер", что, по мнению суда, представляет высокую степень общественной опасности.
Из этого, а также из назначенного по каждому эпизоду получения кредита путем обмана наказания (от 2 до 5 лет реального лишения свободы) следует, что, назначая мне такое суровое наказание по каждому деянию и определяя срок наказания и его вид, суд исходил исключительно из размера кредита и, следовательно, из размера возникшей по этим кредитам задолженности.
Однако такой подход суда к определению степени общественной опасности совершенного коммерсантом деяния в ходе осуществления предпринимательской деятельности и меры назначения ему наказания следует признать антипредпринимательским.
Суд не учел то обстоятельство, что рассматриваемые кредиты по сумме не являются крупными сделками ни для имущества банков, ни для моего бизнеса. Я неоднократно брал и всегда до этого случая добросовестно возвращал все кредиты, аналогичные по сумме и даже большие.
Не оправдываясь за обман банков при получении данных кредитов, считаю, что в подобных случаях нельзя учитывать размер кредитов (а следовательно, и размер возникшей задолженности по ним) в качестве обстоятельства, характеризующего степень общественной опасности совершенного правонарушения, как это сделал суд.
Ведь для каждого предпринимателя размер любого кредита на предпринимательские нужды практически всегда превышает сумму в один миллион рублей.
А суд признал меня предпринимателем. Признал, что правонарушения были совершены мной в ходе и ради предпринимательской деятельности. Установил, что все вмененные мне кредиты в действительности были получены и потрачены на нужды бизнеса.
1 миллион рублей — "особо крупный размер"?
Исходя из примененной судом логики, получается, что практически каждый кредитующийся предприниматель является потенциальным преступником, совершающим исключительно тяжкие и "высокой степени общественной опасности" преступления, если оценивать предпринимательскую деятельность и размеры кредитов для нее через призму уголовного права и принятых в нем размеров, при том, что особо крупным в УК (примечание 4 к ст.158) считается размер свыше одного миллиона рублей, то есть размер практически любого кредита на предпринимательские цели.
Я считаю, контроль над бизнесом в государстве — это как паруса на корабле: они должны его направлять, обеспечивать возможность свободного плавания и помогать в случае бури доходить до гавани для починки и восстановления. Но не обременять его, не держать постоянно в море и, в конце концов, потопить. Если органы власти ошиблись с размером "парусов", означает ли это, что инициативные попытки предпринимателя в случае бури не бросать корабль, а несмотря ни на что, стараться "довести корабль до берега" достойны лишь порицания или наказания? Да еще чего доброго — уголовного? Или стоит рассматривать соответствующее поведение предпринимателей в первую очередь как индикатор ранее принятых государством ошибочных решений, которые незамедлительно необходимо скорректировать?
Взять, к примеру, мой случай. Мотивом моих действий был не криминальный умысел. Мотивом моих действий было предупреждение неплатежеспособности бизнеса. Ничего бы не произошло, если бы в законе имелись соответствующие юридические механизмы, позволяющие предупреждать банкротство предпринимательской группы и цивилизованным способом производить ее финансовое выздоровление. Однако предпринимательские группы в соответствующем законе о несостоятельности как единый субъект не предусмотрены до сих пор.
У предпринимательских групп, таких, как была у меня, до сих пор нет юридического механизма для финансовой защиты от практически любых коммерческих неудач. Даже единичная просрочка платежей по обязательствам способна привести к краху всей группы, чему ярким примером служит мой случай. И руководители предпринимательских групп даже сейчас осуществляют свою коммерческую деятельность исключительно на свой страх и риск, в том числе рискуют потерять личную свободу.
Конечно, не стоит оправдывать нарушения закона в ходе осуществления предпринимательской деятельности, даже в случае, когда они совершены ради предпринимательской деятельности. Речь сейчас не об этом. Но если такой подход суда к оценке предпринимательской деятельности и к степени общественной опасности совершенных при ее осуществлении нарушений закона не признавать ошибочным – возникнет опасный прецедент, который может повлечь опасные последствия не только в уголовном праве (соответствующую практику), но и опасным образом может отразиться на предпринимательской деятельности.
Что будет, если предприниматели будут бояться рисковать, будут осуществлять свою деятельность, в том числе получать для нее кредиты, с оглядкой на УК и с боязнью быть впоследствии, в случае коммерческой неудачи, привлеченными к уголовной ответственности и отправленными в места не столь отдаленные и на длительные сроки, как моем случае, а не действовать только из необходимости, потребности развития бизнеса и ради него? Что будет, если предприниматели будут бояться оперировать суммами в сотни тысяч, а тем более свыше одного миллиона рублей?
Не для того ли государство убрало всякие нижние границы в статьях УК, в первую очередь – в предпринимательских составах преступлений, чтобы суд смог подходить к предпринимателям индивидуально, если нарушение закона было совершено ими в ходе осуществления предпринимательской деятельности, помня, что она неизбежно связана с действительно крупными суммами, и обязательно учитывал, что для предпринимательской деятельности суммы свыше одного миллиона рублей не всегда являются даже значительными, а не то, что "крупными", и тем более, "особо крупными"?!
Алексей Елисеев
