Авторы: Александр Пилипчук, Галина Кубекина
Однажды судье Ивану Бобракову указали на "медлительность" при рассмотрении дел. Конечно, суд должен быть скорым, не спорит он, уже председатель Брянского облсуда в отставке, но не менее важно, чтобы он был правым, милосердным и равным для всех. Его приговоры называли эталоном правовой грамотности, а самый известный из них – высшая мера наказания для пособницы оккупантов, известной под именем Тоньки-пулеметчицы.
Иван Бобраков родился в 1923 году в селе Верхняя Гнилуша (ныне Лозовое) Воронежской области в крестьянской семье, но был у него и предок-юрист – дед, в далеком дореволюционном прошлом мировой судья. Среднюю школу Бобраков окончил за несколько недель до нападения Германии на СССР 22 июня 1941 года, а в октябре его призвали в армию. Отец уже был на фронте, о том, что он в феврале 1942-го погиб, сыну домашние не сообщили. Жалели, уточняет Бобраков, а потому об утрате он узнал из письма двоюродного брата с фронта. Сам он в это время служил на Дальнем Востоке в артиллерии. "Многие горели желанием попасть на советско-германский фронт, – продолжает Бобраков, – но рапорты оставались без удовлетворения, красноармейцам внушали, что Япония – союзница гитлеровской Германии – и может в любой момент напасть на Советский Союз".
Но события развернулись по-другому: 8 августа 1945 года СССР объявил о состоянии войны с Японией, а на следующий день советские войска, сосредоточенные на границе, перешли в наступление на позиции императорской японской армии. "Противник оказался хорошо подготовленным не только к возможному нападению, но и предусмотрел организацию глубоко эшелонированной обороны, умело использовал рельеф местности, все его огневые средства были хорошо пристреляны. Мы несли очень большие потери, в том числе от действий смертников", – рассказывает Бобраков. В одном из боев он получил ранение, но отказался от эвакуации в тыловой госпиталь и, по его выражению, "подлечился в родной батарее".
2 сентября 1945 года Япония капитулировала перед представителями девяти стран, которые были ее противниками во Второй мировой войне. А Бобракова за участие в боевых действиях наградили орденом "Отечественной войны" II степени, медалями "За боевые заслуги" и "За победу над Японией". Ему предложили остаться на кадровой службе, но он отказался: из дому приходили письма о болезнях матери и деда, на руках которых находились его несовершеннолетние брат и сестра. В марте 1947-го Бобракова демобилизовали, а по возвращении ему пришлось защищать близких от произвола. В 1941 году его семья после мобилизации двух мужчин была освобождена от сельхозналога, льгота сохранялась и в послевоенный период, но чиновники продолжали требовать его уплаты. Бобраков обратился к районному прокурору и добился восстановления законности.
Работать он начал трактористом на машинно-тракторной станции, а январь 1949 года мог стать переломным в биографии Бобракова: односельчане избрали его членом правления, а затем – заместителем председателя колхоза. Возглавлял он и партийную ячейку в хозяйстве. Но Бобраков уже бесповоротно решил стать юристом и летом 1950 года уехал в Москву, рассчитывая поступить в один из столичных юрвузов.
"Может справиться с большим объемом работы"
Однако слушателем двухгодичной Московской юридической школы, готовившей кадры со средним специальным образованием для судов, правоохранительных органов и юстиции, Бобраков стал лишь в сентябре 1952-го. По приезде в столицу он устроился на работу плотником, планируя учиться заочно, но его, как коммуниста, вскоре направили на работу в московскую милицию.
В 1954 году Бобраков прошел практику в Волоконовском райсуде Белгородской области, а затем в Белгородском облсуде, после чего его зачислили в резерв кандидатов на судейскую должность. Однако ожидание вакансии затягивалось, пришлось искать работу, и Бобраков, параллельно учившийся во Всесоюзном юридическом заочном институте (ныне Московский государственный юридический университет им. Кутафина), снова оказался в органах внутренних дел. Ему присвоили звание "младший лейтенант милиции" и назначили старшим оперуполномоченным угрозыска линейного отдела Московской окружной железной дороги. В память о тех годах в домашнем архиве Бобракова сохранилась почетная грамота за обеспечение правопорядка во время VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, проходившего в столице летом 1957 года. А в декабре того же года в СССР должны были состояться выборы народных судей, и Бобракову, уже окончившему к тому времени ВЮЗИ, поступило из Минюста РСФСР предложение баллотироваться на должность судьи Гордеевского райсуда Брянской области. В условиях безальтернативных выборов это было равносильно назначению, и на пять лет односоставный районный нарсуд стал местом работы Бобракова.
"Дела рассматриваются в большинстве своем в установленные сроки, тщательно проводится досудебная подготовка по гражданским делам, – так характеризуется его труд в характеристике, составленной в Брянском облсуде незадолго до истечения трехлетнего срока полномочий Бобракова в 1960 году. – Подавляющее большинство уголовных и гражданских дел рассматривается правильно, с соблюдением требований закона". Из 23 обжалованных приговоров отменено только два, по гражданским делам – только одно решение, свидетельствует этот документ. Отмечалось в нем также умение Бобракова "планировать работу суда и контролировать технических работников и судебного исполнителя", а также его серьезное отношение к профилактике преступности и развитию правосознания, что в советское время входило в обязанности судей. В документе подчеркивалось, что в 1960 году областной комитет профсоюзов наградил Бобракова почетной грамотой за распространение правовых знаний в трудовых коллективах.
"По своей подготовке, политическим и деловым качествам тов. Бобраков работу народного суда вполне обеспечивает и может справиться с большим объемом работы" – таков общий вывод характеристики, утвержденной председателем Брянского облсуда Иваном Лобановским. А в слова о "большем объеме" он вкладывал, как оказалось впоследствии, вполне конкретное содержание. В те годы судьи могли не иметь высшего юридического образования, а Бобракова, получившего его, Лобановский рассматривал как потенциального кандидата на должность члена областного суда.
"По-моему, эти документы и сейчас можно считать эталоном правовой грамотности"
12 февраля 1963 года сессия Брянского областного Совета народных депутатов избрала Бобракова на эту должность и он начал работать в коллегии по уголовным делам. "В те годы областной суд занимал помещение на втором этаже пожарной части, – вспоминает шестидесятые Бобраков. – Когда актовый зал пожарных был свободен от партийных, профсоюзных и других собраний, его использовали в качестве зала для заседаний судебных. Большое количество дел рассматривалось в районах, по месту совершения преступлений, куда судьи нередко выезжали на одной повозке с прокурором и обвиняемым. Выездные заседания по наиболее громким делам проходили в помещениях дворцов культуры, актовых залах предприятий и организаций".
Бобракова успешно прошел практику в Верховном суде РСФСР, но в 1968 году в обзорной справке о его судебной практике наряду с положительными оценками появилась такая запись: "Недостатком в работе является медлительность при рассмотрении дел в судебных заседаниях". Конечно, суд должен быть скорым, соглашается в принципе с давним замечанием судья в отставке, но не менее важно, чтобы он был правым, милосердным и равным для всех, о чем не забывали российские юристы, приступая в 1864 году к судебной реформе.
Вполне возможно, эта "медлительность" и не была недостатком. "Я обратила внимание на исключительную отточенность приговоров и других документов, которые готовил Иван Михайлович Бобраков. По-моему, эти документы и сейчас можно считать эталоном правовой грамотности, стилистики и лаконичности. На всех заседаниях президиума суда Иван Михайлович подчеркивал, что судья "никогда не должен торопиться и суетиться", все в его работе должно подвергаться анализу и сравнению", – рассказывает Вера Бондарь, пришедшая в Брянский облсуд в 1975 году и возглавлявшая его в 1985–1996 годах. Для Бобракова, вспоминают коллеги, было неприемлемо ускорить процесс в ущерб качеству рассмотрения обстоятельств, сколько бы это ни заняло времени. В результате за пять первых лет работы Бобракова в облсуде у него не было ни одного отмененного приговора и только один изменили.
КГБ помог случай
В марте 1971 года Бобракова назначили заместителем заведующего отделом юстиции облисполкома. Однако на этом посту он пробыл меньше года: на его возвращении в суд на должность зампреда настоял Лобановский, и, как оказалось, снова не без прицела на будущее. Весной 1973 года его перевели на работу в Минюст СССР, а Бобраков был избран председателем, но продолжал рассматривать сложные уголовные дела по первой инстанции. Одно из них привлекло внимание не только в области, но и далеко за ее пределами.
Связано оно с событиями 1941–1943 годов на территории нынешней Брянской области, где был создан Локотский административный округ – коллаборационистское муниципальное образование, которое возглавлял сначала бывший эсер Константин Воскобойник, а затем, после его убийства диверсионной группой, – Бронислав Каминский. Одни исследователи называют округ "Русским государством в немецком тылу", которое было создано антикоммунистически настроенными гражданами сразу после отступления Красной Армии, другие – экспериментом, санкционированным Берлином.
Так или иначе, но округ имел собственные милицию и вооруженные силы – "Русскую освободительную народную армию", на его территории действовал свой уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, нормативную базу составляли также приказы обер-бургомистра округа. Трехуровневая судебная система округа состояла из волостных мировых и уездные судов, а также военно-полевого суда округа, в юрисдикции которого находились дела в отношении партизан и подпольщиков.
После прихода Красной Армии здесь начала работу специальная комиссия по расследованию злодеяний оккупантов и их пособников. И в поле ее зрения очень скоро попало имя некой Тоньки-пулеметчицы, которая расстреливала осужденных военно-полевым судом из станкового пулемета "Максим". Органы завели разыскное дело, однако установить ее фамилию и местонахождение долго не удавалось. Лишь в 1955 году сотрудники Комитета государственной безопасности вышли на след бывшего начальника локотской тюрьмы, который сообщил, что исполнительницей приговоров была Антонина Макаровна Макарова, 20–22 лет, бывший санинструктор, попавшая в Локоть после выхода из окружения.
Проверка женщин, зарегистрированных при рождении с таким именем, отчеством и фамилией, результатов не дали. Как выяснилось позже, разыскиваемая – урожденная Парфенова, но паспорт в свое время получила на имя Макаровой. Но КГБ помог случай. В 1977 году один из братьев Макаровой, полковник Парфенов, при оформлении допуска на выезд в загранкомандировку написал в анкете, что в Белоруссии, в райцентре Лепель Гродненской области, проживает его сестра Антонина Макаровна Гинзбург, 1921 года рождения, в девичестве Макарова.
В Лепеле Гинзбург знали как ветерана войны и труда, фотографии Макаровой и ее мужа, участника войны, висели в местном краеведческом музее. Сотрудники КГБ не исключали, что след может оказаться ложным, поэтому проверка прошлого Макаровой-Гинзбург проводилась негласно. Поиски свидетелей и сбор доказательной базы ее преступлений длился почти год. Только после этого подозреваемую арестовали и этапировали в Брянск, где после завершения следствия уголовное дело, в котором впервые в Советском Союзе фигурировала в качестве обвиняемой женщина-каратель, передали в областной суд.
"Стыдно мне перед ними не было"
Из обвинительного заключения Бобраков узнал, что Макарова летом 1941 года добровольцем ушла на фронт санинструктором, а в декабре вместе со своей частью попала в окружение под Вязьмой, но вместе с одним красноармейцем сумела добраться до Орловской области. В Локте она добровольно согласилась приводить в исполнением смертные приговоры военно-полевого суда, выговорив себе в качестве оружия пулемет. Как сказала Макарова на одном из допросов, в детстве ее любимой героиней была Анка-пулеметчица из кинофильма "Чапаев".
"Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые, – читал Бобраков показания Макаровой. – Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек – столько партизан вмещала в себя камера (тюрьмы). Я расстреливала примерно в 500 м от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…<…> Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было <…> Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков…"
Открытый процесс по делу Макаровой-Гинзбург под председательством Бобракова проходил в ноябре 1978 года при усиленных мерах безопасности в здании областного суда. Народными заседателями в порядке существующей очередности были назначены Н. Зайцева и Л. Ямщикова, государственное обвинение поддерживала старший помощник прокурора области Н. Асеева, а адвокатом подсудимой стал К. Ланкин. Среди свидетелей обвинения были жители Локтя, несколько человек, чудом уцелевших после расстрела, бывшие полицейские. Часто после показаний свидетелей и самой обвиняемой зал взрывался эмоциями. Молва приписывала Макаровой-Гинзбург полторы тысячи казненных, некоторые свидетели на процессе заявляли, что их многие сотни, но в ходе судебного разбирательства Бобраков принял во внимание только доказанные обвинением факты расстрела Макаровой 168 человек. Потом он говорил, что уверен – жертв на счету у Макаровой намного больше.
Прокурор в своей речи напомнила, что в отношении тех, кто в период Великой Отечественной войны находился на службе у оккупантов, активно участвовал в карательных операциях, принимал личное участие в убийствах и истязаниях советских людей, предусматривалась высшая мера наказания, и попросила суд приговорить подсудимую к смертной казни. Адвокат в свою очередь акцентировал внимание суда, что его подзащитная в 19-летнем возрасте ушла добровольно на фронт, в окружении на долю молодой девушки выпали тяжелые испытания, толкнувшие ее на сотрудничество с предателями Родины. Напомнил также, что после войны она была передовиком производства.
Председательствующий и народные заседатели после совещания единодушно приняли точку зрения гособвинения, и 20 ноября 1978 года Макарова-Гинзбург была приговорена к высшей мере наказания. Просьба осужденной о помиловании в связи с тем, что 1979-й в СССР был объявлен Годом женщины, была отклонена. 11 августа 1979 года приговор привели в исполнение.
Много лет спустя Бобраков, вспоминая дело "Тоньки-пулеметчицы", сказал, что считает ее "жертвой войны и трагических обстоятельств" и жалеет ее, но тем не менее уверен, что приговор был законным и справедливым. После окончания процесса Бобраков еще долго получал письма из разных уголков страны: кто-то обвинял его в жестокости, кто-то, а таких было большинство, поддерживали судью и народных заседателей.
Бобраков руководил Брянским облсудом до июля 1982 года, в отставку ушел по собственной просьбе. В 2012 году ему вручили медаль Судебного департамента при Верховном суде "За безупречную службу", в 2013-м присвоили звание "Почетный ветеран Великой Отечественной войны Брянской области", а в 2014-м он получил почетную грамоту губернатора региона. В июне 2013 года в кругу родных и друзей, а также судей облсуда Бобраков отметил свое 90-летие.
На снимке: И. П. Бобраков встретил 90-летие в кругу коллег (фото предоставлено пресс-службой Брянского областного суда).
