Командующий Балтийским флотом в годы войны адмирал Владимир Трибуц, отдавший под суд Юрия Афанасьева, который взорвал свой эсминец в блокированной противником военно-морской базе, только через 30 лет публично признал, что офицер действовал в соответствии с обстановкой. Правда, это откровение не потребовало от адмирала гражданского мужества. Как и во время расправы над сослуживцем, он следовал официальной линии – к тому времени Военная коллегия ВС СССР давно отменила приговор в отношении командира корабля и прекратила дело за отсутствием в его действиях состава преступления.
23 июня 1941 года на фок-мачте эскадренного миноносца Балтийского флота, стоящего у стенки судоремонтного завода "Тосмаре" в городе Либаве (ныне Лиепая Латвийской Республики), был поднят флажный сигнал "Погибаю, но не сдаюсь". Вскоре после этого в машинном отделении корабля раздался взрыв, и он начал медленно погружаться в воду.
С именем вождя революции на борту
Эскадренный миноносец под командованием капитан-лейтенанта Юрия Афанасьева прибыл на ремонт в Либавскую военно-морскую базу (ВМБ) из Кронштадта. За день до внезапного нападения Германии на СССР 22 июня 1941 года судоремонтники вывели корабль из сухого дока, чтобы продолжить работы на плаву у стенки завода. Между тем 291-я пехотная дивизия противника вышла к окраинам Либавы к исходу первого же дня войны. Столь стремительное продвижение немецких войск на этом направлении объяснялось тем, что Латвия, присоединенная вместе с Литвой и Эстонией к Советскому Союзу в соответствии с секретным пактом Молотова – Риббентропа, непосредственно граничила с Германией по суше и морю. 23 июня Афанасьев, решив, что существует реальная угроза захвата корабля противником, который, как стало известно позже, уже начал смыкать кольцо окружения вокруг Либавы, отдал приказ взорвать его.
Уничтожение или приведение в негодность боевой техники как последняя возможность воспрепятствовать врагу захватить ее – давний обычай войны, который нашел отражение в воинских уставах Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота. А статья 19320 главы 9 УК РСФСР за "непринятие начальником надлежащих мер к уничтожению или приведению в негодность … средств ведения войны, когда им грозит непосредственная опасность захвата неприятелем и уже использованы все способы сохранить их", предусматривала наказание в виде лишения свободы на срок не ниже трех лет, а при отягчающих обстоятельствах – высшую меру.
Прибегать к уничтожению оружия, складов с боеприпасами, горючим и другим имуществом советским войскам особенно часто приходилось в начале войны в связи со стремительным наступлением танковых и моторизированных армий вермахта. Такие действия в качестве положительного примера следования военным правилам даже попадали в приказы военачальников разного уровня вплоть до Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина. Но в случае с подрывом эскадренного миноносца в Либавской ВМБ дальнейшее развитие событий приобрело для его командира трагический характер. Капитан-лейтенант Афанасьев по обвинению в совершении преступления, предусмотренного ст. 19320 п. "б" УК РСФСР (уничтожение начальником вверенного ему военного корабля), был приговорен военным трибуналом Балтийского флота к "высшей мере социальной защиты" – расстрелу. И тайной пружиной приговора, как считают некоторые исследователи этого уголовного дела, стало название корабля – "Ленин".
Недовооружен и не очень опасен
Было ли решение на затопление корабля, ставшее для командира "Ленина" роковым, единственно верным? Этим вопросом много лет назад задался военный судья в отставке полковник юстиции запаса Вячеслав Звягинцев.
На основе сохранившихся документов, и прежде всего материалов надзорного производства Главной военной прокуратуры (ГВП) № 8549-55 по делу Афанасьева, открытого в 1955 году, а также воспоминаний очевидцев и многочисленных косвенных данных, Звягинцев установил следующую картину событий, которую обнародовал в 2007 году. (Трибунал для флагманов. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2007. С. 348—369.)
23 июня по приказу командующего Балтийским флотом вице-адмирала Владимира Трибуца все боеспособные корабли и исправные суда ВМБ ушли из Либавы в еще не занятые противником базы Балтийского флота Усть-Двинск (Латвия) и Пярну (Эстония). В Либаве остались ремонтирующиеся корабли: эсминец "Ленин" и несколько подводных лодок. Утром того же дня командир базы капитан 1-го ранга Михаил Клевенский устным приказом назначил Афанасьева старшим группы кораблей, стоящих на судостроительном предприятии. При этом Клевенский особо предупредил капитан-лейтенанта, что эсминец "Ленин" ни при каких обстоятельствах не должен попасть в руки врага. В случае возникновения такой угрозы ему было приказано действовать по Корабельному уставу, в связи с чем надлежало заблаговременно проверить организацию и расписание подрыва надводного корабля и подводных лодок. В тот день, как и ранее, указаний по поводу прорыва эсминца из базы, блокированной немцами с моря, командир ВМБ не дал.
В надзорном деле подшито заключение Главного штаба ВМФ от 2 февраля 1956 года, подготовленное по запросу ГВП. Звягинцев приводит выдержку из этого документа, в котором отмечалось, что на море при выходе из Либавы "противником были поставлены минные заграждения, действовали торпедные катера и подводные лодки противника. Активные операции проводила немецкая авиация. С 22 по 24 июня 1941 года от воздействия противника погибло несколько боевых кораблей. Эскадренный миноносец "Ленин" по состоянию на 23 июня 1941 года, хотя и мог дать ход [на суде Афанасьев показал: корабль мог развить скорость не более 10 узлов, что соответствует 18,52 км/час, левая турбина при запуске грелась и каждую минуту могла выйти из строя, ремонт правой машины не был завершен], но практически не был боеспособен, так как на нем зенитная артиллерия отсутствовала, в строю находилось три 102-мм орудия, которые могли вести огонь только раздельно из-за неисправности приборов управления огнем [кроме того на миноносце, как сказал в суде командир, не было торпед]. Вспомогательные механизмы работали ненадежно и не могли обеспечить работу навигационных приборов и освещение на боевых постах. Средства связи на корабле отсутствовали, создать какое-либо надежное обеспечение кораблей и судов на переходе командование ВМБ не могло, так для этого не было сил и возможностей…" (Надзорное производство ГВП № 8549-55 по делу Ю.М. Афанасьева. С. 23.)
Становится понятно, почему командир базы не отдал приказ на уход "Ленина" из Либавы: это означало бы взять на себя ответственность за необоснованное решение, обрекающее корабль вместе с экипажем на неминуемую гибель. Из этих же соображений, считает Звягинцев, капитан 1-го ранга не издал письменного приказа и о подрыве корабля, перепоручив капитан-лейтенанту решать этот вопрос на свою ответственность по обстановке.
"Доказать не могу, приказ был дан мне лично…"
После подрыва "Ленина" экипаж корабля влился в ряды подразделений, оборонявших Либаву, а капитан-лейтенанту Афанасьеву Клевенский приказал находиться в расположении штаба базы. Как показали дальнейшие события, это было сделано отнюдь не для того, чтобы сохранить для флота одного из лучших командиров-надводников.
27 июня, когда часть города находилась уже в руках противника, командиру базы с группой офицеров, в числе которых был и Афанасьев, удалось вырваться из Либавы на трех торпедных катерах. По прибытии в штаб Балтийского флота, находившегося в Таллине, Клевенский немедленно подал на имя командующего флотом Трибуца докладную записку, в которой всю вину за уничтожение эсминца "Ленин" возложил на Афанасьева: "Командир эсминца "Ленин", приняв отходящие в беспорядке части за непосредственную угрозу кораблю, не доложив об этом на КП [командный пункт военно-морской базы] и не приняв никаких мер не только к обороне, но и по выяснению элементарной обстановки, взорвал миноносец "Ленин" и отдал приказ взорвать подводные лодки". (Из материалов ЦВМА. Ф. 22, д. 143. С. 26.)
Трибуц, находившийся, как пишет Звягинцев, в дружеских отношениях с Клевенским (известно, что они знали друг друга еще по учебе в военно-морском училище), дал ход докладной, и прокуратура возбудила в отношении Афанасьева уголовное дело. В основу обвинительного заключения практически легли докладная записка Клевенского и его показания на следствии. Вскоре оно было передано в военный трибунал флота.
О том, в какой обстановке он принимал решение о затоплении корабля, Афанасьев в суде рассказал так: "К восьми часам вечера [23 июня] открылась стрельба. Она все приближалась к заводу "Тосмаре", около которого мы стояли. Я увидел, что наша пехота в беспорядке отступает. Я решил все подготовить к взрыву миноносца. Стрельба все усиливалась. Танкетки противника каждую минуту могли прорваться в город. Стрелять я не мог, так как не было угла обстрела… Рядом стоящие подводные лодки получили приказание от командира бригады [подводных лодок] подготовиться к взрыву. Я видел, что с подводных лодок люди выгружаются и готовятся к взрыву. Посоветовавшись с командирами "Спидолы" и "Рониса" [подводные лодки бывших военно-морских сил Латвии, за которыми в советском ВМФ сохранились прежние названия], я решил миноносец взорвать… Утром капитан 1-го ранга Клевенский меня предупредил, что ни в коем случае миноносец не сдавать в руки немцам". (Материалы надзорного производства ГВП по делу Ю.М. Афанасьева. С. 22—24.)
Афанасьев также утверждал в суде, что перед взрывом посылал к Клевенскому офицера Чеботарева (остался вместе с экипажем "Ленина" в окруженной Либаве и, как стало известно впоследствии, погиб) с просьбой уточнить указания по поводу уничтожения эсминца, на что командир базы снова повторил: "Действовать по обстановке".
Последним из сослуживцев Афанасьева по Либавской ВМБ, кто встречался с ним за несколько часов до начала заседания трибунала в здании штаба флота, стал Петр Грищенко, командовавший в то время на Балтике подводной лодкой Л-3, которая впоследствии стала гвардейской. Грищенко только что вернулся с моря и не знал о предстоящем суде над его однокашником по военно-морскому училищу. Афанасьев рассказал, в чем его обвиняют, и подчеркнул: "Доказать не могу, приказ был дан мне лично: "Назначаю вас, товарищ Афанасьев, старшим по уничтожению всех кораблей, стоящих на ремонте, а также приказываю взорвать склады боеприпасов и топлива. Срок исполнения – немедленно. По выполнении приказа явиться в штаб базы и доложить мне лично". Грищенко также вспоминает слова Афанасьева о том, что на очной ставке Клевенский это отрицал: "Такого приказа я не давал, – заявил он следователю. – Акт уничтожения базы – это самовольство, паникерство и трусость самого Афанасьева". Словом, я оказался виновником". (Морской сборник № 6, 2001. С. 76.)
Почему "тянули" с исполнением приговора
Судебное разбирательство под председательством главы флотского трибунала дивизионного военного юриста Василия Колпакова открылось в 20.45 19 июля 1941 года. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года участие народных заседателей и защиты не предусматривалось. Заседание было скоротечным: уже в 21.35 суд удалился в совещательную комнату. На постановление приговора трибунальцам понадобилось 35 минут. В 22.10 суд объявил, что Афанасьев признан виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 193-20 п. "б" УК РСФСР (уничтожение начальником вверенного ему военного корабля) и приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу "с лишением воинского звания "капитан-лейтенант" и конфискацией имущества".
"Единственный, кто на основании статьи 15 Указа [Президиума Верховного Совета СССР от 22.06.1941 г.] наделялся правом приостановить исполнение приговора, – пишет в своей книге Звягинцев, – был командующий Балтийским флотом В.Ф. Трибуц. Но он не воспользовался правом вето. Тем не менее Ю. Афанасьева все же расстреляли не сразу. Ждали еще десять дней. А вот чего ждали и кто ждал – остается пока одной из загадок этой трагической истории". Автор высказал по этому поводу свое предположение, что "и у судей, и у командующего флотом были серьезные сомнения в виновности командира корабля. Ведь в те дни пришлось взрывать немало кораблей и судов. Но этот был особый, он носил имя вождя революции. Поэтому, доложив о расстрельном приговоре по команде, ждали, возможно, окончательного решения другого вождя. Не дождались…"
29 июля 1941 года 33-летний Афанасьев, один из лучших командиров-надводников довоенного периода был расстрелян.
"Такой приказ не мог исходить от капитан-лейтенанта"
Об абсурдности обвинения младшего офицера в единоличном решении взорвать корабли и склады Либавской ВМБ писал, спустя 50 лет после казни командира эсминца, кандидат военно-морских наук, профессор, контр-адмирал Георгий Костев: "Когда гитлеровские части прорвались к заводу, старший в группе ремонтирующихся кораблей командир эскадренного миноносца "Ленин" Ю.М. Афанасьев приказал экипажам сойти на берег и защищать город. А корабли, склады с боеприпасом и топливом Афанасьев приказал взорвать. Разумеется, такой приказ не мог исходить от капитан-лейтенанта. Он выполнял приказ командира Либавской военно-морской базы – не оставлять корабли врагу. К сожалению, приказ был отдан в устной форме… То было нелегкое, но правильное единственное решение в сложившейся обстановке. Однако, увы, – командир базы отказался от него при расследовании дела, а командование флота в ту тяжелую и сложную пору не признало это решение правильным". (Г.Г. Костев. Герой Балтики. М.: Воениздат. 1991. С. 55.)
Адмирал Трибуц после войны все же признал публично, что капитан-лейтенант Афанасьев действовал в соответствии с уставом, военными правилами и складывающейся обстановкой. "Это единственно правильное решение, – писал адмирал, ставший автором нескольких мемуарных произведений. – Можно сожалеть, что Афанасьева обвинили в панике, и хорошо, что позже это обвинение сняли" (В.Ф. Трибуц. Балтийцы вступают в бой. Калининград, 1972. С. 57.)
Автор книги "Трибунал для флагманов" пытается понять разительную перемену во взгляде флотоводца на расстрельное дело командира "Ленина", которому сам же и дал ход в годы войны. "В 1941 году, вознесенный на волне репрессивных чисток командного состава ВМФ на самый верх, он [Трибуц] думал и просчитывал свои решения совсем через другую призму, преследовал иную цель: как бы самому избежать участи предшественников – командиров кораблей и командующих флотами, сгинувших в лагерях или расстрелянных по надуманным обвинениям и приговорам. Впрочем, в то время так думали многие военачальники. Практически над каждым висел дамоклов меч репрессий … А многие на себе испытали ужасы гулаговских лагерей", – пишет военный юрист.
Кстати, не избежал все же ареста и суда и руководитель обороны Либавской ВМБ в июне 1941 года капитан 1-го ранга Клевенский, которого пытался "прикрыть" Трибуц. 12 августа 1941 года выездной сессией Военной коллегии ВС СССР он был осужден по статьям 19317 п. "б" (злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии при наличии особо отягчающих обстоятельств) и 19320 п. "б" УК РФ к лишению свободы на 8 лет. Однако в соответствии с примечанием 2 к стать 2 УК к нему была применена отсрочка исполнения наказания с направлением в действующую армию (в 1954 году, уже будучи помощником командующего Тихоокеанским флотом, контр-адмирал Клевенский скончался на борту корабля от инфаркта и стал первым советским адмиралом, окончившим жизнь на корабле).
Надзорное производство по делу Афанасьева и "приключения" следственно-судебного дела
Надзорное производство по делу Афанасьева было заведено ГВП в феврале 1955 года. Основанием стали письма его вдовы, переадресованные в прокуратуру из приемной ГК ВМФ.
"Дело [следственно-судебное] искали долго. Подозрительно долго, – пишет по этому поводу Звягинцев. – Первый спецотдел МВД СССР сообщил, что сведениями о его местонахождении не располагает. Запросили Управление военных трибуналов [при Минюсте СССР]. Там, перелопатив собственную картотеку, нашли, наконец, архивно-следственные материалы по делу Юрия Михайловича Афанасьева и направили их в Главную военную прокуратуру. Когда разобрались, оказалось, что это однофамилец. Тогда обратились в военный трибунал 8-го Военно-морского флота [с 1946 по декабрь 1955 года Балфлот был разделен на два флота: Юго-Балтийский – 4-й флот и Северо-Балтийский – 8-й флот].
Трибунал по-прежнему возглавлял Колпаков, теперь уже генерал-майор юстиции. Он, конечно же, помнил дело командира "Ленина", но проявил, как пишет Звягинцев, "забывчивость" по поводу его возможного местонахождения. На запрос ГВП он коротко ответил, что по данным учетно-архивного отдела КГБ Эстонской ССР дело может храниться в аналогичном отделе при Совмине СССР. Проверили – его там не было. Только в августе 1955-го подлинное следственно-судебное дело Афанасьева нашлось неожиданно в архиве трибунала Западно-Сибирского военного округа. "Почему оно там оказалось? Кто его туда "запрятал" подальше от "надзирающего ока"? Остается только догадываться", – пишет Звягинцев, добавив, что на этом странности с архивными документами не закончились, и его следы снова [на момент написания им книги] затерялись.
Спустя три месяца после того, как дело отыскалось в Сибири, помощник военного прокурора 8-го ВМФ полковник юстиции Ладыженский вынес заключение по результатам надзорной проверки: приговор по делу Афанасьева предлагается оставить в силе, а жалобы его жены о посмертной реабилитации мужа – без удовлетворения.
"Анализируя обстоятельства дела, – мотивировал свои выводы помощник военного прокурора, – следует считать установленным, что миноносец "Ленин" был взорван преждевременно, так как 23 июня 1941 г. кораблю ни с моря, ни с суши никакой опасности не угрожало, и с 23 по 27 июня 1941 г. войска противника в Либаву не вступали, и следовательно, реальная обстановка не давала оснований к взрыву миноносца … Преступные действия Ю. Афанасьева квалифицированны правильно, а мера наказания определена с учетом тяжести содеянного". (Надзорное производство ГВП №8549-55, с. 22—24.)
Выводы балтийских прокуроров показались в Москве неубедительными. И ГВП переслала дело в Главный штаб ВМФ с просьбой "с учетом имеющихся в Главном штабе ВМФ материалов об обстановке на театре военных действий и других данных дать заключение, правильным ли было решение Афанасьева о взрыве эсминца". Тогда и появилось на свет заключение ГШ ВМФ от 2 февраля 1956 года, о котором писалось выше. Анализ сложной обстановки в районе Либавской военно-морской базы в первые дни войны, из которого следовало о невозможности вывода в открытое море эсминца "Ленин", на котором не был завершен ремонт, заканчивалось следующим выводом: "…Действия командира эскадренного миноносца "Ленин" в сложившейся обстановке следует признать правильными".
На основании заключения морских специалистов ГВП составила новое заключение, которое, в свою очередь, легло в основу определения Военной коллегии ВС СССР от 19 мая 1956 года. Высшая судебная инстанция отменила приговор в отношении Афанасьева и прекратила дело за отсутствием в его действиях состава преступления.
