Вениамин Яковлев об уровне доверия к судам и МВД для "Право.Ru": "Зачем следствию нужны аресты"

- В силу должностных обязанностей советника Президента Российской Федерации, в которые входят вопросы совершенствования судебной системы, я стараюсь знакомиться с результатами регулярных исследований общественного мнения, которые ставят целью выявить уровень доверия россиян к судебной власти. 

Подобные исследования характерны не только для нашей страны. Гражданское общество в любом правовом государстве, располагающем развитой судебной системой, держит этот вопрос под контролем. Ведь в уважительном отношении граждан нуждаются, прежде всего, сами суды. Осуществлять правосудие в обстановке постоянного недоверия к себе — это большая психологическая и моральная нагрузка для каждого высокопрофессионального и честного судьи. А работа у судей (надеюсь, с этим никто не станет спорить) и без того необычайно трудная и ответственная. И положительное отношение к суду — одно из условий его нормальной деятельности.

Как вы думаете, сколько дел — уголовных, гражданских и административных — рассматривают российские арбитражные суды, суды общей юрисдикции и мировые судьи за год? Так вот, в 2009 году число всех рассмотренных дел приблизилось к 25 миллионам. Колоссальная цифра, не правда ли? 

И вот что показательно. Только 1 миллион 100 тысяч из них пришлось на уголовные дела, а около 23-х миллионов — на гражданские и административные дела, то есть, на разрешение споров между физическими, юридическими лицами, между теми и другими, между ними и государством. Только представьте себе: вынесены несколько десятков миллионов решений, устранивших нарушения прав граждан и обеспечивших защиту. Вот что на самом деле представляет собой деятельность судов в современной России. Наша судебная система становится тем, чем не могла быть в Советском Союзе, — главной правозащитной структурой в государстве. 

Именно этот фактор создает объективную основу для повышения авторитета суда в глазах россиян, вселяет уверенность в том, что права и законные интересы граждан будут надежно защищены. Вместе с тем, результаты опросов, отражающие правовое самочувствие граждан, свидетельствуют, что отношение россиян к судебной власти на сегодняшний день остается весьма неоднозначным. 

Работа судов нигде и никогда не вызывает у граждан единодушного одобрения или столь же единодушного порицания. Помню, я как-то выступил в США на юридическом факультете Питсбургского университета. И один из аспирантов задал мне вопрос: "Не слишком ли в России завышены представления об американской судебной системе? А вы знаете, что она идеально приспособлена для обслуживания интересов "денежного мешка", потому что строится на принципах состязательности. И когда в суде противостоят друг другу сверхбогатый и бедный гражданин, то считать, что они занимают равное положение перед судом едва ли возможно… " 

Полагаю, что скептическое высказывание аспиранта возникло не без основания. И оно убеждает в том, что не следует идеализировать даже сложившуюся и в целом принятую обществом судебную систему.

То, что Соединенные Штаты все же располагают довольно неплохой судебной системой, это факт. Государство традиционно уделяет ей колоссальное внимание. Американские судьи занимают очень высокое социальное положение, они окружены почетом и относятся к самым уважаемым людям страны. И к весьма обеспеченным. Хотя их и нельзя назвать богатыми — в стране несравненно больше богатых адвокатов.

Но вот что крайне важно. Судья в Штатах огражден от несправедливых нападок и обвинений, от какого либо давления власти или денег. Если бы президент США попытался оказать воздействие на результаты рассмотрения какого-либо дела, то это стало бы безусловным основанием для импичмента главы Белого дома. 

В такой атмосфере работать американскому судье комфортней, что ли, и, в любом случае, легче, чем российскому судье. И в этом смысле нам есть чему у них поучиться. 

В ходе опросов о доверии или недоверии к суду люди высказываются в силу субъективных представлений о правосудии, которые складываются под воздействием целого ряда причин, в том числе и личностного характера: выиграл иск — суд справедливый, проиграл — судья некомпетентен или подкуплен. Но, если опираться, прежде всего, на объективные данные, то можно прийти к выводу, что граждане России все же в значительной степени доверяют судам. 

Не могу согласиться с теми, кто считает, что рост обращений граждан в суды за защитой никак не связан с повышением авторитета нашего правосудия. Давайте посмотрим статистику обращений в арбитражные суды за 2009 год. Данные свидетельствуют о невероятно высоком — на 45 процентов — росте общего количества дел по сравнению с предыдущим годом. Причем, показательно, что скачкообразно увеличилось число именно гражданских дел — на 76 процентов! Зафиксирован на 20 процентов и рост административных дел. 

До того, как мы вместе со всем миром были втянуты в финансово-экономический кризис, количество дел ежегодно возрастало, но не так стремительно. Значит, потребность в судах выросла в связи с наступлением трудных времен. Как видим, на увеличение обращаемости влияют совершенно конкретные и, главное, объективные факторы. И я полагаю, что это указывает на то, что, на самом деле, доверие к судам все-таки ощутимо повышается. 

В мире нет судебных систем, где бы решения судов не отменялись. И ситуация, когда вышестоящие суды признают даже отдельные решения первой инстанции неправильными, безусловно, вызывают у части общества сомнения в профессионализме или беспристрастности судей. 

Но вот я регулярно сопоставляю данные обжалования судебных решений по уголовным, гражданским и административным делам в России и в Европе, и убеждаюсь, что российские суды в целом отвечают европейским стандартам качества судебных решений. 

Например, в системе арбитражных судов в 2009 году в апелляционную инстанцию было обжаловано 14,5 процентов решений первой инстанции. 85, 5 процента решений вступило в законную силу и исполнено. Сколько решений было отменено в апелляции? 2,2 процента. Возьмем кассационную инстанцию. В нее в прошлом году обжаловано 7,4 процента решений первой инстанции. Отменено 1,2 процента. Итого, двумя инстанциями, апелляционной и кассационной, в прошлом году было отменено 3,4 процента решений. В Высшем Арбитражном Суде от числа дел, рассмотренных судами первой инстанции, обжалуется 1,5 процента решений. А отменяется ничтожная доля, даже говорить не о чем. 

Хотелось, чтобы судебных ошибок не было вообще. Но они есть. Я считаю, что это нормально работающая судебная система, когда ошибки первой инстанции в дальнейшем исправляются в вышестоящих инстанциях.

Германские коллеги как-то спросили меня: сколько инстанций, по моему мнению, должна иметь хорошая судебная система. Я тогда ответил, что в Германии – три, а в России – четыре. Почему мы выстроили в арбитражной системе четыре уровня? Потому что я считал, что сторонам надо дать максимальную возможность обжалования решений первой инстанции. То есть, установить контроль за качеством, правильностью толкования и применения закона, глубиной исследования обстоятельств дела. 

Огромная территория России, большое население и слаборазвитая в некоторых регионах транспортная инфраструктура требовали приближения апелляции и кассации к населению. И мы много лет над этим работали. В результате создано десять окружных арбитражных судов (кассация) и 20 апелляционных судов. В отличие от первой инстанции, которая находится на уровне субъектов Российской Федерации, мы оторвали апелляционные и кассационные инстанции от региональной власти, что резко повысило независимость судебных систем в целом. 

А созданная в Высшем Арбитражном Суде четвертая — надзорная — инстанция, это центр, который обеспечивает единство судебной практики нижестоящих судов, настраивая своими актами всю судебную систему на единство толкования и применения права. 

Почему, собственно говоря, так получилось, что арбитражная система, в отличие от судов общей юрисдикции развивалась более динамично? Надо учесть, что суды общей юрисдикции у нас существовали всегда, в том числе в советское время. Это сложившаяся судебная система, а когда какая-то система, в том числе, судебная, сложилась, то менять ее бывает чрезвычайно трудно. Возникает масса вопросов: что и как перестраивать, не получится ли так, что она будет работать хуже и т.д.

Арбитражных судов, как судебной системы, в советское время не существовало. Высший Арбитражный Суд СССР появился в 1991 году, а затем после распада Советского Союза начала формироваться арбитражная система России. И она сразу же создавалась по современной модели. Причем, мы изучали не только международный стандарт, но и нашли немало ценного в истории судебной системы собственной страны. В сущности, арбитражные суды создавались по лекалу коммерческих судов дореволюционной России, опыт которых наиболее подходил к конкретным условиям нашего государства.

Сегодня становится все меньше поводов говорить о существенном отличии двух судебных систем — арбитражной и общей юрисдикции. Госдума один за другим рассматривает законы, направленные на совершенствование деятельности судов общей юрисдикции. В частности, вносятся изменения в процессуальное законодательство. Вводится апелляционная инстанция по отношению к районным судам, а не только по отношению к мировым судьям. Апелляционное судопроизводство в судах общей юрисдикции трудно переоценить с точки зрения повышения качества правосудия.

Критику со стороны ЕСПЧ вызывает надзорная инстанция в судах общей юрисдикции России. Сейчас надзор осуществляет не только Верховный Суд РФ, но и суды субъектов Российской Федерации. Но уже идет процесс последовательной передачи надзорных функций исключительно высшему суду. То есть, преобразования в системе судов общей юрисдикции идут примерно по той модели, которая существует в арбитражных судах. Так что дело сдвинулось, и я надеюсь, что этот процесс будет завершен. 

В свое время мы с советником Президента России Анатолием Игнатьевичем Приставкиным (ныне покойным), который занимался вопросами помилования, выезжали за рубеж для знакомства с работой исправительных систем Германии, Канады, некоторых других стран. И видели, что за рубежом меры наказания и их исполнение максимально направлены на возвращение людей, совершивших преступление, к нормальной жизни. Тогда это представляло разительный контраст с нашей практикой.

У нас как-то получилось, что среди многочисленных мер наказания основным оказалось лишение свободы. Как будто не существует других мер, может быть, не менее эффективных — имущественного, ограничительного воздействия и т.д. Сегодня мы начинаем учиться тому, что давно разучились делать — правильно оценивать эффективность различных мер наказания. И совершенствовать исправительную систему. С тем, чтобы она на самом деле исправляла людей, а не плодила число рецидивистов — людей, которые твердо становятся на преступный путь.  

В этом направлении Президент Российской Федерации вносит в настоящее время немало конкретных предложений, направленных на то, чтобы как система уголовной ответственности, так и сама исправительная система стали бы более эффективными. 

У нас, к большому сожалению, утвердилась также практика, когда следственные органы ходатайствуют перед судом о взятии подозреваемого в совершении преступления под стражу, исходя не из объективной необходимости, а на самом деле для того, чтобы облегчить себе работу по добыванию доказательств. Когда человек изолирован об общества, заперт за семью замками, следствию легче оказывать на него психологическое (и, не дай Бог, физическое) воздействие. Он всегда под рукой для изнурительных допросов, и в гнетущей обстановке несвободы его можно вынудить в конце концов признаться в чем-то. Даже в том, чего он не совершал…
 
Это, конечно, не украшает ни следственные органы, ни сами суды, которые в большинстве случаев идут навстречу следствию. И в этом отношении очень своевременны инициативы главы государства, который жестко ставит вопрос о том, чтобы мера пресечения в виде заключения под стражу применялась лишь тогда, когда это вызвано объективными причинами. Совершенно очевидно, что наше законодательство в этом вопросе и практика его применения подлежат соответствующей корректировке. 

Уже не один год подряд мы с тревогой наблюдаем за перегрузкой судов. Я бы сказал, что она просто жуткая. Вы знаете, сколько дел рассматривают за год, например, мировые судьи, которых в России насчитывается порядка девяти тысяч? 16,5 миллионов гражданских и административных дел! Таким образом, основная масса гражданских и административных дел в судах общей юрисдикции ложится на плечи мировых. Если средняя нагрузка на судью районного суда в 2009 году составляла примерно 33 дела в месяц (что само по себе немало), то мировому судье приходилось в месяц рассматривать в среднем 218 дел.

Такой конвейер создает крайне трудные условия для деятельности судебных органов. Судья просто не успевает работать на качественном уровне, то есть, уделить внимание каждому конкретному делу, глубоко и в установленный срок исследовать его обстоятельства и т.д. Отсюда огрехи в работе, которые существенно тормозят рост доверительного отношения к правосудию со стороны россиян. Сводить эти огрехи к минимуму — задача самих судов. Но, с другой стороны, есть объективные проблемы, которые необходимо решать на законодательном уровне.

Одна из самых неотложных задач — оптимизация нагрузки на мировых судей. В настоящее время принято два закона, которые меняют распределение дел между мировыми судьями и судьями районных (городских) судов. Я думаю, что этот процесс должен быть продолжен. Необходимо также принять закон о судоустройстве судов общей юрисдикции, то есть, осовременить само судоустройство. В Госдуме есть соответствующий законопроект, внесенный Президентом России.  

В большинстве стран Запада, в частности, в Германии и Франции прекрасно работают досудебные процедуры по административным делам, так называемая внутренняя апелляция. Не менее эффективно способствуют разгрузке судов так называемые альтернативные методы разрешения гражданских споров — переговоры между сторонами, в том числе с участием специалиста-примирителя, третейское разбирательство и т.д. Мы сейчас готовим законодательную базу, для того, чтобы досудебные процедуры и альтернативные методы применялись более широко и в судах России, как в арбитражных, так и судах общей юрисдикции.  

Один из важнейших факторов правопорядка — стабильность законодательства. Бессистемная, точечная (по принципу точечной застройки), работа над законами превращает их в лоскутное одеяло. Такое законодательство применять в судах очень трудно — в нем много противоречий. А значит, оно не всегда эффективно для отправления правосудия. И мы только-только начинаем преодолевать такой подход. 

Примером для совершенствования нашего законодательства в целом служит новая Концепция развития гражданского законодательства. Ее подготовку Президент РФ Указом от 18.07. 2008 года поручил Совету по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства при Президенте России (председателем которого я являюсь) и Исследовательскому центру частного права при Президенте РФ. Имелось в виду вывести наше гражданское законодательство на современный уровень регулирования отношений собственности, в том числе интеллектуальной, и товарно-денежного оборота. 

В октябре 2009 года Концепция развития гражданского законодательства была одобрена Советом по кодификации под председательством Дмитрия Медведева. Она, прежде всего, вобрала в себя опыт судебной практики на протяжении действия Гражданского кодекса с 1995 года. Во-вторых, учтен опыт таких стран, как Германия, Нидерланды, Франция, где под влиянием современных экономических условий произошло существенное развитие гражданского законодательства. В-третьих, активное развитие общеевропейского экономического права — права объединенной Европы — требовало обратить наши взоры и к этому фактору. 

Сейчас на основе Концепции энергичными темпами идет подготовка законопроектов о внесении изменений, дополнений в ГК РФ. В этой работе участвуют наши ведущие ученые и судьи высших судов России. Так что я надеюсь, что в 2010 году проекты нормативных актов, придающих российскому гражданскому праву современное состояние, будут подготовлены. В итоге Россия получит более современный ГК, в котором получат развитие те части гражданского законодательства, например, корпоративного, которые в 1994 году мы не могли по вполне понятным причинам, как следует, выразить.  

Записал Александр Пилипчук