Незадолго до смерти Сталин отказался от услуг врачей Кремлевской больницы и лично руководил расследованием дела по обвинению почти трех десятков профессоров-медиков в том, что они по заданию зарубежных разведок "путем вредительского лечения сокращали жизнь активным деятелям СССР". Страну охватила эпидемия панического страха перед лечебными учреждениями и аптеками.
13 января 1953 года газеты "Правда" и "Известия" опубликовали сообщение ТАСС о том, что органы государственной безопасности раскрыли террористическую группу врачей, ставивших своей целью "путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза". "Следствием установлено, — говорилось в сообщении, — что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски подрывали здоровье последних, умышленно игнорировали данные объективного исследования больных, ставили им неправильные диагнозы, не соответствовавшие действительному характеру их заболеваний, а затем неправильным лечением губили их".
Врачи и "жертвы"
В числе участников "террористической группы" были названы профессора Мирон Вовси, Владимир Виноградов, Борис и Михаил Коганы, Петр Егоров, Яков Этингер, Александр Фельдман, Александр Гринштейн, а также терапевт Гавриил Майоров. "Преступники признались, — сообщало телеграфное агентство, — что они, воспользовавшись болезнью товарища А.А. Жданова [член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б)], неправильно диагностировали его заболевание, скрыв имеющийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища А.А. Жданова. Следствием установлено, что преступники также сократили жизнь товарища А.С. Щербакова [кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), 1-й секретарь городской партийной организации Москвы], неправильно применяли при его лечении сильнодействующие лекарственные средства, установили пагубный для него режим и довели его таким путем до смерти".
Кроме того, подчеркивалось в сообщении, "врачи-преступники старались в первую очередь подорвать здоровье советских руководящих военных кадров, вывести их из строя и ослабить оборону страны". Далее следовал список военачальников, которых спас от рук "извергов человеческого рода" арест "врачей-убийц": Маршалы Советского Союза Александр Василевский, Леонид Говоров, Иван Конев, генерал армии Сергей Штеменко, адмирал Гордей Левченко "и другие".
Далее в "тассовке" шло стандартное для эпохи сталинизма обвинение в шпионаже. Так, Вовси, Борис Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и "другие" были "уличены" в связи с международной еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт", "созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах". Но "на самом же деле эта организация, — утверждалось в публикации, — проводит под руководством американской разведки широкую шпионскую, террористическую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и Советском Союзе". Именно от "Джойнт", как показал на допросе Вовси, исходили директивы "об истреблении руководящих кадров СССР", поступавшие через главврача Боткинской больницы Бориса Шимелиовича и "известного еврейского буржуазного националиста" Соломона Михоэлса (настоящая фамилия Вовси), худрука Московского государственного еврейского театра, первого председателя Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Другие участники "террористической группы" Виноградов, Михаил Коган и Егоров "оказались давнишними агентами английской разведки".
Официальное сообщение агентства об аресте врачей, вызвало бурную реакцию за рубежом. Премьер-министр Англии Уинстон Черчилль и президент США Дуайт Эйзенхауэр выступили с опровержением причастности спецслужб их стран к какой-либо деятельности советской медицинской профессуры. Многие известные представители науки и общественных организаций Европы и Америки немедленно потребовали международного расследования "дела врачей". В их числе был дружественно настроенный к СССР известный физик, нобелевский лауреат и иностранный член АН СССР с 1949 года Фредерик Жолио-Кюри. В знак протеста против обвинения, выдвинутого в отношении советской медицинской профессуры, Жолио-Кюри заявил о своем намерении выйти из Компартии Франции, членом которой он состоял с 1942 года.
Совсем по-другому на "разоблачение террористической группы врачей" реагировали в Советском Союзе.
Проклятье Гиппократа
"Советские медики тоже были в шоке и недоумении, — пишет о деле врачей автор историко-документальных книг о громких судебных делах военный судья в отставке Вячеслав Звягинцев. — Позже высокопоставленные медицинские руководители утверждали, хотя в это трудно поверить, что в те дни были убеждены в подлинности изложенных в сообщении ТАСС "фактов". Так бывший министр здравоохранения Герой Социалистического Труда Е.И. Смирнов говорил в 1987 году: "самым нелепым "проискам врагов народа" верили безоговорочно. Как верил и я в законность "дела врачей", из-за которого, кстати, и был снят с должности министра здравоохранения СССР с формулировкой "за политическую беспечность". По иронию судьбы эту должность Смирнов занял благодаря протекции Жданова. (Звягинцев В.Е. Трибунал для академиков.— М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2009. С. 336—338)
Реакцию в обществе на случившееся, по словам военного юриста, историки характеризуют двумя словами — гнев и паника. Озлобление активно подогревалось партийной прессой: только в "Правде" за несколько дней после официального сообщения агентства были опубликованы несколько статей с заголовками "Покончить с ротозейством в наших рядах", "Ротозеи — пособники врага", "Бдительность — наше оружие". В больницах и медицинских учреждениях были организованы митинги, на которых арестованных профессоров, "ставшими извергами человеческого рода, растоптавшими священное знамя науки и осквернившими честь деятелей науки", клеймили позором, требовали для них высшей меры наказания.
Один из арестованных по "делу врачей" профессор Яков Рапопорт в своих воспоминаниях сравнивал обстановку, царившую тогда в СССР, с российскими "холерными бунтами" XIX века, когда жители отказывались доставлять зараженных в больницы, где, по их мнению, казенные врачи отравляют больных, а возбужденные толпы громили медицинские учреждения. "В каждом крупном и даже провинициальном центре находили своих "убийц в белых халатах", — писал Рапопорт. До ареста зимой 1953 года он работал заведующим лабораторией в Контрольном институте им. Л.А. Тарасевича (стандартизация и контроль медицинских биологических препаратов). Как-то, по словам Рапопорта, молодая мать принесла в институт флакон из-под пенициллина и потребовала исследовать остатки лекарства. Ребенок болел воспалением легких, и после инъекции пенициллина его состояние, по словам женщины, резко ухудшилось. Подобные аллергические реакции на антибиотики случаются нередко, замечает профессор, но женщина внушила себе, что в препарат был подмешан яд. (Рапопорт Я.Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. СПб. Издательство Пушкинского фонда, 2003.)
Это только один из примеров распространившейся по стране эпидемии панического страха перед медиками. Ходили зловещие слухи, что они прививают людям смертельные болезни, умерщвляют в клиниках новорожденных младенцев. Передавались из уст в уста "достоверные" сведения о случаях смерти больного непосредственно после визита врача, якобы арестованного и тут же расстрелянного. Заметно упала посещаемость поликлиник, многие люди стороной обходили аптеки, отпугнутые рассказами о фактах резкого ухудшения болезни после приема самых безобидных медикаментов, якобы содержащих яд. А поскольку многие врачи были евреями, развернутая вокруг "дела" кампания приобретала антисемитскую направленность.
"Стандарты" для послевоенных уголовно-политических дел
Звягинцев в своем исследовании не отрицает наличия антисемитской составляющей в "деле врачей", однако возражает против искусственного выпячивания его антиеврейской направленности, которое мешает, на его взгляд, понять подоплеку возникновения чудовищных уголовных обвинений в отношении светил советской медицины, в число которых входили также и русские врачи. Он приводит суждение из мемуаров Павла Судоплатова, советского разведчика и специалиста по диверсионной работе: "Хотя оно [дело врачей] и было частью антисемитской кампании, одними евреями не ограничились. Скорее можно сказать, что "дело врачей" явилось продолжением борьбы, в которой сводились старые счеты в руководстве страны". (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка 1930—1950 годы. М.: Олма-пресс, 2003. С. 480.)
Известный представитель спецслужбы знал, о чем говорит. Советская судебная система в течение трех десятилетий активно использовалась как подручный инструмент для укрепления единоличной власти Сталина, физического устранения или лагерной изоляции по приговору суда действительных и мнимых соперников в борьбе за место в правящей элите, инакомыслящих и отклоняющихся от "генерального курса партии". Многие резонансные судебные процессы тех лет становились финальной стадией кремлевских аппаратных игр, сведением "старых счетов" между партийными и номенклатурными группировками в руководстве страны.
"Исходя из установок и настроений вождя, в послевоенные годы в МГБ СССР (Министерство государственной безопасности) при фабрикации контрреволюционных дел, — пишет Звягинцев, — наибольшую популярность имели несколько "сюжетов", к которым следователи и подбирали нужные "доказательства". К стандартным делам, которые инсценировались "гебистами" в последние годы жизни Сталина, юрист относит, прежде всего, обвинения в проявлении космополитизма в науке, медицине и культуре, "низкопоклонстве, преклонении и угодничестве перед Западом". Эти идеологические клише в ходе следствия трансформировались в конкретные статьи УК об антисоветской агитации и пропаганде, шпионаже и другие. При этом единственной уликой против подсудимых зачастую служили их собственные признания, добытые на Лубянке методами психологического и физического воздействия.
Звягинцев, изучая обстоятельства "дела врачей", подчеркивает особенность, которая делает его непохожим на послевоенные "стандарты", а именно связь с аналогичным обвинением в 1938 году консультанта Лечебно-санитарного управления Кремля профессора Льва Левина, директора НИИ обмена веществ и эндокринных расстройств Игнатия Казакова и Дмитрия Плетнева, возглавлявшего НИИ функциональной диагностики и терапии. Известным медикам, пациентами которых были кремлевские небожители, инкриминировалось заведомо неправильное лечении председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского и члена Политбюро ЦК ВКП(б) Валериана Куйбышева, которое привело их к смерти в 1934 и 1935 годах соответственно, а также отравление писателя Максима Горького (Алексей Пешков) в 1936 году. На так называемом процессе антисоветского "правотроцкистского блока" медики оказались на скамье подсудимых вместе с группой бывших государственных и партийных руководителей СССР. Военная коллегия ВС СССР приговорила Левина и Казакова к смертной казни, а Плетнева — к 25 годам заключения.
"Гебисты", расследуя "умерщвление" Жданова, пытались провести связь между двумя делами, фигурантами которых были врачи и консультанты Кремлевской больницы. Так, в ходе допросов главного терапевта Кремлевской больницы Владимира Василенко, арестованного в ноябре 1952 года, из него "выбили" следующие показания: "…Судебный процесс по делу Плетнева открыл передо мной технику умерщвления путем заведомо неправильного лечения больного. Из материалов процесса я понял … что врач может не только навредить больному, но и коварным способом довести его до смерти. К этой мысли я в последующие годы возвращался не раз, вспоминая Плетнева, которого я знал лично. Когда в июле 1948 г. я оказался у кровати больного Жданова, я невольно опять вспомнил о Плетневе, о том, как он занимался умерщвлением… И я решил пойти на умерщвление Жданова А.А." (Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М.: Международные отношения, 2003. С. 648.)
Донос подполковника на генерал-полковника и его последствия
Дело "убийц в белых халатах" закрутилось летом 1951 года после письма в ЦК ВКП(б) старшего следователя МГБ СССР по особо важным делам подполковника Михаила Рюмина. Подполковник писал, в частности, что министр госбезопасности генерал-полковник Виктор Абакумов "смазывает" дела "по террору, направленному против членов Политбюро ЦК ВКП(б) и лично товарища Сталина". Это выразилось в том, что министр запретил ему расследовать деятельность арестованного в ноябре 1950 года консультанта Лечсанупра Кремля профессора Якова Этингера, признавшегося "во вредительском лечении" секретаря ЦК ВКП(б) Щербакова. Согласно письму, Абакумов распорядился содержать профессора в опасных для здоровья условиях, умышленно довел его до смерти и тем самым "заглушил дело террориста Этингера" (в акте о смерти указано, что он скончался в камере от "паралича сердца").
Известно, что донос попал в руки секретаря ЦК партии Георгия Маленкова, который решил использовать его, чтобы "свалить" Абакумова, а на его место продвинуть близкого человека. Письмо Маленков передал Сталину лично. Реакция вождя была молниеносной. 11 июля 1951-го Политбюро приняло постановление "О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР", которое в виде закрытого письма было разослано в партийные организации и органы МГБ на местах. В нем обращалось внимание на "безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства". (Политбюро ЦК ВКП(б) и совет Министров СССР: 1945—1953, М.: РОССПЭН, 2002. С.343—346.)
12 июля 1951 года Абакумов был арестован. Его обвинили в обмане ЦК, государственной измене, участии в "сионистском заговоре", затягивании следственных дел по делу врачей и развале работы МГБ. После смерти Сталина и прихода к власти Никиты Хрущева обвинения против Абакумова были изменены. "Участнику банды Берии" вменялось в вину сфабрикованное "ленинградское дело" [серия судебных процессов в конце 1940-х — начале 1950-х годов против руководителей Ленинградских областных, городских и районных организаций ВК(б)]. В декабре 54-го выездная сессия Военной коллегии ВС на процессе в Ленинграде приговорила Абакумова к высшей мере наказания.
Карт-бланш от вождя
Рюмин, получивший после личной встречи со Сталиным карт-бланш на расследование "дела врачей", извлек из архивов письмо бывшей заведующей кабинетом электрокардиографии "кремлевки" Лидии Тимашук начальнику Главного управления охраны МГБ Николаю Власику, отвечавшему за благонадежность профессуры, о "заведомых искажениях в медицинских заключениях" врачей и консультантов Лечсанупра. Оно было написано в сентябре 1948 года, через неделю после смерти Жданова.
Из содержания письма явствовало, что 8 августа 1948 года Тимашук после снятия кардиограммы у больного Жданова записала в заключении диагноз "инфаркт миокарда". Однако лечащий врач Сталина Виноградов, начальник Лечсанупра Кремля генерал-майор медслужбы Петр Егоров, Василенко и Майоров определили, что у Жданова отмечается лишь "функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни". На этом основании начальник Лечсанупра дал Тимашук указание переписать заключение, а Жданову назначили лечение, категорически противопоказанное после перенесенного инфаркта. Больному не был создан "особо строгий постельный режим, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин".
Генерал-лейтенант Власик переадресовал письмо Тимашук начальнику Лечсанупра Егорову. Это закончилось тем, что Тимашук, понизив в должности, перевели в филиал "кремлевки". Тогда она написала аналогичное письмо секретарю ЦК ВКП(б) Алексею Кузнецову, приложив кардиограмму Жданова, которая явно не совпадала с диагнозом "функционального расстройства". Не получив ответа, Тимашук снова взялась за перо, однако и это послание Кузнецову осталось безответным. В письмах Тимашук, как отмечают исследователи "дела врачей", нет обвинений в адрес коллег в умышленном умерщвлении Жданова, скорее всего, врач добивалась профессиональной реабилитации.
Допрос до первой крови
На первом допросе арестованный Виноградов дал, согласно протоколу, следующие показания:
Вопрос: Вы признаете, что умертвили товарища Жданова А.А.?
Ответ: Я признаю, что по моей вине жизнь А.А. Жданова была сокращена. При лечении я допустил ошибку в диагностике, приведшую к тяжелым последствиям, а затем к его смерти. Злого умысла в моих действиях не было.
Вопрос: … Вы знали, что электрокардиограммы, снятые у товарища Жданова А.А., указывали на наличие у него инфаркта миокарда?
Ответ: Знал.
Вопрос: Вы отвергли эти данные?
Ответ: Да, отверг.
Вопрос: Почему?
Ответ: 25 июля 1948 года электрокардиограммы, снятые врачом Карпай, не были типичными для инфаркта миокарда, в связи с чем я, Егоров, Василенко, Майоров и Карпай после обсуждения между собой приняли решение инфаркт миокарда не диагностировать. Не буду скрывать, что главная вина за это ложится на меня, так как в определении характера болезни А.А. Жданова мне принадлежало решающее слово.
Вопрос: Врач Тимашук, снимавшая у товарища Жданова А.А. электрокардиограммы после Карпай, сигнализировала вам, что у больного инфаркт миокарда и вы своим лечением наносите ему непоправимый вред?
Ответ: Такой сигнал был.
Вопрос: Как вы поступили?
Ответ: Мы не послушали Тимашук.
Вопрос: Больше того, вы постарались ее дискредитировать?
Ответ: Признаю. Я, Егоров, Василенко и Майоров 28 августа 1948 года, накануне второго сердечного приступа, случившегося у больного А.А. Жданова, в ответ на заявление Тимашук, что лечение А.А. Жданова ведется неправильно, коллективно обвинили ее в невежестве и снова отвергли диагноз инфаркта миокарда. Тогда же мы настояли на том, чтобы Тимашук не писала об инфаркте в заключении по электрокардиограмме. После смерти А.А. Жданова мы 6 сентября 1948 года устроили специальное совещание, на котором, опираясь на данные вскрытия тела А.А. Жданова, сделали все, чтобы дискредитировать Тимашук и доказать, что она была неправа".
Рюмина не устраивала версия ошибочного диагноза, обусловленная "сложностью его постановки", и отсутствия в этом "злого умысла", поэтому после первого допроса, на котором были получены вышеприведенные показания, Виноградова начали подвергать избиениям резиновыми дубинками, а руки сковали сдавливающими наручниками. "На этой стадии следствия Сталин фактически сам возглавил следственную группу МГБ СССР, — пишет Звягинцев. — Выступая 25 февраля 1956 года на закрытом заседании XX съезда КПСС с докладом "О культе личности и его последствиях", Н.С. Хрущев заявил: "Сталин сам давал указания, как вести следствие, как допрашивать арестованных. Он сказал: на академика Виноградова надеть кандалы, такого-то бить… Сталин сам вызывал следователя, инструктировал его, указывал методы следствия, а методы были единственными — бить, бить, бить. Через некоторое время после ареста врачей мы, члены Политбюро, получили протоколы с признаниями врачей. После рассылки этих протоколов Сталин говорил нам: "Вы слепцы, котята, что же будет без меня — погибнет страна, потому что вы не можете распознать врагов". (Известия ЦК КПСС. 1998. №3.)
О вредительстве в МГБ и лечебном деле
Чтобы форсировать следствие, Сталин распорядился подготовить "официальное заявление", в котором содержалось бы обещание сохранить арестованным врачам жизнь в обмен на полное признание ими "всех преступлений". В результате психологического и физического воздействия 21 ноября 1952 года Виноградов подписал "признание" в "контрреволюционной шпионско-террористической деятельности". Сломлен был и Майоров, который на очной ставке с Виноградовым заявил, что тот работал на американцев, и втянул его в преступную деятельность в качестве куратора разведки США. Когда от Виноградова, Василенко, главного терапевта армии Вовси, врача Майорова и других фигурантов уголовного дела были выбиты признательнее показания, Сталин ознакомил с протоколами членов Бюро Президиума ЦК КПСС и вынес на его рассмотрение вопрос "О положении в МГБ и о вредительстве в лечебном деле". Впервые публично Сталин заговорил о "деле врачей" 1 декабря 1952 года на расширенном заседании Президиума ЦК КПСС. А 4 декабря было принято постановление ЦК "О вредительстве в лечебном деле". В нем утверждалось, что врачи, участники преступной группы, под тяжестью улик признались, что "вредительски ставили неправильные диагнозы болезней, назначали и осуществляли неправильные методы лечения" и умертвили таким образом Жданова и Щербакова.
После принятия этих партийных документов МГБ резко активизировало оперативно-следственные мероприятия по "делу врачей". В январе—феврале 1953 года последовали новые аресты медиков, имевших отношение к "кремлевской" медицине. Некоторые из них — Михаил Коган и Мануил Певзнер — умерли еще до начала расследования этого дела и были "арестованы" посмертно, а Яков Этингер, арестованный в 1950 году, умер в тюрьме до его включения в список "врачей-отравителей".
"Теперь известно, — пишет Звягинцев, — что Сталин не только жил последние месяцы, но и умер с "делом врачей" на устах. Дмитрий Волкогонов, один из первых историков, ознакомившись с личным архивом Сталина, писал, что днем 28 февраля тот еще читал протоколы допросов врачей, а в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года во время своего последнего застолья интересовался у своих соратников ходом следствия по этому "делу". А утром у него случился инсульт, его парализовало и он больше не приходил в сознание". (Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. М.: Весь мир, 2001. С.157.)
"Все же необходимо признать, что у Жданова имелся инфаркт"
Смерть Сталина остановила неминуемую расправу с кремлевскими врачами, а Берия, рвущийся к власти, настоял на их освобождении. 13 марта 1953 года была создана следственная группа для пересмотра уголовного дела, а 31 марта оно было прекращено. Узникам предложили изложить письменные претензии к следствию. В результате все они написали, что к ним применяли меры физического и психологического давления, и отказались от своих показаний, в которых они под пытками оговорили своих коллег (Этингер Я.Я. Это невозможно забыть: Воспоминания. М.: Весь мир, 2001. С. 157.)
4 апреля 1953 года в центральных газетах было опубликовано сообщение МВД о том, что в результате проверки по делу группы врачей, обвинявшихся во вредительстве и других действиях в отношении активных деятелей Советского государства, установлено, что привлеченные по этому делу профессора Вовси М.С., Виноградов В.Н., Коган М.Б., Коган Б.Б., Егоров П.И., Фельдман А.И., Этингер Я.Г., Василенко В.X., Гринштейн А.М., Зеленин В.Ф., Преображенский Б.С., Попова Н.А., Закусов В.В., Шершевский Н.А. и врач Майоров Г.И. были арестованы бывшим МГБ "без каких-либо законных оснований". Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности.
Подсчитать число врачей, арестованных в те дни, непросто, пишет Звягинцев. В сообщении ТАСС упоминалось 9 фамилий, в сообщении МВД от 4 апреля 1953 года — 15, в протоколе заседания Политбюро от 3.04.53 о полной реабилитации подследственных — 37 человек (из них 28 врачей, остальные — члены семей). Однако в этих сообщениях нет еще целого ряда имен медиков, известных историкам как фигуранты этого дела.
Историки и специалисты и сегодня не перестают размышлять над загадкой: как медицинские светила европейского масштаба могли ошибиться с диагнозом Жданову. Не все соглашаются с тем, что подобная коллективная ошибка была случайной. Виктор Малкин, врач и историк, первым опубликовавший письма Тимашук в 1993 году, считает: "Очень может быть, что профессора безо всякого злого умысла отвергли диагноз "инфаркт", установленный Лидией Тимашук… Но возможна и версия, что профессора действовали преступно, получив инструкцию "сверху": не мешать Жданову умереть, более того — способствовать этому". Историк Жорес Медведев рассуждает более взвешенно, придерживаясь только фактов: "После смерти Сталина, уже при пересмотре "дела врачей" и накануне их реабилитации, профессор Виноградов признал ошибку диагноза. Письмо Виноградова Берии от 27 марта 1953 года, обнаруженное в архивах МГБ Г.В. Костырченко, свидетельствует: "Все же необходимо признать, что у А.А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и метода лечения у нас не было".
