Автор: Нина Маливанова
Анна Ахматова, Николай Рерих, Сергей Дягилев, Василий Кандинский, Игорь Стравинский и многие другие пытались стать юристами. Свое высшее образование они начинали получать на факультетах права. Но по разным причинам изменили свой выбор. Герой сегодняшней публикации, к примеру, окончив с грехом пополам два курса и подойдя к практическим занятиям, осознал, наконец, что в поисках ремесла полегче ошибся факультетом. Стряхнул с себя "леность и бессознательность", поступил на историко-филологический и прославился как поэт.
Императорский Санкт-Петербургский университет поистине стал для Блока альма-матер. Будущий поэт появился на свет в ректорском флигеле: его мать Александра Андреевна была дочерью ректора, известного профессора-ботаника Андрея Николаевича Бекетова. А отец Александр Львович закончил там же юридический факультет и стал профессором Варшавского университета по кафедре государственного права.
Блок-младший поступил на юрфак в 1898 году, окончив Введенскую гимназию. Впечатлениями от учебы молодой человек подробно делился в письмах к отцу, с которым после расставания родителей почти не виделся. Из этих посланий видно, как развивались его "занятия на поприще ума".
Поначалу он был очень доволен своей новой жизнью. В письме, датированном 18 октября 1898 года, Сашура (так звали его домашние) сообщал, что учиться в университете гораздо интереснее, чем в гимназии, которая ему "смертельно надоела". Как и все первокурсники, он радовался "очень сильному чувству" обретенной свободы, которую, однако, "во зло не употребляет и лекции посещает аккуратно". О будущей работе, казалось ему тогда, думать пока рано.
Спустя месяц после начала занятий определились академические предпочтения 17-летнего юноши: из лекций его интересовала история русского права. В этом он видел заслугу читавшего курс Василия Ивановича Сергеевича, доктора права, профессора, а в то время еще и ректора университета. "Читает очень популярно, – писал Блок отцу, – даже немного элементарно". Да и большинство других преподавателей ему приглянулись, кроме одного – Льва Иосифовича Петражицкого он назвал "единственным дурно читающим профессором". Студент-первокурсник безапелляционно заявлял, что знаменитый создатель психологической теории права "отвратительно говорит по-русски и сыпет иностранными терминами" без объяснений, невзирая на неподготовленность слушателей – вчерашних гимназистов.
Прошло полтора года. К началу четвертого семестра описание учебных занятий стало более лаконичным, поскольку он "настроился более в сторону искусства, чем науки". Студент-юрист поступил в петербургский драмкружок, где в те годы профессиональных актеров почти не было и всем заправляли присяжные поверенные. Златокудрый светлоглазый юноша тут же получил "большую драматическую роль первого любовника в скверной пьесе". Репетиции и, главное, сама "мысль об исполнении такой ответственной роли" отнимали много времени, но тогда, в январе 1900 года, он по-прежнему уверял отца, что "аккуратно ходит на лекции" и даже "немного занимается дома". Про предстоящие практические занятия по русскому праву он предполагал, что "едва ли они будут теперь особенно серьезны и трудны", чему каким-то неведомым образом должна была "поспособствовать весна".
Но трудности все-таки возникли. Месяц за месяцем петербургская жизнь, "сопряженная всегда со многими удовольствиями" и постоянной суетой, сделала свое дело: на втором курсе молодому человеку пришлось задержаться еще на год. Шла зима 1900-1901 годов, в течение которой в университете он уже почти не появлялся. Это казалось ему самому правильным. "Слушание лекций для меня бесполезно, вероятно, вследствие, между прочим, моей дурной памяти на вещи этого рода", – признавался он отцу в декабрьском письме. А позже сообщал, что за зиму ни разу не посетил ни судебных, ни дворянских, ни городских учреждений ("по некоторой свойственной моему духу неподвижности"). Впрочем, он еще собирался наверстать упущенное, но, очевидно, не столько в образовательных, сколько в эстетических целях: "подобное провождение времени не чуждо и привлекательно для меня и заключает в себе поэтическое, философское и актерское".
2 июня 1901 года он "наконец выдержал этот экзамен" – получил "3" по истории русского права у Василия Николаевича Латкина, автора одного из лучших учебников по истории отечественного права и редактора "Журнала Санкт-Петербургского юридического общества". А затем получил "4" по статистике, чего сам от себя не ожидал, судя по общему тону письма и заключенному в скобки восклицательному знаку после отметки.
В автобиографии, вышедшей в 1915 году, Блок назвал 1901 год исключительно важным и решившим его судьбу. Именно тогда в письмах впервые четко проявилось ожидание "важного переворота" в жизни. В какую сторону, он пока не знал, но прямо писал в июле, что "ждет от осени многого". Во время каникул он еще, видимо, по инерции читал труды правоведов, "даже и за Коркунова взялся (имеется в виду знаменитый курс русского государственного права Николая Михайловича Коркунова – прим. авт.)".
В августе состояние ожидания усилилось, и он уже чувствовал, что конец этого периода неясности "не так отдален, ибо пора смыкаться так или иначе кругам моим". А чтобы остановить движение беспокойных мыслей, он "усиленно предается копанию земли".
Наконец, только начав третий курс, Блок принимает решение изменить направление обучения. Об этом он извещает отца письмом от 29 сентября 1901 года, которое подтверждает, сколько плотно сомкнулись круги его, и потому заслуживает того, чтобы быть приведенным полностью:
Милый папа!
В этом году я более, чем когда-нибудь, почувствовал свою полную неспособность к практическим наукам, которые проходят на третьем курсе. Об этом мы с мамой говорили уже и летом, причем я тогда уже возымел намерение перейти на филологический факультет. Теперь же, в Петербурге, я окончательно решился на этот серьезный и крайне для меня важный шаг и уже подал прошение ректору о переводе, о чем и спешу сообщить Вам, как о важной перемене в моей жизни; дело в том, что, пока я был на юридическом факультете, мое пребывание в Университете было очень мало обосновано. Три года тому назад я желал больше всего облегчения занятий и выбрал юридический факультет, как самый легкий (при желании, разумеется). Теперь же моя тогдашняя леность и бессознательность прошли, и вместо того я почувствовал вполне определенное стремление к филологическим знаниям, к которым, кстати, я теперь значительно подготовлен двумя теоретическими курсами юридического факультета. Сознание необходимости моих занятий до сих пор у меня отсутствовало, и никаких целей (практических) я даже не имел возможности провидеть впереди, потому что был ужасно отчужден от того, что, собственно, должно быть в полной гармонии с моими душевными наклонностями. Мама очень поддерживает меня в моих начинаниях. Хотел бы знать, что думаете об этом Вы? Лекции я уже слушать начал. Со вторника начнутся для меня правильные занятия. Здоровье мое за лето поправилось.
Целую Вас крепко и жду Вашего ответа.
Ваш Сашура
Отец, судя по всему, тоже поддержал решение сына: в следующем месяце Александр с благодарностью писал, что очень рад "сочувственному" отношению Блока-старшего к своему переходу.
Учеба на славяно-русском отделении историко-филологического факультета (самостоятельным филологический факультет СПбГУ стал намного позднее, в 1937 году) все расставила по своим местам. Уже месяц спустя, в октябре 1901 года, начинающий поэт написал: "Моя новая деятельность не только примиряется, но и совсем сливается с созерцательностью, свойственной мне лично <…>, и больше я уже не вижу прежнего раздела, что, само собой разумеется, еще более способствует моей "ясности", как внешнее, но необходимое обстоятельство". <…> и такое твердое убеждение укрепляет дух во всех начинаниях, но еще "труден горный путь" и "далеко все, что грезилося мне". Но новые профессора-филологи, среди которых есть истинно интеллигентные и художественные люди, ему "ужасно нравятся".
В 1915, за шесть лет до смерти, Александр Блок так оценивал общее значение для себя учебы в Петербургском университете: "Университет не сыграл в моей жизни особенно важной роли, но высшее образование дало, во всяком случае, некоторую умственную дисциплину и известные навыки, которые очень помогают мне и в историко-литературных, и в собственных моих критических опытах, и даже в художественной работе".
