Во время открытого диалога судьи рассказали, как повышение госпошлин повлияло на их нагрузку и почему кадровый дефицит остается главной проблемой. Отдельно обсудили цифровизацию, электронные исполнительные листы и участие искусственного интеллекта в судебных процессах. Юристы же говорили о новых трендах в литигации — от споров с иностранными компаниями и «бесконечного солидаритета» до групповых исков. После реформы последние набирают популярность, хотя остаются процедурные вопросы о смене лидера группы и распределении расходов.
Новые горизонты в литигации
Утро субботы на IV Казанском международном юридическом форуме началось с дискуссии «Судебное представительство и литигация». Модератор, партнер Alumni Partners Иван Веселов отметил, что тематика панели охватывает широкий круг вопросов, не всегда прямо связанных между собой. «Я обратился к искусственному интеллекту, чтобы понять, что их объединяет. Он сравнил нашу сессию с готовкой сложносочиненного блюда. Узнав, что форум проходит в Татарстане, предложил очевидное решение — эчпочмак», — рассказал Веселов. По его словам, «правильное тесто» в этом рецепте символизирует российскую юрисдикцию, «эластичность теста» — внутренний и внешний солидаритет, «баланс ингредиентов» — антимонопольные вопросы, а «перец и специи» — инфраструктурные споры. Но это не исчерпывающий список тем, которые успели обсудить юристы.
Управляющий партнер K&P Group Игорь Озерский рассказал о спорах, которые связаны с санкционными убытками и, по его словам, формируют новую правовую реальность. Среди наиболее громких кейсов он выделил процессы «Распериа» против Strabag, «Русхимальянса» против Linde, Сбербанка против Glencore и «Совкомбанка» против Citibank и JP Morgan. Эти дела, подчеркнул эксперт, демонстрируют, как российские компании начали использовать ст. 248.1 и 248.2 АПК, закрепляющие исключительную компетенцию российских судов по санкционным спорам.
При этом Озерский отметил, что применять эти нормы следует аккуратно, особенно если есть арбитражные оговорки о недружественных юрисдикциях. «Если арбитраж находится в недружественной стране, его можно признать недействительным. Но когда он расположен в дружественной, приходится доказывать, что вред причинен на территории России», — пояснил он.
Эффективность исключительной компетенции судов нужно оценивать в каждом случае отдельно. Если у ответчика нет активов в России, то применение этой нормы теряет смысл. Но в сочетании с антиисковыми запретами она работает очень эффективно — позволяет защищать интересы российских компаний от попыток вывести активы за рубеж.
О том, как суды используют механизм бесконечного солидаритета, говорила старший юрист практики разрешения споров Alumni Partners Анжелика Догузова. Механизм получил «вторую жизнь» в спорах с иностранными компаниями, и суды применяют его все чаще, чтобы компенсировать убытки российских компаний, чьи контрагенты за рубежом не исполняют обязательства из-за санкций.
Изначально солидарная ответственность применялась к связанным должникам в пределах одного обязательства, но практика последних лет пошла дальше. Одним из прецедентов стало дело РЖД против Siemens, когда суд обязал российское подразделение концерна исполнить обязательства немецкой материнской компании. Позже подход распространился и на финансовые организации: в делах «Ситибанк» против JP Morgan и других суды начали взыскивать средства с российских «дочек» иностранных банков. По словам Догузовой, Верховный суд недавно попытался обозначить ориентиры и потребовал учитывать степень участия российских компаний в неисполнении обязательств. Но многие суды продолжают применять принцип бесконечного солидаритета без дополнительных критериев.
Партнер Orchards Вадим Бородкин посвятил выступление феномену «мерцающей конкуренции» — спорной практике применения ст. 14 ФЗ № 381 «Об основах государственного регулирования торговой деятельности», которая ограничивает долю торговых сетей на региональных рынках. По словам эксперта, за последние годы ФАС развивает «крестовый поход» против крупных ретейлеров, но делает это без учета реальной бизнес-логики.
Эксперт рассказал, как эволюционировала позиция антимонопольного ведомства. Сначала ФАС пыталась признавать недействительными сделки по аренде площадей, если после их заключения обновленные данные Росстата показывали превышение 25% порога. Позже появились споры о замене площадей, а теперь — о договорах аренды будущей недвижимости. Из февральского письма ФАС следует, что даже если сеть заключила такой договор до превышения лимита, но получила объект после, то сделка считается ничтожной. Юрист раскритиковал этот подход, назвав его оторванным от практики.
Не может сделка быть в определенный момент действительной, а через месяц превращаться в недействительную, более того — в ничтожную, потому что появились какие-то новые сведения, которые ранее были неизвестны.
О конфликтах между энергетиками и операторами связи, которые разгорелись на фоне активного строительства волоконно-оптических линий, говорил Сослан Каиров, генеральный директор юридической компании «Митра» Согласно стратегии развития отрасли связи, к 2035 году интернет-трафик вырастет в десятки раз, а значит, растет и потребность в новых линиях связи. Это привело к тому, что в стране участились споры между энергетиками и операторами связи. Главные противоречия касаются того, что считать точкой доступа к инфраструктуре и кто отвечает за сохранность линий при ремонтных работах.
Каиров подчеркнул, что суды постепенно формируют единую практику. Недавно в Московском регионе кассация поддержала энергетиков, указав, что определение стоимости доступа и условий эксплуатации должно исходить от владельца инфраструктуры — энергетической компании как собственника источника повышенной опасности. По его мнению, суды исходят из приоритета надежности и безопасности энергоснабжения, а не коммерческих интересов операторов связи. В частности, энергетики получили право самостоятельно проводить переподвес линий, чтобы исключить угрозу жизни и нарушений техники безопасности.
Партнер Veta Александр Терентьев рассказал, как экспертное сопровождение помогает юристам выигрывать процессы. По его словам, многие проигрыши происходят из-за того, что представители не контролируют процесс экспертизы и не знают, кто участвует в осмотре.
Очень важно смотреть, кто приехал на осмотр. Часто вместе с экспертом приезжают помощники, которых даже нет в определении суда. Они не имеют права участвовать в исследовании, а осмотр — это его часть.
Он отметил, что такие нарушения можно зафиксировать фото- и видеосъемкой, обратив внимание на используемые инструменты и методы. Это поможет впоследствии оспорить недобросовестное заключение. Эксперт также посоветовал юристам заранее ходатайствовать о присутствии при проведении экспертизы и привлекать специалистов к формулировке вопросов, чтобы направлять исследование в нужное русло.
Из зала попросили прокомментировать тему рецензирования экспертных заключений. Суды воспринимают такие документы осторожно, особенно если они оформлены вне процессуальной процедуры. Поэтому важно правильно определять их статус и использовать не «рецензию», а «заключение специалиста» — этот инструмент закреплен в процессуальном законодательстве и может служить полноценным доказательством, если оформлен корректно, посоветовал Терентьев.
Завершили сессию темой групповых исков. По словам советника Forward Legal Александра Филатова, после реформы 2019 года их количество в арбитражных судах стало расти и теперь юристы чаще сталкиваются с этой формой защиты. Главное в этом процессе — правильно выбрать лидера группы, ведь именно он представляет всех истцов, подает ходатайства, оплачивает расходы и определяет стратегию спора. При этом эксперт напомнил, что заменить лидера крайне сложно: этим летом суд указал, что для этого нужно единогласное решение всех членов группы. По мнению Филатова, это довольно странно, поскольку порой даже двум лицам договориться сложно. К тому же у ответчика появляется удобный инструмент злоупотребления: достаточно убедить лидера отказаться от требований — и процесс прекращается. Формально закон предусматривает еще один способ злоупотребления — доказать, что лидер действует недобросовестно, но, по словам юриста, в практике таких случаев пока не было.
Другой вопрос — как распределять судебные расходы. По закону они ложатся на лидера, но теоретически их можно распределить по соглашению между членами группы. При этом подобный документ должен быть нотариально удостоверен и подписан всеми участниками. Но на практике собрать всех у нотариуса почти нереально, поэтому подобных соглашений пока не заключали, отметил Филатов.
Бизнес и уголовный процесс
Один из главных рисков для предпринимателей — это отсутствие четкого регулирования в новой практике борьбы с коррупцией, считает управляющий партнер «Коблев и партнеры» Руслан Коблев. Об этом он говорил в рамках сессии «Современные вызовы для бизнеса в сфере уголовного процесса». По его словам, правоохранительные органы нередко квалифицируют действия компаний по статьям, которые не имеют законодательного основания. Он напомнил, что Россия ратифицировала Конвенцию ООН против коррупции еще в 2008 году, но реальные механизмы контроля за доходами должностных лиц до сих пор не сформированы. «Пока вместо понятных правил мы видим правовую неопределенность. Для бизнеса это не антикоррупционная защита, а зона постоянного риска», — подчеркнул эксперт.
Управляющий партнер FL Group Алексей Никольский рассказал о проблемах, с которыми сталкиваются компании при назначении экспертизы в рамках уголовных дел. Эксперт отметил, что система госэкспертизы перегружена и не справляется с потоком сложных дел, особенно в банковских, налоговых, банкротных сферах и госконтрактах. Он предложил несколько практических шагов, которые помогут бизнесу защищать свои интересы в таких ситуациях: предлагать своего эксперта, формулировать вопросы к экспертизе, предоставлять документы, проводить рецензирование и готовить контррасчеты при несогласии с выводами. Кроме того, юрист посоветовал активно использовать право на допрос эксперта и приглашать специалиста, чтобы тот участвовал в обсуждении спорных выводов.
Партнер адвокатского бюро «Бартолиус» Сергей Гревцов заявил, что институт залога в России практически перестал работать и требует реформы. Он подчеркнул, что ходатайств об аресте, направляемых следствием в суд, стало меньше, поскольку судебный контроль стал строже. Если в 2020 году доля заключений под стражу среди мер пресечения составляла 90,25%, то в 2024 году — 87,46% (в Москве — с 89,36 до 85,36%). В Татарстане показатель держится на уровне около 85% последние четыре года. При этом домашний арест применяется все чаще — 10–12% дел против в среднем 8% по стране. Но залог как мера пресечения, по мнению спикера, почти исчез из практики. «В Татарстане он не используется уже три с половиной года, а в Москве — всего четыре случая за первое полугодие, тогда как годом ранее таких дел было 23», — сообщил Гревцов. Юрист назвал текущий момент «окном возможностей» для реформы и отметил, что к обсуждению идеи уже готовы Минюст и Верховный суд.
Залог даст возможность аккумулировать в распоряжении бюджета безвозмездные средства. Он обеспечит выполнение требований потерпевших и тем самым снизит давление на обвиняемых. Кроме того, обе стороны будут больше заинтересованы в том, чтобы расследование завершилось как можно скорее.
О том, что суды слишком редко используют залог в делах предпринимателей, говорил и глава Ассоциации юристов России Владимир Груздев в первый день форума на сессии «Профессионализация юридического сообщества». Так, в 2024 году суды рассмотрели почти 97 000 ходатайств об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Из них удовлетворили 88%. При этом залог применялся лишь 67 раз. По предоставленным Груздевым данным, в отношении обвиняемых в преступлениях в сфере экономической деятельности за прошлый год суды удовлетворили 573 ходатайства о заключении под стражу. Домашний арест избирался всего 55 раз, запрет определенных действий — 41 раз, а залог — лишь дважды. «Недавно предприниматель предлагал внести миллиард рублей залога. Это могло бы покрыть ущерб и принести доход государству. Почему такие меры почти не используются?» — отметил Груздев.
Он напомнил, что президент в своем послании отдельно поручил снижать давление на бизнес. «Но практика показывает обратное: предпринимателей продолжают массово отправлять в СИЗО», — сказал Груздев. По данным УФСИН, в московских СИЗО в начале года содержались 547 предпринимателей, тогда как годом ранее их было 444. При этом каждое заключение руководителя или бухгалтера практически парализует работу предприятия. По статистике, лишь 10–15% компаний способны выжить после таких ударов, подчеркнул он.
Обсудили и риски, связанные с арестом имущества в уголовных делах. По словам партнера «Ялилов и партнеры» Рустама Губайдуллина, процент удовлетворенных ходатайств следствия об арестах сегодня сопоставим с показателем по заключению под стражу, а самих ходатайств за последний год стало почти в два раза больше. Главная проблема — формальный подход и отсутствие проверки обоснованности ареста. Следователи часто утверждают, что имущество получено в результате преступления, не представляя конкретных доказательств. Иногда арестовывают активы, приобретенные задолго до инкриминируемых событий, отметил юрист. Он также указал на типичные нарушения: отсутствие срока ареста, несоразмерность стоимости имущества предполагаемому ущербу и запреты, фактически блокирующие работу компаний. По словам Губайдуллина, бизнесу стоит использовать законные механизмы защиты — обжаловать такие решения и доказывать экономическую необходимость использования имущества.
На сессии «Уголовные риски в бизнесе» судья Верховного суда Республики Татарстан Айдар Ишмуратов предложил отказаться от термина «незаконное предпринимательство», закрепленного в ст. 171 УК. Он отметил, что формулировка противоречит сути предпринимательской деятельности, которая по определению должна быть законной. «Если незаконное, то это уже не предпринимательство», — подчеркнул Ишмуратов.
По мнению судьи, уголовная ответственность за подобные деяния нуждается в пересмотре, поскольку большинство дел связано с извлечением дохода и для таких случаев достаточно гражданско-правовых и административных мер. Ишмуратов также предложил дифференцировать порог крупного ущерба, который сейчас составляет 3,5 млн руб., в зависимости от того, кто пострадал — гражданин, организация или государство.
Диалог с судьями
Во второй раз на форуме прошел «разговор без мантий» — формат, в котором судьи отвечают на вопросы аудитории. В этом году организаторы заранее собрали наиболее популярные вопросы от аудитории, но некоторые гости задавали их прямо из зала.
В первую очередь обсудили, как реформы последних лет повлияли на работу судей — от повышения госпошлин и упрощения процедур до кадрового кризиса и возможного отказа от мотивировочной части решений. Председатель АС Кировской области Анжела Потеева отметила, что общая исковая нагрузка снизилась на 10–15%, но число банкротных дел выросло, поэтому суд не почувствовал разницы. Председатель Верховного суда Республики Башкортостан Раиль Шайдуллин согласился, что «легче не стало»: дел из старых категорий стало меньше, но появились новые — кибермошенничества и преступления террористической направленности.
Председатель 17-го ААС Евгений Шайхутдинов сообщил, что число апелляций и кассаций снизилось более чем на 20%, а судья Второго кассационного суда общей юрисдикции Антон Тарханов отметил, что стороны стали внимательнее к подаче жалоб.
Основной вызов теперь — кадровый дефицит. Зампред АС Астраханской области Татьяна Волкова подчеркнула, что интерес к работе в судах падает, а текучка кадров «колоссальная». По словам Потеевой, даже при полной укомплектованности штата удержать сотрудников сложно. В судах есть ограничения, и это зачастую больший стопор, чем уровень зарплаты.
Только обучишь секретаря — он уходит в адвокатуру или коммерцию. Главная проблема — зарплата и отсутствие уверенности в завтрашнем дне.
Отдельно судьи обсудили идею разрешить вынесение судебных актов без мотивировочной части. Тарханов считает, что это упростило бы работу, поскольку обжалуется лишь 10–15% решений первой инстанции. Остальные же нужны, только чтобы получить исполнительный лист. В таком случае мотивировку можно было бы готовить по запросу стороны. Шайхутдинов напомнил, что в арбитражных судах такая практика уже действует в делах с упрощенным производством.
Потеева с коллегами не согласилась. «Да, из-за нагрузки иногда хочется ограничиться резолютивной частью, но судебное решение должно быть мотивированным. Иначе подменяется сама суть правосудия», — подчеркнула она. Суд должен заниматься спорами, а не бесспорными вопросами — для этого надо развивать медиацию, внесудебное банкротство, третейские процедуры, считает судья. При этом Шайдуллин назвал упрощенное производство вынужденной мерой, связанной с ростом числа дел и нехваткой кадров.
Судьи обсудили и отношение к практике, когда стороны представляют суду проекты решений. Из зала прозвучал вопрос: не считают ли судьи это давлением на их мнение? Волкова пояснила, что такие документы рассматриваются как обычная письменная позиция. «Это не давление, а показатель качества подготовки стороны. Если проект сделан грамотно, суд может использовать отдельные формулировки», — отметила она. Шайдуллин же подчеркнул, что копировать такие тексты недопустимо. По его словам, даже хороший адвокат не напишет полноценное судебное решение. Он видит дело только со своей стороны, а суд обязан оценить его всесторонне.
По вопросу цифровизации судьи признали, что переход неизбежен, но пока неравномерен. Не хватает единой платформы, и суды общей юрисдикции и арбитража используют разные системы. Шайхутдинов напомнил, что хотя возможность выдавать электронные исполнительные листы давно есть в АПК, их до сих пор не выдают, а электронные извещения так и не закрепили в законодательстве. Формат видеоконференций судьи признали полезным, но подчеркнули, что нужно добавить право на отказ от онлайн-слушания в конкретном деле. Например, если участник подключается из машины или с пляжа. По мнению судей, это показывает неуважением к суду.
Улыбку у собравшихся вызвал дополнительный вопрос: читают ли судьи юридические телеграм-каналы? «Читаем, конечно. Смотрим, как юристы анализируют практику, насколько корректно комментируют дела. Когда материалы сделаны профессионально — это интересно», — рассказала Волкова. Шайхутдинов признался, что подписан на два профессиональных канала о банкротстве и отметил, что цифровая открытость требует новой культуры общения в правовом поле.
Искусственный интеллект
Применение искусственного интеллекта в России практически не урегулировано, что создает риски для его внедрения, особенно в государственном секторе, заявил заместитель руководителя департамента информационных технологий Москвы Станислав Ражковский во время сессии «Искусственный интеллект как катализатор правовых изменений». По его словам, для интеграции ИИ в судебную систему пришлось бы изменить около 500 нормативных актов — от кодексов до инструкций по делопроизводству. Он подчеркнул, что стране необходимо профессиональное сообщество, где эксперты по ИИ, юристы, пользователи и специалисты по цифровым правам могли бы совместно обсуждать вопросы регулирования технологии.
Руководитель межотраслевого центра трансфера технологий Университета Иннополис Марина Абдрахманова добавила, что одной из главных проблем остается доступ к данным для обучения моделей. Государство создает цифровые платформы управления наукой, где фиксируются разработки, затраты и результаты, но эти данные пока нельзя использовать для обучения ИИ. «Нет инструментов, чтобы выгружать данные в открытый доступ, хотя их накопилось уже очень много», — отметила она.
По словам руководителя правового направления IP и IT «Яндекса» Сергея Калашникова, трудности возникают и на уровне законодательства. Сейчас обсуждается законопроект, предусматривающий введение понятия «искусственный интеллект» в Уголовный кодекс как квалифицирующего признака для некоторых преступлений, включая мошенничество.
Если ввести понятие искусственного интеллекта в УК без четких критериев, можно криминализировать саму технологию. Нужно определять использование ИИ через цели и пределы его применения.
Судьи тоже не обошли стороной тему искусственного интеллекта. Во время диалога «без мантий» они рассказали, что подобные системы уже тестируют, в частности, при вынесении судебных приказов. Но заменить судей технологии не смогут. «Дела становятся все менее типовыми. Искусственный интеллект не способен оценить мотивацию сторон и человеческий фактор», — сказал Тарханов. Волкова добавила, что замечает следы ИИ в документах сторон все чаще, но их легко вычислить по стилистике, которая выдает «машинное мышление».
Другие темы второго дня форума
В России растет интерес к созданию личных фондов — в среднем регистрируется около 30 таких структур в месяц, сообщил управляющий партнер A2K Legal Ильдар Хабибуллин. Сейчас в стране действует 402 личных фонда, из них 14 — в Татарстане. Бум начался после налоговых изменений 2024 года, которые новый институт сделали более доступным. Как отметил нотариус Кирилл Гришин, к концу года число личных фондов может превысить 500. Их создают в основном состоятельные и опытные предприниматели. Санкции, по его словам, стали катализатором этого процесса, но российские личные фонды нельзя считать аналогом зарубежных трастов, поскольку это самостоятельная правовая конструкция.
По мнению управляющего партнера Сhervets.partners Евгении Червец, появление личных фондов стало ответом государства на запрос экономики, когда после 30 лет рыночного развития в России появились активы, требующие системного управления. Старший партнер «Николаев и партнеры» Юлия Мясникова добавила, что такие фонды позволяют не только управлять имуществом, но и защищать личные активы от бизнес-рисков — это сегодня основной мотив их учредителей.
Другой набирающий популярность инструмент — трансграничное банкротство. Расходы российского кредитора на его признание могут достигать $2,75 млн, сообщила управляющий партнер израильской ассоциации Cbn.legal Таль Инбар. В США стоимость процедуры составляет от $900 000, в Великобритании — от £500 000 до 1,4 млн, в Израиле — от $250 до 750 000.
По словам Ирины Шоч, председателя «Ирина Шоч и партнеры» , значительная часть расходов уходит на поиск активов и работу детективов. Когда должник понимает, что актив ищут, он его прячет. И чтобы его найти, нужно провести колоссальную работу. Старший юрист «Газпромнефть Экспертные решения» Александр Докучаев отметил, что при многослойных схемах с зарубежными активами процесс может затянуться на 5–7 лет.
Директор департамента специальных проектов банка «Траст» Дмитрий Попков подчеркнул, что «расходы нередко оказываются пустыми», если должник успевает закрыть процедуру в России. По мнению партнера «Исполком»Андрея Павлова, инициировать трансграничное банкротство целесообразно лишь при разумных затратах и понятной юрисдикции, например, на островах Кука признание невозможно, поскольку Россия не считает их самостоятельным государством.
Поговорили и о цифровых активах и судебной практике, связанной с криптовалютой. По словам советника практики разрешения споров «К12» Валерия Панина, в России зарегистрировано около 2500 судебных актов, где упоминается цифровая валюта или криптовалюта, из них 250 — в делах о банкротстве. Анализ этих дел показывает, что российские суды защищают добросовестных продавцов и покупателей цифровых активов. Если ответчик докажет, что передал криптовалюту (например, представит выписку с криптокошелька), суд в 95% случаев отказывает в оспаривании сделки, отметил Панин. Поэтому юрист рекомендовал всем участникам криптосделок сохранять доказательства операций.
Управляющий партнер Loyal Partners Денис Алехин напомнил, что в правительстве находится законопроект, приравнивающий криптовалюту к имуществу для целей уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Это позволит ввести процедуру изъятия криптоактивов: для «горячих» кошельков — с протоколом перевода средств при участии специалиста, для «холодных» — через изъятие носителя и сид-фразы. «Если взятка или незаконный доход получены в USDT, следователь сможет получить доступ к кошельку при обыске и выполнить перевод», — пояснил юрист.
