"Право.Ru" продолжает рассказывать об известных юристах их же словами. Этот жанр – "правила жизни" – впервые был представлен в России журналом Esquire. В новой серии – Ольга Егорова, председатель Мосгорсуда и заслуженный юрист России. Егоровой 56 лет, она живет и работает в Москве.
О начале карьеры…
Я записалась в судебную систему после школы, в 16 лет. (Эхо Москвы, март 2011)
Я сама стала судьей только потому, что у нас 13-я юридическая консультация была на Ломоносовском проспекте, и там работали адвокаты, которым я до сих пор говорю "спасибо". Потому что как они отрабатывали в судебных заседаниях, как они знали закон, как они защищали грамотно и квалифицированно людей, можно только позавидовать. И поэтому я судьей стала, благодаря тому, что я видела умы ваши, адвокатские, грамотных, умных, порядочных людей. (Эхо Москвы, март 2011)
Я 3 года рассматривала дела уголовные в отношении несовершеннолетних, и я 3 года не могла спать – у меня были постоянно сомнения. И поэтому я обратилась к председателю суда: "Переведите, пожалуйста, на гражданские дела". Потому что назначить наказание ребенку – это очень сложно. И без конца нужно думать, чтобы он не ожесточился. У меня было дело в практике – 89-я, часть 4-я. Кража в особо крупном размере. С 14 лет наступала ответственность. Стоял передо мной мальчишка, которому было 15 лет, Вася – я помню его очень хорошо. У нас же клеток не было, были барьеры. Худющий. У него только торчал нос. Родители были алкоголиками, он жил с бабушкой. Когда его привели, я испугалась, думала, 10 лет ребенку. Ему вменили все, что возможно… всякие приборы… всего-всего, что вышло на огромную эту сумму. У меня был народный заседатель, он мне шепчет и говорит: "Ольга Александровна, он не крал этот агрегат. Он его не поднимет, тем более не выбросит в окно". И когда мне народный заседатель вот это подсказал, мы мальчишку освободили из-под стражи, вот это обвинение по части 4-й исключили, осудили только за то, чтобы можно было дать отсрочку приговора такому ребенку. И он ушел. Но когда он ко мне через 10 дней пришел и сказал "Тетя Оль, спасибо", для меня это было очень ценно. (Эхо Москвы, март 2011)
Когда меня, помню, пригласили и сказали: мы тебя забираем, будешь председателем коллегии, то есть администратором, я сказала, не пойду, мне это не надо. Но что значит – не пойду… Все пошли Новый год справлять, а я сидела и рыдала. А некоторые говорили: вот счастье ей привалило! (Российская газета, март 2005)
О профессии судьи и о коллегах…
Главное [для судьи] – любить людей и не зазнаваться, быть "земным". (Юридическая газета, июнь 2009)
Всегда считала и считаю, что судьи – это талантливые люди, которые должны слышать людей, должны уважительно относиться к любой точке зрения и должны принимать то решение, которое должно соответствовать закону и справедливости. (Эхо Москвы, март 2011)
Я никогда не призывала к тому, чтобы судьи были нищими. Я только порадуюсь, что судьи живут в хороших условиях. У нас достаточно высокая заработная плата, и мы можем вести нормальный образ жизни. Можем купить машину. У меня тоже есть машина – Ford Focus 2. Была "десятка", подкопила денег – купила иномарку. (Ведомости, июнь 2006)
Я лично умею сказать "нет", а если надо, и послать могу. И судей настраиваю только на процессуальное общение по делам. (Коммерсантъ, сентябрь 2010)
Я не выхожу в процесс, не зная дела. Я даже сейчас, к заседанию президиума, за сутки изучу каждое дело, потому что за 5 минут понять невозможно. И чтобы не наляпать ошибок, я их изучаю. Я выхожу в процесс подготовленная. (Эхо Москвы, март 2011)
Сейчас мне уже не нужно [следить за судьями]. Вот в 1999 году, когда я стала председателем Мосгорсуда, действительно приходилось – дела не рассматривались годами. (Ведомости, июнь 2006)
Если у меня судья был волокитчик, если судья, которому прекратили полномочия, какие бы там были помощники золотые-хорошие, я их никогда не возьму, потому что они эту грязь уже видели. (Эхо Москвы, март 2011)
Если судьи что-то нарушили, то, наверное, председатель найдет нужные слова сказать судье, что он не прав. (Комсомольская Правда, октябрь 2006)
Когда слово милиционера против слова водителя, мы верим милиционеру. (Российская газета, август 2009)
Я даже в заседании президиума говорю: "Товарищ адвокат, приходите ко мне работать в суд". Вот, спросите – это вам подтвердят. (Эхо Москвы, март 2011)
Когда люди в тюрьму попадают, они оттуда выходят с раненой душой. Я иногда судьям говорю: вы на минуточку представьте себе хоть один день или одну ночь, что вы там переночевали. (Российская газета, август 2009)
Я категорически против создания каких-то специальных ювенальных судов и думаю, что все эти "детские" суды – чистой воды популизм. (Российская газета, август 2009)
Знала, что такие сети [социальные] существуют, но никогда туда не заходила. Проверили, выяснилось, что наша молодежь там сидела, тусовалась. Когда мы начали смотреть их фотографии, то просто пришли в ужас. (Коммерсантъ, сентябрь 2010)
О СМИ и общественном мнении…
Судьи и журналисты похожи – мы хотим установить истину. Но судьи устанавливают истину законными методами, а журналисты любыми. (Право.Ru, сентябрь 2010)
Я предложила общественности принять участие в работе судов путем создания какого-то общественного совета или какой-то комиссии. Я не знаю, как это еще назвать, но я считаю, что, наверное, сейчас пора уже работать с общественным мнением. (Эхо Москвы, март 2011)
Когда меня назначили председателем городского суда – вы знаете, это 1999 год, 2000 год – я не работала со СМИ, я их боялась. И очень много наделала ошибок. И вы помните мнения и общественности, и СМИ о работе судов и обо мне, в частности. Меня это настораживало, даже злило, я обижалась и считала, что я не должна общаться с ними, потому что там нет правды. Но когда у нас образовалась пресс-служба, появился пресс-секретарь (кстати, мне повезло с ней), то она перевернула мое мнение обо всем вообще в этой жизни, и она сказала: "Нельзя закрываться – нужно идти и говорить с обществом, и говорить о своих проблемах, и выслушивать их проблемы. И тогда у вас все получится". (Эхо Москвы, март 2011)
О коррупции и давлении на суд…
Чтобы прекратить разговоры о коррупции, в частности среди судей, нужно ввести обязательное декларирование расходов (Коммерсантъ, март 2011)
Все письма, которые ко мне приходят по конкретным делам, я в дело их пришиваю. (Эхо Москвы, март 2011)
Чиновники и общественные деятели не должны комментировать уголовные дела, рассматривающиеся в суде. Это глупость чиновников. (Право.Ru, январь 2011)
С гражданами, которых не знаешь, по телефону [судье] общаться не стоит. (Право.Ru, сентябрь 2010)
Я убеждена, что судьи Москвы взяток не берут. (Российская газета, март 2005)
Сижу в кабинете. Вся связь у меня переключена на секретаря, кроме первой, кремлевской. Вдруг звонит мой прямой телефон – есть такой, который знают лишь очень немногие люди. "Здравствуйте, Ольга Александровна, это Рушайло Владимир Борисович [глава МВД в 1999-2001 гг. – прим. ред.]. Мне с вами нужно переговорить. Вы можете?" Отвечаю, конечно, могу, хотя сама думаю: как это, по городскому телефону? Шокирована. И вдруг связь прерывается. Я тут же набираю по справочнику АТС-1 телефон Рушайло. Берет секретарь. Говорю: "Здравствуйте, это председатель городского суда, только что со мной разговаривал Владимир Борисович, но нас разъединили. Соедините, пожалуйста". Там пауза: "Я ни с кем его не соединяла". Секретарь передала наш разговор Рушайло, ему тоже стало интересно, он взял трубку. Я чувствую, голос совсем другой. И вдруг городской опять звонит. Спрашиваю: вы действительно Рушайло? Отвечает: да. Говорю: а я вот с ним по другому, прямому телефону разговариваю, и разница в голосах очень большая. Мой самозванный собеседник тут же бросил трубку. (Российская газета, март 2005)
В этом году мне стали в открытую угрожать. Я знаю, что это делают судьи, которых я выгнала. (Право.Ru, сентябрь 2010)
Я спасла, по сути, три жизни. Я не стала ставить судей в известность, а просто перевела их в кассацию [после поступивших угроз]. (Право.Ru, январь 2011)
Я никогда ни за чьи спины не прячусь, я говорю то, что я думаю, и против совести не иду. (Эхо Москвы, март 2011)
О себе…
С семьей хожу [в театр] и люблю это дело. И мне нравится, потому что, как мне кажется, я в этом что-то понимаю, могу дать оценку тому или иному артисту. Переживаю вместе с ним. Могу критиковать его, могу обсудить. Мне нравится это. [Любимый театр] – Станиславского. (Эхо Москвы, март 2011)
Я не запоминаю анекдоты. Вот, такой, наверное, характер. То есть я не умею их рассказывать, я их тут же забываю. Но когда мне их рассказывают, мне нравится, и я смеюсь от души. И все время говорю: "Как бы мне вот его запомнить?" (Эхо Москвы, март 2011)
[Если бы я на 30 минут стала президентом] старикам повысила бы пенсии, привила бы обществу, чтобы уважали старость и ценили старость, и учились у них. Детям я бы, наверное, сделала так, чтобы в нашей стране [их] любили и защищали. (Эхо Москвы, март 2011)
Вы сходите в тюрьму, сделайте опрос. Кто-нибудь вам скажет про Егорову плохо? Никто. (Коммерсантъ, сентябрь 2010)
С меня хватает командования на работе. Дома у нас полная демократия. К тому же мужем не особенно покомандуешь – он у меня генерал. (Российская газета, август 2009)
Детективы не читаю, читаю только женские романы – про любовь. (Российская газета, август 2009)
