"Не любит политику. Очень любит жизнь", – пишет о себе в третьем лице адвокат Добровинский. Автобиография – как взгляд "со стороны" – его ноу-хау. "Известен в стране как главный специалист по трудным разводам. Коллегия [МКА "Александр Добровинский и партнеры"] в общей сложности осуществила более 1200 разводов, а поженила (брачный контракт) около 4500 пар. Остальное население страны пока остается в виде потенциальных клиентов", – самоирония в конце фразы приглушает под сурдинку ее пафосное начало, демонстрирует здравое отношение к достигнутому успеху. Его рецепт, со слов Добровинского, на удивление прост: не браться за проигрышные дела.
"Адвокат, коллекционер, писатель, радиоведущий, публицист, муж, отец, гольфист, актер кино, меценат и путешественник", – Добровинский попытался втиснуть свою жизнь в лаконичное резюме, уточнив, что он "москвич в третьем поколении, хотя прожил полжизни за границей" и получил юридическое [экстерном] и экономическое [бизнес-школа INSEAD во Франции] образование.
Добровинский известен по бракоразводным процессам предпринимателей Льва Черного, Алексея Мордашова, бывшего гражданского мужа Кристины Орбакайте Руслана Байсарова ("Право.ru" писало об этом здесь >>), экс-сенатора Владимира Слуцкого, а также представлял интересы главреда русской версии журнала Forbes Максима Кашулинского в деле по иску жены тогдашнего мэра Москвы Юрия Лужкова Елены Батуриной ("Право.ru" писало об этом здесь >>, здесь >> и здесь >> ), Филиппа Киркорова ("Право.ru" писало об этом здесь >> и здесь >>) и других публичных персон.
"Я выполняю свою работу, и мне абсолютно все равно, кого представлять. В бизнесе нет эмоций. Если я вижу, что смогу помочь, – берусь. Нет – так нет", – признается Добровинский. Не менее откровенны его публичные высказывания о выборе клиента и дела, умении адвоката лавировать в законах и о многом другом.
О профессии адвоката
Для того чтобы стать успешным адвокатом, нужно этого очень хотеть и знать, как этого достичь. Я думаю, что я хотел этого с детства. Профессия адвоката не очень прельщала меня в Советском Союзе, когда человек просто зачитывал выдержки из закона. Но на Западе это одна из самых престижных профессий.
Для меня адвокатура – это жизнь. Я не мыслю себя без того, чтобы не быть адвокатом. Это жизнь, бизнес, искусство, бытие.
В России в юридических институтах не преподают психологию. А между тем адвокату нужно быть и психологом, чтобы уметь убеждать, перетянуть присяжных на свою сторону. Для этого есть два инструмента: логика и эмоции. Логика должна присутствовать, иначе тебя оборвет судья. Эмоциями (и своими, и чужими) адвокат тоже должен управлять. Мне в этом плане повезло, потому что у меня первое вгиковское образование [четыре курса экономического факультета ВГИК].
В криминальном праве от адвоката зависит довольно мало: как бы ты ни строил свою защиту, как бы ни поворачивал доказательства, подсудимый либо совершал преступление, либо его не совершал. Ты – в любом случае – имеешь дело с уже свершившимся фактом. В корпоративном же праве ты создаешь этот факт сам. Допустим, составляешь контракт так, чтобы создался факт, нужный клиенту. И хотя это менее эффектно и никаких вам присяжных, зато более эффективно… Вы подумали о гонорарах? Нет, в данном случае я имел в виду количество людей, заинтересованных в твоей работе. Ведь один клиент у меня – это предприятие, иногда транснациональное.
О выборе клиента и дела
Когда я принимаю решение вступить в дело, самое первое, я должен увидеть, что я могу помочь человеку. Создав имидж адвоката, который ничего не проиграл, я не могу взяться за процесс, если ничего не могу сделать. Я должен увидеть свет в конце туннеля.
Мне нужен напротив меня человек, клиент, который меня понимает, с которым я могу найти общий язык. Который не считает, что он нанял адвоката, а он его пригласил.
Адвокат должен понимать проблемы клиента лучше, чем он сам. Должен разбираться в проблемах клиента лучше, чем он сам. И должен не бояться сказать ему такие вещи, о которых молчат окружающие его люди: близкие, знакомые, подчиненные.
Я никогда не возьмусь защищать убийцу, педофила и распространителя наркотиков. Вот три типа уголовных дел, которые я не беру. Я вообще не очень люблю уголовные дела, но приходится заниматься. Хотя мне в тюрьмах неуютно.
О рецептах успеха адвоката в суде
Вы, разумеется, интересуетесь, были ли у меня проигрыши. Конечно. Особенно в молодости, когда брался за все. Много есть случаев, когда предлагают большие деньги. А дело проигрышное. А деньги большие. И берешься. В начале [карьеры] это простительно, потому что важно, чтобы вообще появился клиент. Но как-то я дал себе зарок: не браться за проигрышные дела. Делать не столько деньги, сколько репутацию.
Попытаюсь вспомнить, какое дело я проиграл… Можно условно сказать, что проиграл, так как отказался от дела в середине процесса. И только потому, что моя клиентка утаила от меня важную информацию. Дама разводилась с мужем, у нее были дети. Вдруг неожиданно для меня во время процесса выяснилось: когда моя клиентка выходила замуж в России, она уже была замужем в другой стране. Я знал, что она жила в той стране, но не представлял, что она замужем и что такое в принципе возможно. И в середине процесса я отказался вести дело.
Тот случай стал для меня феноменальным уроком: нельзя браться за дело, не проверив все, даже те вещи, которые, казалось бы, исключены и не могут прийти в голову. А человек, который обманывает своего адвоката, фактически обманывает самого себя. Если бы я обладал всей информацией, то мы с той дамой пошли бы другим путем, что-то придумали.
Еще будучи в Нью-Йорке, я наблюдал, как работает один старик, мой коллега, профи высокой пробы. Он на все суды приходил с папочкой. И на любое движение противоположной стороны – подчеркиваю, на любое! – он из этой папочки вынимал домашнюю заготовку. Какое-нибудь очередное ходатайство. И аккуратно клал его перед судьей.
Я не устаю повторять своим подчиненным следующее. Во-первых, вы должны торговать лицом на светских раутах. Во-вторых, вас должны запомнить. Вензеля, часы, бабочка – не важно. В-третьих, не учите кодексы наизусть – лучше компьютера законы не знает никто. И наконец, не подстраивайте ситуацию под закон, как это делает девяносто девять процентов коллег. Надо подстраивать закон под ситуацию, как меня учил Соломон" (Соломон Шварцман, нью-йоркский адвокат одесского происхождения).
Талант юриста и адвоката – это найти возможность лавировать в законах.
Если мы хотим выиграть процесс, надо, чтобы нас услышал судья, надо, чтобы судья встал в своей ментальности на нашу позицию.
В Лондоне в магазине для судей и адвокатов я купил пресс-папье. На нем написано: "Good lawyer knows the law, great lawyer knows the judge". В России тоже говорят, что хорошие адвокаты есть двух видов: одни знают закон, вторые – судью. Я думаю, что в той или иной степени коррупция существует везде. Так или иначе, если ты учился с судьей на одном курсе, то ты каким-то образом можешь с ним случайно встретиться и поболтать. Хотя за руку никто не держал, со свечкой не стоял, но время от времени такие скандалы все равно всплывают.
Самое драгоценное качество – уметь видеть насквозь и под другим углом. Когда ко мне приходит клиент, я не лезу в книжку законов. Закон может выучить любой. Я должен выслушать клиента, сделать так, чтобы его проблема стала мне очевидна, после чего закрыть глаза и увидеть все с другой стороны. [Например] "Роснефть" объявила тендер и всем адвокатам прислали одинаковый пакет документов: каким образом "Роснефть" задолжала деньги. Коллеги мои стали описывать ситуацию, в которой бы ломалась эта задолженность. Я посмотрел на эту кучу бумаг – и тут же выбросил ее в мусорное ведро. Я решил, что не нужно бороться за то, чтобы было меньше долгов. Нужно доказать, что акции "Роснефти" неправильно оценили. И описал, каким образом я вижу это возвращение. Или – до того – была борьба Восточной нефтяной компании [с швейцарской фирмой Birkenholz S. A., которую представлял Добровинский], не желавшей выкупать акции, которые (по договору) для нее купил посредник. Надо было каким-то образом доказать суду, что ВНК хоть и не проплачивает эти акции, но правами покупателя пользуется. И еще до подачи иска я предложил своему клиенту отправить сии акции ВНК – как раз за три дня до собрания акционеров. ВНК этими акциями проголосовала, наживку скушала. Когда на суде мы доказали, что она использовала непроплаченные акции, все стало очевидно.
Я выполняю свою работу, и мне абсолютно все равно, кого представлять. В бизнесе нет эмоций. Если я вижу, что смогу помочь, – берусь. Нет – так нет.
Владеть информацией – это сила, поэтому со мной на постоянной основе работают около двадцати человек в России и приблизительно столько же на Западе – они молниеносно сообщают новости в сферах, которые меня могут интересовать.
В ту секунду, когда ты перешел порог зала суда, ты должен говорить только с одним человеком – это с судьей. Суд должен услышать логику твоих слов и принять твою сторону.
Судьи смотрят на меня с улыбкой, а это уже хорошо. Они знают, что если я появился в суде, то достану из кармана какие-то доказательства, которые они не ожидают.
Об имидже
Я считаю, имидж – это очень важно. К адвокату приходят исходя из его имиджа. Конечно, любой имидж не может нравиться всем 100 % населения. Но ты должен выбрать ту нишу, в которой ты хочешь вращаться, и, исходя из этого, создавать образ. Несомненно, кому-то понравится образ и человека в телогрейке и с топором. Но это немножко не мое. Я выбрал тот имидж, который мне нравится самому и стал его культивировать, а потом собралась плеяда людей, которые стали понимать, что именно этот адвокат им и нужен.
Как-то в Америке я пришел на работу в галстуке. Там покачали головой и велели носить бабочку. Я и начал носить. Это вошло в привычку. Сложился определенный стиль. Если бы мой гардероб фотографировали на протяжении 30 лет, можно было бы увидеть, что он не меняется. Не потому, что я ношу одни и те же костюмы. Когда изнашивается один костюм, появляется практически идентичный. И как-то все у меня подобрано под определенный стиль: рубашки, бабочки, туфли. Я даже не знаю, что идет впереди: мои привычки или я сам.
Видите ли, я законченный гедонист. И коль скоро провожу на работе большую часть жизни, то хочу, чтобы мне здесь было хорошо. Я вообще все делаю ради удовольствия.
О богатстве и деньгах
Как-то я попросил у деда три рубля на какие-то детские нужды. "Зачем тебе?" – спросил дед. Моя реакция была совершенно детской: "Тебе что, жалко?" Так вот дед сказал: "Мне для тебя ничего не жалко, я тебя обожаю. Но ты должен узнать одну вещь – мне уже много лет. И я ни разу за все свои годы не нашел ни одного рубля на улице". Я запомнил это на всю жизнь: легких денег не бывает. И если ты настроен на легкие деньги, ничего у тебя в жизни не будет.
Большинству людей мешает стать талантливыми то, что они занимаются своей работой из-за денег, а не из-за удовольствия. Это неправильно. Но в ту секунду, когда ты перестаешь думать о деньгах и начинаешь делать то, что нравится, деньги приходят сами. Меня, как таковые, деньги никогда не интересовали.
Богатство – не что другое, как признак успеха. Потому что нет другого мерила в нашем мире, нежели деньги. Хорошо или плохо, но это так.
Мы все считаем, что мы зарабатываем деньги, когда что-то продаем. Это ошибка. Мы зарабатываем деньги, когда покупаем <…> Иными словами, вся прибыль, весь инвестиционный заработок делается только на покупке.
О приметах
И конечно, у меня есть приметы побед. Если, идя на суд, я что-то забыл и возвращаюсь, это хорошо, как ни странно. Только нельзя специально забывать. Что еще… А, в зал суда я вхожу с правой ноги. Нарочно семеню на пороге. И галстук – не бабочку! – я надеваю один и тот же, на все суды, уже очень много лет. Старый порвался, купил другой, но того же дизайна – там маленький такой белый медведь.
О правосудии и правосознании
Всякое правосудие достойно того общества, в котором оно родилось. Мне нравится в американском законодательстве то, что оно устоялось за 250 лет, то, что оно понятно, и правила игры всегда одинаковы. У нас правила игры могут отличаться, завтра может быть уже не так, как сегодня.
Сейчас мы видим юридически девственное общество. Если бы мы находили минуту, чтобы посвятить себя действующему закону, и узнали бы, что делать можно, а что нельзя, это было бы гениально.
Некоторые умнейшие люди страдают феерической глупостью в плане права. Мне недавно позвонил один музыкант, поэт. Сказал, что поют его песню, но поют плохо и он хочет получить за это деньги. Я ему ответил: "А если петь будут хорошо, тогда ты будешь доплачивать?" Смешно и грустно…
О коллекционировании
Еще в детстве я решил, что не буду собирать то, что собирают все. Когда мне было года четыре, я начал собирать марки. Тогда их приходилось доставать. Но в пять лет я попал в магазин марок на бульваре Капуцинов. И там было ВСЕ! И я понял, что не буду собирать марки. Мне никогда не было интересно то, что как у всех.
Без коллекционирования я просто не способен жить. У меня вся семья ненормальная в отношении коллекционирования: бабушки, дедушки, мама, папа, родственники… Мое детство прошло в окружении различных интересных штучек. Так что собирательство определенных вещей для меня генетическое сумасшествие.
У нас в семье все были коллекционерами. Не было в семье человека, который бы что-то не собирал с большим или меньшим фанатизмом. Тетя-вирусолог собирала книги по профессии, у нее были фолианты, начиная с XV века, про какие-то болезни. Кто-то собирал холодное оружие, кто-то живопись, кто-то плакаты, я сам хозяин нескольких коллекций…
О семье
У нас была большая семья, несмотря на то что со стороны отца многие погибли во время войны. Когда все собирались на праздники, за столом сидело шестьдесят-восемьдесят веселых симпатичных людей. Меня все обожали, а сам я был как две капли воды похож на своего отца. Он был замминистра тяжелой индустрии, отвечал за эвакуацию заводов во время войны. К сожалению, отец погиб, когда мама была на втором месяце беременности…
Моя мама – переводчица. Тетя – выдающийся вирусолог. Бабушка – из богатейшей одесской семьи: ее прадед был крупнейшим торговцем бриллиантами в дореволюционной России. Часть семьи эмигрировала много лет назад во Францию, часть осела в Германии.
Советский режим в нашей семье никто не любил. Даже отец со всеми его орденами и должностями. Советские газеты у нас в семье читали с точностью до наоборот. И мне это передалось. А вечные посиделки с антисоветскими анекдотами, в атмосфере которых я вырос! У нас дома всегда было полно самиздата. Никто даже в самые страшные годы под угрозой тюрьмы у нас не мог бы выбросить из дома ни Мандельштама, ни Ахматову.
История от Добровинского
Клиент американской конторы, в которой я работал, держатель крупного пакета акций, пришел к нам с проблемой: конкурирующая фирма объявила, что скупает акции эти дороже, чем их рыночная стоимость. И он хотел, чтобы мы эту фирму уличили во всех мыслимых грехах. Над этим работала целая группа, пять человек, и у меня был участок юридического мониторинга: я просматривал все дела за десять лет и искал там бяки. Дело мы выиграли. Первый гонорар был 150 тысяч на человека. (Ах!..) Но буквально на следующий же день, как нам его выплатили, меня с еще одним новичком вызвал один из старших партнеров и сказал: "Так, господа, где вы там живете? Бруклин? Чтобы я этого больше не слышал! Переезжаете на Еast-Side, в район 70-х, ездите на ВМW, носите рубашку только белую или голубую, галстук только желтый или – что лучше – бабочку с желтой искринкой.
Нам выдали список рекомендованных для посещения ресторанов и один обязательный, куда хотя бы раз в неделю надо было ходить предъявлять лицо, – "Одна пятая" (это был дом номер 1 по 5-й авеню). К списку ресторанов был приложен список магазинов, в которых нужно было одеваться. Конечно, только у европейцев. И прорвался Ральф Лорен со своими поло (это было страшное снобство, одеться во все европейское и поло от Ральфа Лорена). Ручка должна была быть "Монблан", а портфель ты имел право выбрать себе сам. Но никогда, ни при каких обстоятельствах ты не имел права надеть крокодиловые туфли и положить свой гонорар в крокодиловый бумажник, поскольку крокодиловая (а также змеиная) кожа – это фи! Как вы понимаете, все мои 150 тысяч ушли на то, чтобы придать себе портретное сходство с преуспевающим молодым адвокатом. Но взамен пришло понимание, что есть моя профессия и что есть такая американская пословица: "The sky is limit" – "небо – предел". (Про хороших корпоративных адвокатов, кстати, так и говорят, что у них предел – небо.)
О Добровинском
Юридическое сообщество в первую очередь оценивает выстраивание правовой позиции, умение аргументировать политику неразглашения и наоборот – здесь у Добровинского явные пробелы. Но его способность "пробивающей" структуры и готовность идти напролом бесспорны. Объективно он достигает результата.
Известный московский адвокат (на условиях анонимности)
Профессия защитника полна искушений, но необходимо помнить, что существует нравственная планка, ниже которой он не имеет права опускаться, Вынужден констатировать, что Александр Добровинский попросту игнорирует этический кодекс.
Сергей Березовский, отец Ольги Слуцкер, ветеран адвокатуры с полувековым стажем
"Право.ru" – ноябрь 2009; декабрь 2010, май 2015, "РБК" – май 2012; журнал "Мир ручек" – июнь 2007; а также dobrovinsky.ru; журнал Tatler – июль 2010; онлайн-журнал International Residence – март 2014; Firrma.ru – август 2013; Kino-Nowosti.ru – июнь 2013; журнал "Алеф" – июнь 2015; Рersona.rin.ru; сайт Федеральной нотариальной палаты – октябрь 2006
