"Право.Ru" продолжает рассказывать об известных юристах их же словами. Этот жанр — "правила жизни" — впервые был представлен в России журналом Esquire. В очередном выпуске — Игорь Трунов, адвокат, знаменитый участием во многих резонансных делах, доктор юридических наук, политик. Трунову 50 лет, он живет и работает в Москве.
О начале карьеры
Я рос в городе для интеллигентных осужденных — Воркуте. В этих местах находился один из самых крупных лагерей ГУЛАГа. В 50-х годах прошлого столетия в нем содержалось рекордное количество заключенных — 73 000. В том числе осужденных по политическим мотивам. Кроме того, вплоть до 80-х Воркута оставалась местом ссылки. И здесь жило немало ссыльных из числа советской интеллигенции. Но я не могу утверждать, что именно среда, в которой прошли мое детство и юность, вызвала к жизни мечту стать адвокатом и защищать граждан от суда неправедного. (Право.Ru, ноябрь 2009)
В моей жизни был период, когда после окончания вуза я решил всецело посвятить жизнь экономике. Однако в начале 90-х, в разгар очередной российской политической смуты, в отношении меня под руководством прокурора Северо-Западного административного округа Москвы В. Самойлова было сфальсифицировано уголовное дело. Оно закончилось тем, что я был оправдан по суду с возмещением морального вреда. Тогда-то и пришло осознание необходимости получить второе образование — юридическое. После окончания вуза я по совету жены Людмилы Айвар, адвоката адвокатской палаты Москвы, сделал свой выбор. (Право.Ru, ноябрь 2009)
О власти
Я ни разу не сталкивался с тем, чтобы власть помогала потерпевшим. (Русская служба новостей, декабрь 2009)
Если чиновник говорит о том, что "я гарантирую и обещаю", это все пустой разговор. (Русская служба новостей, декабрь 2009)
Слово "забронзовели", употребленное Медведевыми в отношении "Единой России", — это очень мягкое слово. ("Свободная пресса", ноябрь 2010)
С властью разговаривать иначе нельзя [только на языке права], то есть, эмоциональная составляющая здесь должна быть минимальной. (Русская служба новостей, декабрь 2009)
О судебной системе
После развала СССР в государстве был поставлен вопрос о том, что должна произойти ротация судейского корпуса, в ходе которой старых судей-коммунистов сменит молодежь с посткоммунистическим мышлением. Судей, естественно, поменяли, но откуда взяли эти новые молодые кадры? Прежде всего, из силовых структур обвинительного уклона: прокуратуры, милиции, ФСБ. Адвокатуре вход в судейский корпус был заказан. В итоге мы имеем у судей обвинительный менталитет. ("Свободная пресса", апрель 2010)
У нас должна быть выборность председателей судов, а не пожизненное их назначение и подковерные решения. ("Коммерсантъ-FM", май 2011)
Как только в стране начали строить единую вертикаль исполнительной власти, вопрос судебной реформы сразу заглох. Потому что при независимых судебных и законодательных ветвях власти выстроить эту вертикаль невозможно. И естественно, что сегодня законодательная власть ничего из себя не представляет. Она полностью зависима и формально, и юридически. (Deutsche Welle, июль 2009)
КС — это мастерство, это знание, там все доктора наук, там все звезды. ("Эхо Москвы", март 2005)
Нынешний уголовный кодекс более жесткий, чем сталинский: и сроки больше, и по санкциям он жестче. (Deutsche Welle, июль 2009)
Мы создали такие инструменты, когда мы перемалываем собственное население в лагерную пыль. ("Свободная пресса", апрель 2010)
Ситуация повсеместно безобразная в судах, то есть, телефоны не берут, никуда не дозвонишься, дела теряют, материалы не найти, судьи выносят достаточно оригинальные решения, которые не соответствуют закону. ("Коммерсантъ-FM", май 2011)
Когда суд удаляется в совещательную комнату, я всегда знаю точно только одно — каким по закону должен быть приговор. (Право.Ru, ноябрь 2009)
Я считаю решение о назначении председателя Конституционного суда Советом Федерации по представлению Президента страны как минимум неправильным. Хотя работа этого суда давно вызывает огромные нарекания. Мне трудно вспомнить, когда именно Конституционный суд последний раз рассматривал вопрос не с позиции момента, с позиции "нужно" — "не нужно", а с позиции права. (Deutsche Welle, июль 2009)
О компенсациях потерпевшим
Потерпевший – это номер один, а потом уже ларек и все остальное. (Slon.ru, июнь 2010)
У нас моральный вред, гибель человека, в основном, моральный вред родственника, гибель ребенка — это в основе своей моральный вред родственников, не содержит материальной составляющей, в то время, как во всем мире считается по типу упущенной выгоды материального вреда, т.е. человек работал бы оставшееся до пенсии время, зарабатывал бы. ("Эхо Москвы", февраль 2005)
[В современной России] наблюдается тенденция проявления гуманизма и соблюдения человеческих ценностей в отношении обвиняемых в преступлениях, но абсолютно забываются права пострадавшего. (Право.Ru, март 2010)
Не очень я понимаю, зачем тратить деньги на психологов. Это подражание Западу. Для меня это виртуальная конструкция. Если у ребенка убили родителей, ему учиться надо, в школу форму купить. […] А психолог — он у нас есть, и мы его готовы оплачивать. Юриста оплатите. Юридическая составляющая потерялась, размылась в психологической помощи. (Slon.ru, июнь 2010)
Мораль, как известно, на деньги переложить трудно, здесь наше законодательство пробельно, отчасти лицемерит, когда говорят, мораль — это такие вещи, как вы можете их на деньги переложить. Не можете на деньги переложить, значит, не положено вам возмещение. ("Эхо Москвы", февраль 2005)
Оптимальным был бы [вариант], когда государство предоставляет потерпевшему бесплатную помощь, а обвиняемому кредит на юридическую помощь. И в последующем с него взыскивает. И всю жизнь, если он не может расплатиться, за ним ходит исполнительный лист. Почему мы должны бесплатно предоставлять адвоката? Потерпевшему — понимаю. А убийцам, насильникам пусть дают кредиты, они будут их возвращать. (Slon.ru, июнь 2010)
О системе МВД
Система говорит: дай в следующем месяце больше раскрытых преступлений, чем в текущем. А преступность не растет, как дать больше?! Высосать из пальца, или посадить невиновных, или наболтать на ровном месте более тяжкую статью. Вот этими методами идет карьерный рост, и движется вперед вся машина правоохранительной системы. А это — огромный монстр. ("Свободная пресса", апрель 2010)
Кто в России оскорбляет милиционера долго не живет, уголовное преследование такому смельчаку гарантировано. (Право.Ru, июнь 2010)
О громких делах
Через 25 лет Евсюков, я уверен, напишет прошение о помиловании — ведь он получит на это право. (Право.Ru, август 2010)
Во всех цивилизованных странах подобного рода дела [как дело Евсюкова] рассматриваются судами присяжных, поскольку государственные чиновники по отношению к интересам государства не всегда могут быть объективны. В других странах присяжные могут встать на сторону "слабого" гражданина против "сильного" государства или, например, крупных корпораций. ("Взгляд", июль 2009)
В Чикаго был арестован международный фонд, который использовался для финансирования террористов. На счетах $2 млрд. Россия (по конвенции) имеет право на часть этих средств. Никто от нашей страны не поехал за этими деньгами. Я предлагал — давайте это сделаю я. Иду в Госдуму к Торшину, тот отправляет меня в МИД, МИД — в прокуратуру, оттуда уже давно не раздается ни звука. А вот американцы, когда ливийские террористы сбили их самолет, подали в суд и выиграли для пострадавших миллиарды долларов. ("Собеседник", апрель 2010)
Там, где уделяется внимание юридической составляющей, там очень тяжело при всем желании властям заниматься сносом или мероприятиями такого рода. А где есть наш российский "авось", там, где нет консолидированной позиции, привлечения грамотных специалистов, там и получается то, что в "Речнике". (Право.Ru, февраль 2010)
О юридическом образовании
Все начинается с проблем нашего высшего юридического образования. Юридических вузов сейчас в России больше, чем любых других, юрфак открыла даже Ветеринарная академия. Я знаю огромное количество юридических вузов в Москве, среди преподавателей которых нет ни одного доктора наук или профессора. Все эти вузы выпускают сотни тысяч дипломированных юристов. Многие из них идут сначала в прокуратуру, потом в суд. В России создана Ассоциация юристов, которая должна, по сути, заниматься контролем за качеством юридического образования, его лицензированием. Но туда выбрали одних свадебных генералов: все министры, руководители верховных судов — все там. А во всем мире устроено по-другому: подобные ассоциации контролируют чиновников, а не состоят из чиновников. ("Свободная пресса", апрель 2010)
Молодые юристы приходят в нашу профессию с высокими идеалами, а сталкиваются с косностью и пороками системы адвокатуры. (Право.Ru, ноябрь 2009)
Если ты работал адвокатом [в России], это черное пятно на твоей карьере. Больше ты не сможешь работать нигде в юриспруденции. В суд тебя не возьмут, в прокуратуру — тем более. Для цивилизованного общества это нонсенс, который достался нам от советских времен. ("Свободная пресса", апрель 2010)
