Истории о судье, у которой перед оглашением приговора пропал голос и она вынуждена была обратиться за помощью к медикам, члене областного суда, забывшей в совещательной комнате решение и проговорившей его полностью по памяти, о председательствующем, без раздумий бросившемся разнимать массовую драку в зале судебного заседания, а также о том, как на карьеру судьи повлияло мнение главы Верховного суда Республики Калмыкия, считавшего, что судьями должны становиться выходцы из рядов пролетариата.
"Мне пришлось обратиться за помощью к врачу, и я смогла найти силы вновь вернуться к работе"
Татьяна Боженкова во время учебы на юридическом факультете Ленинградского госуниверситета имени А.А.Жданова посещала занятия по "свободному расписанию" (вуз допускал такую форму обучения, но студенту приходилось сдавать во время сессии на один экзамен больше) и после окончания третьего курса начала работать в прокуратуре. Диплом защитила по теме, которая никогда не перестанет быть актуальной: "Процессуальные аспекты использования достижений научно-технического прогресса в уголовном судопроизводстве: применение аудиозаписи, видеозаписи, ЭВМ, одорологии (наука о запахах, используемая в том числе в криминалистике). Научным руководителем Боженковой была блистательный знаток уголовного права и процесса профессор Полина Элькинд, она же содействовала устройству студентки на работу в прокуратуру, где ее наставником был многоопытный следователь Владимир Писаревский.
После окончания университета Боженкову распределили в Ленинградскую область следователем прокуратуры. Отработав установленный законом срок, она переехала в Архангельск, куда ее настойчиво зазывали две университетские подруги. Молодого специалиста с дипломом ЛГУ и положительной характеристикой с прежнего места работы приняли в одну из районных прокуратур города. Север и его люди пришлись Боженковой по душе, а профессию следователя она выбрала, еще когда училась в 8 классе в Бобруйске.
В областной прокуратуре со временем обратили внимание на грамотного юриста и проницательного следователя. Однако на пути к карьерному росту Боженковой стояло серьезное препятствие: она не была членом КПСС. Ей уже несколько раз предлагали вступить в партию, но она под благовидными предлогами уклонялась от "оказываемого ей высокого доверия". (Настоящая же причина отказов состояла в том, что отец Татьяны в свое время был репрессирован и в семье Боженковых, несмотря на его реабилитацию и освобождение из лагеря, царило молчаливое неприятие "руководящего и направляющего ядра общества").
Последним в должности следователя для Боженковой стало уголовное дело в отношении майора милиции, избившего в дежурной части задержанных подростков. После того, как оно было подготовлено для передачи в Октябрьской районный народный суд, ее вызвал прокурор и неожиданно предложил вынести постановление о прекращении дела: майор, мол, достаточно наказан – уволен из органов правопорядка без пенсии, не стоит чернить доброе имя всей районной милиции. Боженкова возразила, что оснований для этого в связи со степенью тяжести содеянного не усматривает. Прокурор продолжал настаивать, и она потребовала письменного указания. Через несколько дней райпрокурор сообщил Боженковой, что есть устное указание главы областной прокуратуры. Следователь вынесла соответствующее постановление, но в документе принципиально сослалась на "устное указание прокурора области"…
"Из прокуратуры я уволилась и через две недели уже приступила к адвокатской практике, – вспоминает Боженкова. – Как адвокат я занималась уголовными делами, и то, что порой приходилось защищать людей, не вызывающих никаких теплых чувств – было очень и очень неприятно. Помню, однажды пришла к подзащитному, которому суд первой инстанции назначил строгое наказание за изнасилование, а он смеется, мол, зачем мне кассационная жалоба, я ведь не только это с потерпевшей сделал, но еще вот это и это…".
Между тем Боженковой как возможным кандидатом в судьи интересовались, как в районных, так и в областном судах. Но путь к судейскому креслу, пролегавший через партийные органы, для нее был закрыт. Судьей Ломоносовского райсуда она стала только в мае 1995 года, когда КПСС уже не было. Выбор суда неслучаен – в этом районе после переезда на Север Боженкова начинала работать следователем прокуратуры, которая располагалась в том же здании, что и суд, затем неоднократно выступала здесь в судебных заседаниях в качестве адвоката.
Случай, который едва не перечеркнул карьеру Боженковой, в практике российских судов, пожалуй, не имеет прецедентов. После окончания заседания по очередному уголовному делу Боженкова услышала в коридоре, как адвокат убеждал подзащитного, что приговор, который огласят завтра, не будет связан с лишением свободы. Между тем, Боженкова с учетом всех обстоятельств дела уже пришла к убеждению, что условное наказание, чего и добивалась в процессе защита, назначить невозможно. На другой день из окна своего кабинета Боженкова увидела, как подсудимый идет в здание суда – в костюме, белой рубашке и с портфелем в руках (словно намеревался вернуться после процесса на работу).
"После этого я чувствовала, что не могу провозглашать приговоры: от волнения пропадает голос. Мне пришлось обратиться за помощью к врачу, и я смогла найти силы вновь вернуться к работе, взяв за аксиому, что читаю не свое решение, а как диктор – некие плохие новости, на которые я никак не в силах повлиять, – рассказала она руководителю пресс-службы Архангельского облсуда и отвественному секретарю редакционной коллегии журнала "Судебный вестник Архангельской области" Ксении Соловьевой. – Но для любого судьи физически и морально очень тяжело видеть слезы и отчаяние родственников, которые всегда найдут оправдание поступку родного любимого человека".
В Ломоносовском райсуде Боженкова проработала 12 лет, из них шесть – заместителем председателя по уголовным делам, а один год исполняла обязанности председателя. В 2007 году, когда, по ее словам, "работать стало тяжело, давали о себе знать возраст и здоровье, влияла стремительно меняющиеся практика и законодательство, все возрастающая бумажная работа" она ушла в отставку.
"Держа перед собой чистый лист, я начала говорить решение по памяти"
Мария Кистенева с отличием закончила десятилетку в селе Столпцы (Рязанская область) за два дня до начала Великой Отечественной войны —19 июня 1941 года. А в 42-м попала на фронт секретарем военной прокуратуры, которая занималась делами, связанными с дезертирством и симуляцией, и переезжала с места на место, следуя за передвижением наших войск. Мария вместе с коллегами неоднократно попадала под артиллерийские обстрелы и бомбежки. К 1943 году фронтовые военные прокуратуры стали расформировывать в связи с тем, что число воинских преступлений резко сократилось, и Кистеневу перевели в пушечную артиллерийскую дивизию резерва Верховного главнокомандования – приемщиком на военно-почтовую станцию (ВПС) дивизии. Приемщики доставляли сюда из подразделений деньги, которые военнослужащие посылали родным, и при любых обстоятельствах несли за них ответственность. Однажды Кистенева с сослуживцами попала в окружение, но мешок с солдатскими деньгами сберегла, пока не вышла к своим и не смогла его передать дальше.
После демобилизации по болезни в 1944 году Кистенева работала в артели инвалидов, где они приобретали специальность для дальнейшего трудоустройства. Как-то в артель приехал с проверкой прокурор. Не застав Кистеневу на рабочем месте (она в это время была в учебном цеху), он немедленно составил протокол об "опоздании на работу". Времена были такие, что за это могли и под суд отдать. Кистеневу на фронте приняли в партию, и ее, как коммуниста, вызвали в Старожиловский райком КПСС "держать ответ". К счастью, секретарь райкома быстро разобрался в ситуации. "Ты на кого протокол составил?! – возмущенно спрашивал он у прокурора. – Член партии, фронтовик, орденоносец, ответственный работник, грамотная. В людях не разбираешься!" Вскоре после этого райком направил Кистеневу на учебу в саратовскую юридическую школу, которую она, как и среднюю школу, окончила с отличием.
Стажировку Кистенева проходила в Советском районном народном суде Рязани, где правосудие вершили три судьи без высшего юридического образования, но с многолетним опытом правоприменения, которым они делились с молодой коллегой. Сама же Кистенева решила стать дипломированным юристом и поступила во Всероссийский юридический заочный институт. В 1951 году ее избрали народным судьей Большекоровинского района, а уже через два года органы юстиции рекомендовали ее членом областного суда.
Вот как Кистенева вспоминает одно из первых своих дел в облсуде: "Прошел слух, что поймали фальшивомонетчика. В милиции шум подняли по всему городу. Доставили задержанного в суд. Посмотрела я на этого преступника и ахнула: мальчишка лет 15-ти! При помощи подсветки для изготовления чертежей нарисовал "десятку". Очень похоже получилось. Поймали его в тот момент, когда он собирался на нее кило лука купить. Осудили мы его условно, он так рад был, что его в "тюрьму не посадили", что вызвался стенгазеты в суде рисовать. Долго потом к нам в суд приходил, хорошим пареньком оказался. Вообще, мне кажется, что у судьи обязательно должно быть чутье. Меня оно при вынесении решений никогда не подводило…"
В облсуде с Кистеневой произошел случай, который поразил ее коллег. После рассмотрения уголовного дела в 1-й инстанции тройка судей под председательством судьи Ивана Жеренова удалилась в совещательную комнату. "Иван Егорович начал быстро проговаривать решение, а я должна была за ним мгновенно записывать, чтобы потом зачитать в суде,– вспоминала Кистенева. – И вот, выйдя в зал, полный народа, я обнаружила, что вместо папки с решением я взяла такую же папку с чистыми листами. Тогда я, держа перед собой чистый лист, начала говорить по памяти решение, состоящее из пяти или шести листов, и закончила без ошибок". Когда после закрытия заседания Жеренов взял папку с "решением" и заглянул в нее, на лице у него отразилось изумление. После объяснений Кистеневой он воскликнул: "Как же можно было это все запомнить слово в слово?!".
Кистенева уже была заместителем председателя Рязанского областного суда, когда ей дали партийное поручение – возглавить областную коллегию адвокатов. Однако через некоторое время она попросила партийные органы вернуть ее на любую вакантную должность судьи. Так она снова оказалась в Советском районном суде областного центра. Здесь Кистенева первой в области получила почетное звание "Заслуженный юрист Российской Федерации". В отставку она ушла с поста председателя этого суда.
Судья и заседатели прошли сквозь строй "подвыпивших увальней", которые чувствительно били их по ногам
В 2004 году Александр Щагин, будучи мировым судьей 56-го судебного участка столичного района Теплый Стан, издал свои дневниковые записи, которые он вел на протяжении почти 20 лет работы в Октябрьском районном народном суде Москвы (см. в правой колонке дополнительный материал сюжета "Хороший вы юрист, но доброта губит вас"). Привлекают внимание заметки Щагина о такой форме судопроизводства, как выездные сессии. Верховный суд СССР постоянно напоминал нижестоящим судам о необходимости шире практиковать проведение выездных сессий при наличии в деле обстоятельств, требующих широкого общественного осуждения, для усиления воспитательного воздействия процессов на граждан, создания атмосферы нетерпимости к нарушениям закона и предупреждения совершения новых правонарушений (постановления Пленума ВС СССР от 19 декабря 1959, от 14 мая 1962, от 22 декабря 1964, от 25 февраля 1967). В среднем по стране на выездах рассматривалось около четверти всех уголовных дел, поступивших в суды с обвинительным заключением, и около 7-9% гражданских дел искового производства (инициатива проведения выездной сессии могла принадлежать также прокуратуре, партийному органу или общественной организации).
Впервые уголовное дело вне стен суда Щагин слушал летом 1967 года в "красном уголке" жилищно-эксплуатационной конторы. При этом он, по его словам, испытывал "психологически колоссальное напряжение" в связи с тем, что это "показательный процесс, но не по максимальной мере наказания, как некоторые полагают, а прежде всего, по правовой культуре его ведения". "Старался вести процесс сдержанно, обдумывая каждую фразу", – записал в тот день в дневник Щагин. Однако, как следует из дальнейших воспоминаний, на "образцово-показательных" заседаниях ему иногда приходилось больше заботиться о безопасности судебного состава, чем о воспитательном эффекте процесса. Перед выездными сессиями суд ставил в известность местные отделения милиции, однако на большинстве таких заседаний стражи порядка просто не появлялись. И временами возникала реальная угроза безопасности судей и народных заседателей.
Так, весной 1969 года Щагин рассматривал дело о лишении родительских прав. Как оказалось, ответчик явился в импровизированный зал судебного заседания с признаками сильного алкогольного опьянения. Во время заседания он подбежал к столу, за которым сидел судебный состав, и с криком "Ты ребенка у меня не отнимешь!" замахнулся на Щагина. Тот при этом оставался внешне спокойным и не сделал ни одного движения, чтобы уклониться от удара. Но все обошлось: сидевший в первом ряду мужчина мгновенно подскочил к столу и схватил нападавшего за руку. Когда после заседания прокурор Людмила Аредова сказала Щагину: "Ну и выдержка у вас!", он ответил, что в его положении не оставалось ничего другого, как "спокойно" ждать удара: стоило при виде приближающегося ответчика выскочить из-за стола и побежать или испуганно заслониться, и это уронило бы в глазах зала авторитет судьи.
Еще один инцидент произошел весной 1975 года, когда Щагин рассматривал дело по обвинению ранее судимого за кражу госимущества 20-летнего неработающего москвича по статье 209 УК РСФСР (тунеядство). На процесс, проходивший в "красном уголке" на Ленинском проспекте, 62, явилось немало, по выражению Щагина, "подвыпивших увальней с красными лицами" – дружков подсудимого. Во время заседания их постоянно приходилось призывать к порядку, а после его окончания они загородили дверь в помещение, выделенное под совещательную комнату. Щагин решительно потребовал освободить проход, и они, выкрикивая угрозы, нехотя расступились. "А когда конвой увел подсудимого, приговоренного к принудительным работам, судебному составу по дороге к выходу из "красного уголка" в толпе исподтишка начали наносить болезненные удары по ногам", – вспоминал Щагин.
Но самый беспрецедентный случай на выездной сессии произошел в октябре того же года. За несколько минут до начала заседания в "красном уголке" вспыхнула пьяная драка, в которую вольно или невольно втягивалось все больше присутствующих. Щагин немедленно послал в ближайшее отделение милиции (телефона в помещении не было) 19-летнюю секретаря судебного заседания Ольгу Демину [будущая глава Мосгорсуда Ольга Егорова], велел двум народным заседателям и помощнику прокурора, представляющих "слабый пол", укрыться в предназначенной для совещания комнате, а сам ринулся в гущу побоища – разнимать, как он потом объяснил, дерущихся. Прибывший милицейский наряд задержал зачинщиков и активных участников драки, а заседание (слушалось гражданское дело) судья, изрядно помятый в толпе, начал при опустевшем наполовину зале.
"Председателем суда ВС Калмыкии твердо стоял на том, что судьи должны быть из рядов пролетариата"
Александр Белогорцев, недобрав в 1956 году конкурсные баллы в Ставропольский пединститут, окончил техническое училище по специальности арматурщик-бетонщик, работал на стройках, был занесен в краевую Книгу почета как лучший молодой строитель Ставрополья. Ему настоятельно рекомендовали поступать в технический вуз, но он к тому времени решил: или станет юристом, или останется рабочим. И в 1968 году поступил в филиал Всесоюзного заочного юридического института (через несколько лет его перепрофилировали в Кубанский госуниверситет, диплом которого и получил Белогорцев).
После третьего курса студенты должны были устраиваться на работу по специальности. Белогорцев обратился в Ставропольский краевой суд, но ему ответили, что вакансий нет. Однокурсница из Калмыкии Зоя Асырова посоветовала ему написать в Верховный суд республики. Через месяц его вызвали в Элисту на собеседование. "Председателем суда [ВС Калмыкии] тогда был Павел Васильевич Доргеев, который при решении кадровых вопросов твердо стоял на том, что судьи должны быть из рядов пролетариата" – вспоминал Белогорцев. 13-летний стаж Белогорцева в качестве арматурщика-бетонщика, очевидно, сыграл свою положительную роль: из нескольких кандидатов, которые на собеседовании продемонстировали, как и Белогорцев, хорошие теоретические знания, предпочтение было отдано ему.
В декабре 1970 года Белогорцева избрали народным судьей Черноземельского районного суда. Из Элисты в райцентр Комсомольск новоиспеченного судью доставили по воздуху – на самолете сельскохозяйственной авиации, так называемом "кукурузнике", который сел в степи возле поселка. Первое дело он слушал на выезде в поселке Садык, куда добирался вместе с обвинителем на прокурорском "уазике". Судили женщину, обвиняемую в поджоге. Ей по тем временам грозило 10 лет лишения свободы. Белогорцев, выяснив, что у подсудимой шестеро детей, двое из которых тяжело больны, назначил ей пять лет с испытательным сроком на три года. Подсудимую освободили из-под стражи в зале суда [приговор Белогорцева ВС республики оставил без изменений]. Прокурор после оглашения приговора в сердцах бросил в адрес судьи пару "крепких" слов и тут же уехал, оставив, на ночь глядя, судью в чужом поселке. Выручили конвойные: "Александр Егорович, не беспокойтесь, уедем. Место освободилось – подсудимой-то нет". Хотя, как вспоминал впоследствии Белогорцев, в те годы случалось, что судьи вместе с секретарями судебного заседания добирались до отдаленных мест, где проходили выездные сессии, в одной машине с подсудимыми.
В 1978 году Белогорцева перевели в Верховный суд республики. Здесь ему приходилось рассматривать дела, которые сегодня получили бы в прессе статус резонансных. Например, дело о хищениях государственного имущества на Троицкой трикотажной фабрике в особо крупном размере – миллион с лишним рублей, по тем временам сумма для предприятия фантастическая. Процесс шел с перерывами три года, приговор занял 150 страниц. Приходилось Белогорцеву приговаривать преступников, представлявших особую социальную опасность, и к высшей мере наказания. И каждый раз после этого он, по его словам, "надолго терял душевное равновесие, не мог привыкнуть". "Это очень тяжелый груз", – признавался он.
В 1983 году Белогорцев возглавил Верховный суд Калмыкии и ушел в отставку с этого поста в 1995 году.
***
При подготовке публикации частично использованы материалы журнала "Судья" за июнь 2006 и декабрь 2007 г.г.
