Авторы: Александр Пилипчук, Елена Демьянова
Многие десятилетия, вплоть до принятия Закона "О статусе судей в СССР" от 4 августа 1989 года, в отечественном законодательстве отсутствовал образовательный ценз для судей. Подобное положение исследователи объясняют тем, что это давало возможность партийным органам без ограничения замещать судейские должности политически преданными людьми, независимо от их компетентности. Но многие судьи, пришедшие в судейский корпус от "земли" или "станка", быстро находили себя в профессии и нередко оказывались неподатливым материалом для партийного давления.
Марии Малюгиной исполнилось 28 лет, когда в 1944 году ее назначили заместителем председателя суда Ямало-Ненецкого национального (с 1977 года — автономного) округа. Стаж Малюгиной на судейских должностях в Шурышкарском и Ямальском районных народных судах составлял к тому времени всего три года, а образование ограничивалось семилеткой в родном селе Куларово Вагайского района Тюменской области и Тобольской одногодичной советско-партийной школой.
"Какой же из меня судья, я и законов-то не знаю?!"
Малюгина родилась в многодетной крестьянской семье, где дети, едва подрастая, приобщались к труду по хозяйству и уходу за младшими. Из дома она впервые уехала в 17 лет. В Тобольске, где жила ее старшая сестра, Мария окончила областную совпартшколу, которая готовила для сельских районов партийных и советских работников низового звена, и получила свидетельство экономиста-организатора, а по существу, счетовода со средним образованием. После этого девушка работала в родных местах заведующей детским садом и пионервожатой в школе.
В 1936 году Мария вышла замуж и вскоре молодая семья завербовалась на Ямал. Незадолго до начала Великой Отечественной войны Малюгины, жившие в селе Мужи — райцентре Шурышкарского района, взяли отпуск, накопившийся за несколько предыдущих лет. Известие о нападении Германии на Советский Союз застал чету в Тобольске. Петра Малюгина сразу же мобилизовали в армию, а она вернулась в Мужи, где работала счетоводом в районном комитете КПСС.
Вскоре после возвращения ее пригласил первый секретарь и сообщил о принятом на бюро решении направить ее на работу в Шурышкарский районный суд в качестве судьи. "Да, что вы, какой же из меня судья, я и законов-то не знаю?!" — Изумилась она. Отнекиваясь от неожиданного предложения, Малюгина даже расплакалась. "Ничего, научитесь, Кому-то ведь надо заменить уходящих на фронт, а вы у нас кандидат в члены партии. Война закончится, там посмотрим, — не слушал ее возражений секретарь. — Прямо от меня идите и принимайте дела. В ближайшее время вас вызовут на стажировку в окружной суд в Салехард".
Новоиспеченный судья не могла тогда знать, что образовательный уровень судей в СССР по состоянию на январь 1941 года характеризовали такие цифры: высшее юридическое образование имели лишь 4,5% народных судей, среднее юридическое образование — 29,1%, а 65% — только начальное образование. Но в Салехарде председатель окружного суда Дмитрий Постников доверительно признался Малюгиной, что у него самого за спиной было семь классов, когда его посадили в кресло начальника управления Народного комиссариата юстиции по Омской области. Работал и занимался самообразованием. А первый председатель окружного суда Яков Мухин вообще начинал, имея два класса образования, совсем уж разоткровенничался Постников. "А у вас, как никак, совпартшкола за спиной. И потом, кроме знания законов судье еще совесть нужна, нет совести – нет судьи, хоть три академии оканчивай", — подытожил председатель суда.
Советско-ненецкая "война"
Юрисдикция односоставного в те годы Шурышкарского районного суда распространялась на 7 сельсоветов, 16 оленеводческих колхозов и один рыбзавод. "Нельзя сказать, что районный суд во время войны был загружен — тогда почти вся страна находилась под юрисдикцией военных трибуналов, в районных и областных судах сокращали штаты, а некоторые суды вообще закрывались. Фигурантом первого уголовного дела, которое я рассмотрела в Мужах, стал бывший священник. Он не мог найти работу как "антисоциальный элемент" и, чтобы прокормить многодетную семью, попытался было заняться спекуляцией, но попался. Я вынесла условное наказание, вызвав резкое неудовольствие прокуратуры, с которой мы делили здание. Но окружной суд меня поддержал. А так по большей части поступали гражданские дела. Да еще подростки без отцов хулиганили, — вспоминала впоследствии Малюгина. — Поначалу я боялась дела в руки брать. Потом начинала читать материалы, кодексы. А потом прикидывала по совести, как учил Дмитрий Васильевич [Постников] на краткосрочной стажировке. И так каждое дело". А тут еще огромные расстояния между населенными пунктами района, бездорожье, суровый климат. "Отправишься в командировку рассматривать дело на выездной сессии и месяц ездишь", — подчеркивала Малюгина.
Условия для работы стали еще сложнее, когда она в 1943 году приняла дела судьи Ямальского райсуда, расположенного в селе Яр-Сале. "Уж на что прежний район был разбросанным, но про новое место работы можно сказать одно — бескрайняя тундра. Я там окончательно освоила езду на собачьих упряжках", — рассказывала она. Но все же год, проведенный в Ямальском районе, запомнился главным образом не этим.
Летом 1943 года, в самый разгар Великой Отечественной войны, северный Ямал охватили протестные выступления коренных жителей, ненцев, против налогов и призыва молодежи на фронт (до войны ненцы не подлежали денежному налогообложению и призыву на действительную военную службу). Оленеводы целыми родами выходили из коллективных хозяйств, сгоняли в одно стадо колхозных и собственных оленей и откочевывали в предгорья Приполярного Урала. Вооруженные группы ненцев останавливали в тундре оленьи обозы с мукой, угоняли колхозные стада, собранные для выплаты мясного налога, склоняли соотечественников, еще не присоединившихся к "мандаладе", переходить к ним.
Очаги недовольства советской властью коренного населения вспыхивали в разных районах Ямала. Малюгина стала очевидцем событий, которые представители властей называли тогда саботажем, более поздние историки — восстанием, а сами ненцы — "мандаладой" (сбор, созыв). Судья вместе с командированным в Яр-Сале следователем окружной прокуратуры Тутолминым побывала в населенном пункте Гыдояма Тазовской тундры. Сюда же прибыли секретарь окружкома партии Филиппов и начальник милиции округа Медведев. Поскольку ненцы за оружие не брались, представители власти пытались действовать уговорами. Однако оленеводы отказывались работать в коллективном хозяйстве, пока их требования не будут удовлетворены. Тогда из Омска транспортным самолетом доставили оперотряд для ареста руководителей протестной акции. При их задержании обошлось без стрельбы. "В Гыдояме прозвучал всего один выстрел — салехардский милиционер умудрился случайно выстрелить себе в ногу", — вспоминала Малюгина.
Но в некоторых районах Ямала дело дошло до перестрелок между оленеводами и чекистами, присланными из Архангельска, Воркуты и Салехарда. Так в июне 1943 года архангельские чекисты под командованием старшего лейтенанта госбезопасности Земзюлина окружили стойбище ненцев, откочевавших к Полярному Уралу. В чумах находились только женщины и дети, а взрослые мужчины засели на склонах горы Недью. При каждой попытке чекистов подняться наверх ненцы открывали огонь из охотничьих ружей. В результате были ранены четверо чекистов, в том числе командир оперотряда, а один военнослужащий убит. Со стороны ненцев потери исчислялись шестью убитыми и двумя ранеными. Только под угрозой "уничтожения" их семей 36 мужчин после 8-часовой перестрелки прекратили сопротивление и были арестованы.
Судебные процессы по делу "мандалады"
Судебные процессы проходили в Архангельске, Воркуте и Салехарде. В окружном суде их вела председатель Любовь Груздева, которую перевели из Горьковского облсуда на место Постникова, убывшего на работу в Москву. Всего по делам об организации "саботажа" и активного участия в вооруженном сопротивлении властям, согласно документам Ненецкого окружного краеведческого музея, проходили около сорока ненцев. Несколько человек были освобождены "за недостаточностью улик", большинство же подсудимых получили от пяти до десяти лет исправительно-трудовых лагерей с конфискацией имущества и последующим поражением в правах на пять лет. Один из руководителей восстания, Василий Лаптандер (Нядма), был приговорен к смертной казни, которая была заменена на 20 лет заключения. Однако в феврале 1943 года он умер в архангельской тюрьме "от туберкулеза и сердечной слабости". Еще один руководитель протестного движения, Сергей Ного (Лаптиге), умер еще до процесса.
Малюгина мало знала Груздеву, на которую легла основная тяжесть процесса над шестью участниками "мандалады". "Председатель была человеком закрытым, жила замкнуто, общалась с коллегами только в рамках общих профессиональных интересов", — вспоминала Малюгина. Но при этом подчеркивала, что как судья Груздева, которая, кстати, до прихода в судебную систему работала учительницей, была "до крайности щепетильной и честной". И еще Малюгина, которая в 1944-м стала заместителем председателя окрсуда, признавалась, что благодарна судьбе за то, что назначение состоялось после окончания процессов по делу "мандалады" и ей не пришлось участвовать в его рассмотрении. И с удовлетворением восприняла тот факт, что в 1944 году Совнарком СССР отменил денежное обложение с населения районов Крайнего Севера. В соответствии с этим решением собранные на северном Ямале годом ранее платежи были частично (на 73,9%) возвращены.
"Беготня по коридору со смехом и визгом"
В РСФСР в 1943 году четверть заместителей председателей областных судов составляли женщины, а среди членов облсудов их доля достигла 61,6%, народных судов — 53,4%. К моменту перевода в окружной суд на должность зампредседателя Малюгина, несмотря на молодость и сравнительно небольшой стаж судейской работы, уже уверенно ориентировалась в вопросах правоприменения и тогдашней судебной практики, за три года у нее не было ни одного отменного решения или приговора. Впрочем, по возрасту она не составляла исключения — в коллективе были и другие молодые судьи, в основном представительницы "слабого" пола. Это косвенно подтверждает и книга приказов, сохранившаяся в архиве суда. В одном из приказов председателя говорилось: "Замечается, что работники канцелярии Окрсуда, нотариус и даже члены Окрсуда во время рабочих часов занимаются посторонними разговорами, слышны смех и беготня по коридору со смехом и визгом. <…> Предупреждаю, что в будущем за такого рода поведение буду накладывать взыскания вплоть до снятия с работы…"
Молодость молодостью, а дела приходилось решать без скидки на возраст и отсутствие многолетнего опыта. В те годы в суды поступало немало уголовных дел по ст.58 УК РСФСР (государственные преступления и контрреволюционная деятельность в действии), по целому ряду частей которой в качестве исключительной меры применялся расстрел. "Начнешь изучать такое дело, а его, по сути, и нет: обвинение из пальца высосано или, того хуже, выбито из подследственного, — рассказывала Малюгина. — А в ходе процесса над тобой как будто меч занесен, попробуй в таких условиях решить по закону и совести".
Тем не менее, Малюгина делала все возможное, чтобы избежать неправосудных решений. В качестве примера она привела такой случай. На следующий день после смерти Сталина в одном из общежитий Салехарда, как вытекало из материалов обвинения, выпивали два человека. И между ними якобы состоялся следующий диалог. "Скорее всего, вместо Сталина теперь Каганович будет", — высказался один. "Да ты что, кто же еврея на такой пост назначит!", — ответил ему другой. Как узнала впоследствии Малюгина, там был и третий, молчаливый, собутыльник, он-то и побежал в особый отдел и сообщил, что слышал, мол, из коридора, как в комнате граждане товарища Кагановича "жидом" обзывали.
Вспоминая это дело, Малюгина рассказывала, что долго думала, "как двух мужиков из беды вытащить и самой не пропасть". И решила вернуть дело на доследование в связи со слабой доказательной базой: сомнительно, чтобы свидетель через основательно, по-северному утепленную дверь и толстые капитальные стены мог услышать разговор — необходимо провести следственный эксперимент. Но дело в суд во второй раз так и не вернулось, видимо, третий был штатным информатором и его не стали светить. Не успела Малюгина облегченно вздохнуть, как на совместном партийном собрании коммунистов суда, окружной прокуратуры и милиции был поднят вопрос о ее "партийном сознании". Но и тут повезло судье: после смерти "вождя народов" гонение "на ведьм" ослабилось, предложение "заслушать коммуниста Малюгину" у собрания не нашло поддержки.
А вскоре ее отправили на одногодичные Высшие курсы усовершенствования юристов, которые она закончила с высокими оценками по всем учебным дисциплинам.
"Аккорд" 25-летней судейской карьеры
В 1961 году после шестнадцати лет работы в окружном суде Малюгина решила избираться на вакансию судьи в двухсоставном Салехардском городском суде, в юрисдикцию которого тогда входил и г. Лабытнанги, расположенный на другом берегу реки Обь. Председатель горсуда Константин Лысков как житель Лабытнанги взял на себя все дела, проходящие на этом участке, а за Малюгиной остался Салехард. В 1965 году дружный тандем распался в связи с тем, что Лысков был избран в Верховный суд Калмыцкой АССР, а резерва в ЯНАО для замены выбывающих судей не оказалось. "После отъезда коллеги я восемь месяцев жила на разных берегах реки, неделю берег правый, другую — берег левый", — вспоминала тот период Малюгина. Он оказался своеобразным аккордом 25-летней судейской карьеры: в 1966 году она ушла в отставку. В том же году в суды округа стали приезжать выпускники юридических вузов, которых в ЯНАО просто заждались.
