Нововведения были встречены юридическим сообществом с изрядной долей критики. Но сегодня, в условиях беспрецедентного санкционного давления, эти нормы оказались достаточно востребованными. Прошедшие годы позволили сформировать массив судебной практики и оценить как возможности, так и стратегические риски, связанные с применением этого правового института.
Особый интерес представляет ч. 4 этой статьи, которая превращает арбитражную оговорку в юридический фантом. Эта норма применяется, когда соглашение сторон о передаче спора в иностранный суд или арбитраж становится неисполнимым из-за мер ограничительного характера, создающих препятствия в доступе к правосудию.
На практике ее применение вызывает множество вопросов и формирует новую, стремительно развивающуюся ветвь судебной практики.
Условия применения «спасательной нормы»
Положения ст. 248.1 АПК, в том числе ч. 4 указанной статьи, не срабатывают автоматически при самом факте включения лица в санкционный список.
Важно учесть, что в основе установления исключительной компетенции российского суда первично всегда будет лежать волевой аспект действия указанной нормы: лицо само вправе решить, обратится ли оно в российский суд, таким образом оспаривая компетенцию зарубежной юстиции, или доверится ей и готово нести соответствующие риски.
Эта мысль находит развитие в ч. 5 ст. 248.1 АПК: если компания не заявляет ходатайств о запрете иностранного разбирательства и участвует в нем, то впоследствии решение такого иностранного суда или арбитража может быть признано и исполнено в России.
Если лицо все же решило обратиться в российский суд, то для применения ч. 4 ст. 248.1 АПК арбитражному суду необходимо установить, соблюдаются ли два ключевых условия.
- Во-первых, должно существовать действующее соглашение (арбитражная оговорка), отсылающее споры к компетенции иностранного суда или международного коммерческого арбитража.
- Во-вторых, и это главное, это соглашение должно быть неисполнимо именно по причине применения мер ограничительного характера, которые создают для одной из сторон непреодолимые препятствия в доступе к правосудию и которые стороны не могли предвидеть в момент его подписания.
Что же суды понимают под неисполнимостью и препятствиями?
Эволюция подхода к пониманию неисполнимости арбитражного соглашения
Фундамент для доминирующего в практике подхода был заложен еще до массовых ограничений 2022 года. Верховный суд рассмотрел дело «Уралтрансмаша», вытекающее из санкционных рисков (определение ВС от 9 декабря 2021 года № 309-ЭС21-6955(1-3)). Именно здесь высшая судебная инстанция четко обозначила: спор, основанием которого стали ограничительные меры иностранного государства, может быть рассмотрен в российском суде, даже если есть иностранная арбитражная оговорка. Это создало важнейший прецедент, где санкции сами по себе были признаны достаточным правовым основанием для смены процессуальной «прописки» спора.
Между тем впоследствии на уровне ВС наметилась другая тенденция. Одним из знаковых событий в применении ч. 4 ст. 248.1 АПК стало определение Верховного суда от 28 ноября 2024 года № 305-ЭС24-13398 по делу «НС Банка» против «Лукойла».
Суды нижестоящих инстанций отказывали банку в применении правил об исключительной подсудности, поскольку сочли, что он не представил неопровержимых доказательств тотальной невозможности эффективной защиты права за рубежом. Однако Верховный суд встал на сторону «НС Банка», разъяснив, что законодатель говорит именно о препятствиях в доступе к правосудию, а не о его полной блокировке.
К таким препятствиям могут относиться:
- блокировка международных платежей, делающая невозможной оплату судебных издержек и услуг представителей;
- отказ иностранных юридических фирм от ведения дел санкционных клиентов;
- резкое и необоснованное увеличение стоимости юридических услуг;
- правовая неопределенность в отношении последствий исполнения судебных решений для санкционных лиц.
Казалось бы, Верховный суд отходит от формального подхода, обозначенного в деле «Уралтрансмаша». Но при глубоком анализе указанных выводов прослеживается нечто другое. ВС в определении № 305-ЭС24-13398 просто более подробно раскрыл и уточнил содержание своего подхода по делу «Уралтрансмаша», по сути, объяснив, почему введение санкций может свидетельствовать об ограничении доступа к правосудию.
Изложенными в деле «НС Банк» vs «Лукойл» выводами Верховный суд, по сути, подтвердил, что санкции создают такую правовую и фактическую аномалию, при которой стандартные процессуальные гарантии в иностранной юрисдикции не могут считаться эффективными по умолчанию.
Дружественные юрисдикции: спасательный круг или иллюзия?
Особую дискуссию в контексте применения ч. 4 ст. 248.1 АПК вызывает статус так называемых судов дружественных юрисдикций или «дружественных» арбитражей, к примеру Гонконгского международного арбитражного центра (HKIAC). Стороны часто заключали соглашения с отсылкой к HKIAC, считая его нейтральной и предсказуемой площадкой. Но после введения санкций эта предсказуемость была поставлена под сомнение.
В споре банка «ВТБ» с его европейским подразделением (дело № А56-84760/2023) арбитражная оговорка предусматривала разбирательство в HKIAC. Хотя Гонконг — часть КНР, российский суд удовлетворил ходатайство ВТБ о запрете разбирательства в этом центре. Суд исходил из того, что само по себе применение мер ограничительного характера создает препятствия, а волеизъявление российской стороны на переход под юрисдикцию отечественного суда — это достаточное основание.
Аналогичный вывод в отношении HKIAC Верховный суд сделал в определении от 16 декабря 2024 года по делу № А56-129797/2022 («Русхимальянс» vs Linde).
Свежая судебная практика демонстрирует тенденцию к анализу содержательной стороны разбирательства в конкретном арбитраже. Как следует из решения Арбитражного суда города Москвы от 11 июня 2025 года по делу № А40-232285/2023, даже если суды дружественной юрисдикции (в этом случае Гонконга) теоретически «открыты», их подход к толкованию договоров, в частности форс-мажорных и санкционных оговорок, может кардинально отличаться от российского. Если по праву Гонконга санкции могут рассматриваться как основание для освобождения от ответственности, то российское законодательство квалифицирует их как нарушение публичного порядка.
Яркой иллюстрацией также служит недавнее постановление Арбитражного суда Московского округа от 1 сентября 2025 года по делу № А41-62478/2024. Российская компания «Трансконтейнер», находящаяся под санкциями США и ЕС, столкнулась с тем, что отключение от SWIFT сделало невозможной уплату государственной пошлины за рассмотрение дела в суде Республики Казахстан, как того требовала оговорка. Более того, казахстанские юридические фирмы либо отказывались от представительства, либо произвольно завышали стоимость услуг. Суд признал, что эти обстоятельства в совокупности создают непреодолимое препятствие для доступа к правосудию, что позволило применить ч. 4 ст. 248.1 АПК и принять дело к производству в России.
Формирование правоприменительной доктрины вокруг ч. 4 ст. 248.1 АПК — наглядный пример становления доктрины процессуального суверенитета в ответ на вызовы, связанные с экстерриториальным применением иностранного права. Суды, отказываясь от формального толкования «неисполнимости», перешли к сущностному анализу, в рамках которого применение санкций признается доминирующим обстоятельством, порождающим системные препятствия для доступа к правосудию.
Сформировались ключевые принципы:
- Презумпция неисполнимости. Санкционный статус лица — достаточное основание для предположения о невозможности эффективной защиты в юрисдикции, применившей ограничения.
- Системность барьеров. Неисполнимость устанавливается через оценку совокупности правовых, финансовых и практических последствий введения ограничений, а не через поиск абсолютной невозможности.
- Примат публичного порядка. Арбитражное соглашение теряет силу, если его исполнение подразумевает применение правового режима, противоречащего фундаментальным основам российского правопорядка.
