Правовой вакуум и вызовы цифровых технологий
Пять лет назад только и разговоров было, что о NFT. Сегодня сдувшийся пузырь интересует кого-то разве что в попытках взыскать компенсацию потерянных средств с эмитентов, как это бывает с ценными бумагами. Уместно ли это по отношению к токенам? А может быть, их стоит понимать как алеаторные (рисковые) инструменты? Увидеть в них игру, пари, натуральное обязательство? Объявить знаком, дающими право на получение имущества, вроде номерка в гардеробе? Кажется, в первую очередь нам всем стоит договориться о терминах.
Дипфейки, искусственный интеллект, блокчейн, цифровые активы — они должны быть приведены в соответствие тысячелетним институтам гражданского права, чтобы юриста не смела волна новых цифровых конструкций. Одни считают, что для этого необходим единый комплексный закон, что-то вроде цифрового кодекса. Другие опасаются, что подобный акт едва ли будет лучше законов об информации, связи, персональных данных или биометрии, которые отличает крайняя бессистемность. Эти законы готовились на злобу дня и поэтому мало напоминают стройное изложение от общего к частному. К тому же нормы гражданского и публичного права в них идут вперемешку. Да, порой публичным регулированием легко скрутить юридическую конструкцию в бараний рог, но хорошо ли это? Уверен, что в проектируемом комплексном Цифровом кодексе гражданские и публичные нормы должны быть четко разграничены.
Другая проблема — сам предмет регулирования. Определить цифровые правоотношения не легче, чем отношения информационные. Отнести к «цифре» любые отношения, в которых задействован двоичный код? Но при таком подходе скоро никакого права, кроме цифрового, не будет. Сказать, что гражданское право в «цифре» не действует, а действует только цифровое? Но это тоже выглядит сомнительно.
Теоретически в комплексных законах гражданские, административные или уголовные нормы должны применяться, исходя из природы регулируемых правоотношений. Если отношение основано на равенстве — действует гражданское законодательство, если на власти и подчинении — административное. Однако прежде чем соотносить предмет регулирования с отраслями права, его необходимо определить, а этого как раз до сих пор и не сделано.
Интернет: от глобализации к суверенитету и обратно
Я бы выделил несколько проблемных узлов во взаимоотношениях гражданского права и цифровизации. Созданный в США, интернет изначально преподносился как система международного общения. По-настоящему глобальным и всеобщим он стал в эпоху Web 2.0, когда к сети оказались подключены мобильные гаджеты, а ключевыми игроками стали международные платформы и социальные сети. В этот момент многие страны почувствовали себя ущемленными, ведь все отношения переместились в Сеть, где США оставались главным стейкхолдером. Китай выстроил свой великий китайский файрвол, Россия начала выборочно блокировать ресурсы, которые считает вредными, ЕС вводит все новые ограничения для интернет-гигантов.
Кажется, пользователи интернета разбредаются по национальным квартирам, и это вполне закономерно: мы не признаем биткоин, американцы не признают цифровой рубль.
Но я полагаю, что это только один из витков спирали и на следующем этапе общение в сети может снова стать глобальным. Я связываю это с развитием нейроперевода. Кажется, об эпохе Web 3.0 будет уместно говорить как раз тогда, когда нынешние цифровые переводчики усовершенствуются настолько, что проблема языкового барьера полностью исчезнет: появятся своеобразные универсальные субтитры, позволяющие людям разных национальностей общаться без потери смысла. Именно тогда могут появиться новые международные конвенции, связанные с интернетом. Иначе говоря, объединение произойдет, но уже на новых, равноправных основаниях. Как говорил Ленин: «Прежде чем объединяться, нужно размежеваться».
Этика, мошенничество и новые субъекты права
Цифровизация ставит и этические вопросы. Люди боятся технологий, потому что видят, насколько они становятся уязвимы для мошенников. Все популярнее уход из соцсетей, отказ от смартфонов, самозапрет на кредиты и сделки с недвижимостью. Вновь обращаясь к ленинской терминологии, должны ли мы запрещать подобный «отзовизм», бороться с ним? Не думаю. У человека должно быть право получить госуслугу или заключить сделку в традиционной форме. Единственное, что мы можем объяснять и создавать, — положительные стимулы.
Но важный факт в том, что львиная доля мошенничеств связана вовсе не с компьютерами, а с наследием СССР. Так сложилось, что на постсоветском пространстве русский язык остается лингва франка (используется для коммуникации между людьми), и мошенники в иностранных юрисдикциях могут легко совершать преступления в России, прибегая к методам социальной инженерии. Инструментами они при этом могут пользоваться любыми.
Цифровизация также должна определиться со своим отношением к субъектам гражданского права. Ведь кроме граждан, организаций и государственных образований в цифровые отношения вовлечены аватары, дипфейки и децентрализованные автономные сообщества (DAO). Как быть, если мой дипфейк меня дискредитирует, неся какую-то чушь? Где искать участников DAO, коль скоро это сообщество носит неформальный характер? Вопросов, как всегда, больше, чем ответов.
Объекты, вещные права и цифровые сделки
Не легче дело обстоит с объектами цифровизации. Можем ли мы вообще говорить о самостоятельном цифровом объекте? Как различить объект, субъект, технологию? А чем цифровой объект отличается от реального объекта в цифровой форме? Это ведь крайне актуальный вопрос о том, в какой мере права на объект (скажем, цифровой актив) признаются вне информационной системы. Четкого ответа пока нет, и все это очень существенно отличается от привычного нам гражданского права.
Сюда же примыкает тема вещных прав в условиях цифровизации. Вещные права считаются основой стабильности. А может ли такими свойствами обладать цифровой объект? Кажется, многим хотелось бы получить такой токен, который принадлежит только им и не может быть реализован без их воли. Подобное овеществление токена могло бы среди прочего превратить его в привлекательный объект обеспечения.
Важнейшая тема — цифровизация и договоры. Почему-то в связи с «цифрой» в первую очередь вспоминают о смарт-контрактах, которые едва ли составляют более 0,1% сделок в электронной форме. Основная часть таковых — это обычная электронная коммерция.
При этом, если госсектор может автоматически отослать пользователя к «Госуслугам», частным сайтам, платформам, маркетплейсам, приходится изобретать собственные способы фиксации отношений, аутентификации пользователей. Некоторые из этих методик интуитивно понятны, другие — сложны; в одних воля человека домысливается, в других волеизъявление требует четкой артикуляции.
Проблематичным остается вопрос наследования. Некоторые цифровые объекты, что бы мы под ними ни понимали, можно передать по наследству уже сейчас. Такую возможность в том, что касается аккаунтов, в частности, предоставляют сервисы Apple и Google. А как быть с наследованием холодных кошельков с криптовалютой? Будет ли такое имущество учитываться в общей наследственной массе или понадобится особый порядок?
Интеллектуальное право в цифре: упадок абсолютности
Наконец, важнейшая тема — соотнесение цифрового права с интеллектуальным. Сегодня интеллектуальные права на результаты творческой деятельности фиксируются и оборачиваются в цифровой форме. То же можно сказать о самих объектах, которые зачастую изначально созданы в «цифре». Все это оказывает мощное воздействие и на регулирование, которое адаптируется к реалиям стриминговых платформ, онлайн-кинотеатров и бирж контента.
В цифре интеллектуальное право все меньше проявляет себя как абсолютное и все больше — как относительное. Это возвращает нас к вопросу о размежевании рынков и интернет-пространства, где правообладатель может в волюнтаристском порядке (по личному усмотрению) отключить от сервиса, прервать действие лицензии или отказать в выдаче таковой по признаку гражданства, проживания в той или иной стране. Вы можете приобрести автомобиль, но компьютерная система, которая им управляет, будет отключена из соображений политической конъюнктуры. А сможете ли вы взыскать компенсацию через суд? Ведь это уже не вопрос интеллектуальной собственности, а вопрос общего гражданского права.
Даже если не касаться вопроса санкционных и квазисанкционных ограничений, смогу ли я получить компенсацию, если облачный сервис, с которым я работал, попросту закроется? Как будет выглядеть такое банкротство? Смогу ли я стать конкурсным кредитором? Как видим, проблем очень много, и большинство из них связаны с трендом на снижение абсолютности и рост относительности интеллектуального права в «цифре».
Перечисленные проблемы — от этических дилемм цифровизации до трансформации интеллектуального права — требуют не только теоретического осмысления, но и практических навыков работы с новыми юридическими конструкциями. Поэтому я разработал программу повышения квалификации «Гражданское право и цифровизация 3.0», где разбор кейсов идет параллельно с изучением фундаментальных основ — от вещных прав в блокчейне до правовых рисков нейросетевых технологий.
В этом году мы собрали группу уже в третий раз. Слушатели изучают, как применять классические гражданско-правовые нормы к токенам, DAO и смарт-контрактам, анализируют кейсы по наследованию цифровых активов, защите прав в условиях блокировки лицензий и банкротства облачных сервисов. Мы уделяем внимание не только текущему законодательству, но и трендам вроде Web 3.0, нейроперевода и цифровой этики. Программа помогает не только адаптироваться к изменениям, но и формировать правовые подходы будущего — от оформления прав на алгоритмы до работы с международным регулированием.
