Общее устройство тюрьмы
В 1870-е годы в Литовском замке было два основных отделения — мужское и женское. В мужском содержались приговоренные к арестантским отделениям и каторжные перед высылкой. Последних определяли в замок временно — для религиозного обряда и обряда публичной (гражданской. — Прим. ред.) казни. Их размещали отдельно, старались ограничить их контакты с постоянными арестантами.
Женское отделение предназначалось для приговоренных к рабочему дому, тюрьме и аресту. В отличие от мужского отделения, где отбывали заключение только взрослые, в женском находились и девочки до 17 лет. Специальные условия для несовершеннолетних предусмотрены не были, но «наиболее молодые», в том числе среди взрослых, содержались отдельно, и внимания со стороны администрации им уделялось больше.
Кроме того, при замке находилась тюремная больница, куда попадали арестанты из полицейских частей и пересыльных тюрем.
Рассчитанный изначально почти на 800 человек, со временем Литовский замок из-за перепланировок фактически мог вместить только 500, а больница — 155. При этом реальное количество заключенных процентов на 30 превышало нормы.
Помимо арестантских камер, в замке находились мастерские, кухня, прачечная, баня, квасная, пекарня, больница, аптека, цейхгаузы, контора, четыре церкви различных вероисповеданий, школы, покойницкая, анатомический кабинет и квартиры служащих.
Во главе администрации Литовского замка находился смотритель с двумя помощниками. Штат состоял из городовых, охраняющих здание, унтер-офицеров, дежурящих в отделениях в качестве надзирателей, низших служителей (приставников), чинов канцелярии, больничного персонала, священников и других. Повара, кухарки, дворники и пекари назначались из числа заключенных.
Дисциплина, распорядок дня и права заключенных
Надзор за арестантами, безусловно, был основной задачей тюремной администрации. Традиционно помимо охраны здания и отдельных помещений он включал ежедневные поверки. Надзирателей было достаточно много: на одного приставника в среднем приходилось 6–8 заключенных. Впрочем, причина такого соотношения не вполне ясна, так как, если верить авторам, свободу передвижения по тюрьме практически не ограничивали. Арестантов, кроме каторжников, не запирали в камерах, и в свободное время они могли спокойно ходить по замку в границах своего отделения. А особенности расположения здания тюрьмы, где часть окон выходила на улицу, и вовсе позволяли заключенным при определенных условиях общаться с прохожими.
Арестантов, кроме каторжников, не запирали в камерах, и в свободное время они могли спокойно ходить по замку в границах своего отделения.
Хотя женщин и мужчин старались максимально обособить друг от друга, полной изоляции и здесь достичь не удавалось. Например, они могли пересекаться в церкви, и это считалось одной из главных проблем: влечение полов превалировало над религиозными обрядами и, по мнению администрации, самым негативным образом влияло на духовное воспитание заключенных.
Повседневная тюремная жизнь была регламентирована, на стенах висели таблицы с распорядком дня и обязанностями заключенных, но установить реальное положение дел по этим регламентам не всегда оказывалось возможным. Часть мер выглядела избыточной: например, трудноисполнимым было требование к арестантам не разговаривать между собой и не смеяться; некоторые меры в действительности представали более либеральными, чем в инструкциях.
Распределение дня в тюремном замке
Утвержденный распорядок дня предусматривал время для работы заключенных, приема пищи, молитв, прогулок, свиданий и подобного (см. изображение). Коротко комментируя «табель», авторы отмечали: «Распределение дня не совсем точно исполняется на практике. Так, во-первых, школа бывает не два раза в неделю, а ежедневно, кроме субботы; далее арестанты гуляют не в определенные часы, а когда хотят или могут, и не строем, а как попало, а потому могут и вовсе не гулять; наконец, показанные в праздники 5½–7½ часов вечера работы, благотворительные лекции и объяснения законов остаются пока в области желания».
Представленная авторами картина выглядит в определенной мере идиллической: создается ощущение, что у арестантов вообще было больше прав, чем обязанностей. Право беспрепятственно ходить по замку, право свободных прогулок, право не работать и не учиться, как мы увидим ниже. Одним из самых широких признавалось право заключенных на свидания и переписку. Раз в неделю, по воскресеньям, были предусмотрены общие свидания в специальной комнате; кроме того, можно было ходатайствовать о личных свиданиях в любой другой день. Каких-либо ограничений, касающихся статуса посетителей или частоты свиданий, в нормативных документах не существовало, отказать в свидании могли только за провинности. В среднем арестанты могли видеться с родственниками или знакомыми два раза в неделю. Ограничений на переписку тоже практически не было, письма перлюстрировали, но отправлять их, а также различные прошения и жалобы можно было сколько угодно.
Дисциплинарные взыскания в тюрьме в основном были направлены на ограничение имеющихся прав, например права на свидания или расходование тюремного заработка. Карцеры, замена еды хлебом и водою, а также наказания розгами тоже практиковались, но, как отмечается, гораздо реже.
Работа, обеспечение и продовольствие
Уставом о содержании под стражей непрерывная занятость арестантов рассматривалась как важнейшее средство их нравственного исправления, но на практике это соблюдалось частично. Обязательными считались только работы на интендантство, где тюрьма должна была изготовить необходимое количество комплектов обмундирования, и хозяйственные дела. Поэтому только у трети заключенных был 10-часовой рабочий день, другие или были заняты непродолжительное время, или бездельничали.
В замке было несколько мастерских: портняжная, сапожная, слесарная, столярная и картонажная. В некоторых из них существовала система подрядов, другие обеспечивали только тюремные нужды. Женщины занимались шитьем, вышиванием и вязанием по заказу разных ведомств и выполняли хозяйственные обязанности в своем отделении.
Зарабатывали арестанты по-разному. Например, в швейных и сапожных мастерских, работавших по заказу интендантских ведомств, получали на руки от 9 до 15 копеек в месяц. Это была треть личного заработка, две трети отчислялись в казну и на устройство мастерских. Чуть лучше ситуация была, если заказы делались не интендантами, а отдельными полками или обмундировальными мастерскими. В картонажных мастерских арестанты получали порядка 1–2 рублей в месяц. За хозяйственные работы и изготовление одежды и обуви для заключенных плата устанавливалась администрацией тюрьмы. Камеры и коридоры убирали бесплатно.
Содержание одного арестанта составляло примерно 122 рубля в год. В тюрьме обеспечивали формой с разноцветными обшивками курток для разных категорий заключенных, обувью и постельным бельем. На питание выделялось порядка 6–7 копеек в день на человека. Пища, которую готовили на эти деньги, была «не изящна, но достаточно сытна и довольно вкусна». На завтрак арестанты получали часть полагавшегося на весь день хлеба (дневная норма составляла 2,5 фунта — чуть больше 1 кг), в обед — щи или другой суп, на ужин — кашу. По воскресеньям и праздникам кашу подавали и к обеду. Питание за свой счет не разрешалось, но заключенные могли тратить заработанные деньги, а также деньги, которые отбирались у них при приеме в тюрьму, на чай, сахар и некоторые другие товары. Это право ничем не ограничивалось, и арестанты, по свидетельствам исследователей, могли жить в тюрьме вполне роскошно, расходуя все имеющиеся средства и зачастую выходя из тюрьмы без копейки в кармане.
Но в целом условия тюремного быта явно оставляли желать лучшего. Керосиновых ламп для освещения было мало, печи требовали много топлива и плохо сохраняли тепло. А упоминание грязных помещений, спертого воздуха, примитивного устройства отхожих мест и параш в камерах наконец-то возвращало читателей к мысли, что речь идет все же о тюрьме.
Школа и духовно-нравственное воспитание
Школьные занятия, предусмотренные распорядком дня, обязательными не были, желающих учиться было немного, и в классах находились всего 4–5 человек в мужском отделении и порядка 25 — в женском.
Заключенных учили чтению, письму и арифметике. Программа была элементарной, но довольно разнообразной. Например, на уроках русского языка нужно было читать, пересказывать, писать изложения и учить стихотворения. На уроках арифметики — решать задачи на четыре действия и пользоваться счетами. Наиболее способные ученики за несколько месяцев осваивали азы грамотности.
При школе находилась библиотека, основную часть которой составляли учебники и духовно-нравственная литература. Фонд пополнялся за счет пожертвований, и в целях контроля над содержанием литературы все поступления визировались заведующим библиотекой священником. Книги выдавались учителями под запись, иногда устраивались коллективные чтения.
Для религиозных потребностей арестантов в тюрьме имелись православная церковь, лютеранская кирка, католическая каплица и татарская мечеть. Богослужения устраивались по воскресным и праздничным дням, накануне праздников, в течение Страстной и Святой недель. Помимо этого, заключенные могли беседовать со священником и самостоятельно читать религиозную литературу. Различные благотворительницы, посещающие заключенных, тоже уделяли большое внимание чтению духовно-нравственных книг. «В заботах о душевном спасении арестантов нет недостатка, — писали авторы. — Напротив, в этом отношении можно жаловаться на слишком большое усердие, приводящее к тому, что когда к арестанткам приходит читать учительница, то они ее Христом Богом умоляют не читать им опять чего-нибудь священного».
«В заботах о душевном спасении арестантов нет недостатка. Напротив, в этом отношении можно жаловаться на слишком большое усердие, приводящее к тому, что когда к арестанткам приходит читать учительница, то они ее Христом Богом умоляют не читать им опять чего-нибудь священного».
Воспитанию заключенных должны были способствовать и туманные картины по воскресным и праздничным дням (проекция изображений на различную тематику, которая была предшественницей кинематографа и могла сопровождаться чтениями, музыкой. — Прим. ред.). И хотя изображения на экране при помощи «волшебного фонаря» (проектора) были в то время достаточно распространены, демонстрация туманных картин в пенитенциарных учреждениях представляет особый интерес. Шумахер и Вебер не останавливаются подробно на этом пункте арестантского распорядка, но мы можем посмотреть, что писал об этом журнал «Нива» чуть позже, в 1898 году (Тюремная старина. С.-Петербургский (Литовский) тюремный замок в 70-х годах прошлого столетия // Тюремный вестник. 1906. № 1).
Чтения с туманными картинами для заключенных Владикавказской областной тюрьмы (не Литовский замок) // Нива. 1898, № 11
«В ст. 91 устава о содержащихся под стражею тюремным комитетам указано заботиться о том, чтобы «заключение вело арестантов к нравственному исправлению, а не служило к их ожесточению». Опыт многочисленных русских городов показал за последнее время, что народные чтения с туманными картинами как нельзя более отвечают духовной потребности простолюдина и являются могучим средством для его умственного и нравственного совершенствования. Если польза этих чтений бесспорно установлена относительно свободного гражданина, то несравненно глубже и неотразимее она должна сказаться относительно узника, томящегося в тюремном заключении. <…> Содержанием чтений служат рассказы русских писателей, статьи по истории, географии, естествознанию, священной истории и подобное».
Как отмечалось, слушатели относились к чтениям «с самым глубоким вниманием и даже благоговением». И это было, по всей видимости, тем видом досуга, где сходились интересы администрации и заключенных. Первая с успехом могла отчитываться о воспитательном значении туманных картин, а для арестантов такое «кино», возможно, было не только атрибутом праздника, но и праздником само по себе.
Филантропическая тюрьма
Подводя итоги, авторы теоретизировали: «В истории развития тюрьмы различают обычно три периода: устрашительный, филантропический и политический. В течение первого периода тюрьма преследовала одну только цель — удаление преступника из общества, не заботясь затем ни о материальном, ни о нравственном его состоянии, ни об устранении причин, вызвавших его преступление. Филантропический период уже признает арестанта человеком со всеми его естественными, неотъемлемыми правами и потому возлагает на тюрьму обязанность пещись как о том, чтобы заключенные получали хорошую одежду и здоровую пищу, так и о нравственно-религиозном спасении их душ. <…> Новое [третье] направление в развитии тюрьмы — политическое. Признавая совершенно справедливыми заботы государства о нравственном и материальном состоянии заключенных, политический период не забывает в то же время и того, что тюрьма должна не столько содержать арестантов, но вести их к известным целям, и что рядом с заботами об исправлении она должна преследовать и карательные цели, то есть должна представлять настолько стеснительный элемент для преступника, чтобы он почувствовал невыгодные последствия преступления».
«В каком же периоде развития находится Литовский замок?» — спрашивали авторы и констатировали, что совсем недавно устрашительный период благодаря усилиям правительства сменился филантропическим со всеми его достоинствами и недостатками. Совершенствование арестантского быта хорошо до определенного момента; если же тюрьма становится привлекательным местом для преступников, то этим наносится громадный вред самой идее тюремного предназначения.
Совершенствование арестантского быта хорошо до определенного момента; если же тюрьма становится привлекательным местом для преступников, то этим наносится громадный вред самой идее тюремного предназначения.
По мнению исследователей, свободный режим содержания арестантов, необязательность работ и обучения, право заключенных приобретать товары за собственные деньги, возможность два раза в неделю видеться с родными и другие проявления свободы вплоть до свободы курить когда и где угодно привели к тому, что Литовский замок не достигал карательных целей почти ни в чем. С рекомендациями по поводу дальнейшего развития пенитенциарного учреждения авторы воздержались, посоветовав лишь уделить внимание санитарному состоянию замка и воздуху, которым дышат арестанты. То, что чувствовал обонянием посетитель тюрьмы, к филантропической ее сущности отношения не имело.
Автор: Ольга Арсентьева.