20 ноября 2010 года в Конституционном Суде РФ завершил свою работу XIII Международный форум по конституционному правосудию "Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод в XXI веке: проблемы и перспективы применения".
Как сообщила пресс-служба КС РФ, в течение трех дней более 100 специалистов — судьи конституционных судов 16 стран мира и эксперты в сфере конституционного права — обсуждали актуальные проблемы развития конституционного контроля и практику применения Конвенции о защите прав человека и основных свобод в национальных правовых системах.
Особый интерес участников форума вызвали различные аспекты философии Европейской Конвенции и принципа субсидиарности, а также вопросы права толкования конституционными судами и Европейским Судом по правам человека. Оживленная дискуссия развернулась вокруг основных докладов председателя Европейского Суда по правам человека Жан-Поль Коста и председателя Конституционного Суда Российской Федерации Валерия Зорькина, затронувших важные проблемы разногласий национальных и наднациональных судов, а также необходимость их преодоления в конструктивном диалоге.
Ниже следует текст доклада на данном мероприятии главы КС РФ Валерия Зорькина, посвященный "имплементации решений Европейского Суда по правам человека в правовую систему Российской Федерации"
В. Зорькин "подчеркнул, что Конституционный Суд Российской Федерации всегда был и остается сторонником глубокого конструктивного диалога со Страсбургским Судом. И выражает полную уверенность в том, что подобный диалог ничем не будет омрачен в ближайшее время. Россия сделала необходимые шаги в сторону подобного диалога и вовсе не желает подвергать сомнению правильность своего исторического выбора. Мы ратифицировали Европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод в 1998 году. Недавно был ратифицирован Протокол № 14. Таким образом, Конвенция стала составной частью нашей правовой системы.
Да, Российская Федерация лишь подписала, но не ратифицировала Протокол № 6, касающийся отмены смертной казни в мирное время. Но, как известно, в конце 2009 г. КС ввел по сути бессрочный мораторий на смертную казнь. Это было непростое решение. Большинство российских граждан требуют сохранения смертной казни. Недавнее дикое массовое убийство людей, в том числе малолетних детей в Краснодарском крае вновь вызвало волну требований применения смертной казни. Но Россия вынуждена выполнять свои международные обязательства. И здесь мы будем сопрягать наше правовое пространство с европейским полем.
Еще раз хочу заявить о нашей готовности обеспечивать подобное сопряжение в интересах сограждан, чьи права и свободы ущемляются в силу чьей-то косности и зловредности. Конституция требует от КС деятельности по защите подобных прав и свобод. И мы всегда стремились выполнять свой конституционный долг. К нам обращаются граждане России, чьи права нарушены — и мы устраняем эти нарушения. Как в диалоге со Страсбургским Судом, так и собственными усилиями.
Мы исходим из того, что нарушения прав и свобод могут быть связаны с дефектами того или иного российского закона. И что подобные дефекты надо исправлять. Мы можем и должны этому способствовать, ибо после выявления дефектов закона его судьба, проверка его конституционности — именно наша прерогатива. ЕСПЧ может указать на дефекты нашего законодательства? Что ж, мы будем ему только благодарны! Мы не проявляли и не собираемся проявлять чиновной замкнутости, не пытаемся защитить "чести мундира". Приведу лишь некоторые конкретные примеры.
Постановлением от 20 ноября 2007 года Конституционный Суд признал неконституционными положения Уголовно-процессуального кодекса, не позволявшим лицам, к которым применяются принудительные меры медицинского характера (по заключению психиатров), лично участвовать в уголовном процессе и судебном заседании, знакомиться с материалами дела, заявлять ходатайства и обжаловать принятые решения.
По существу, данное решение КС можно рассматривать как исполнение постановления ЕСПЧ от 20 октября 2005 г. по делу "Романов против России". Именно в нем было указано, что присутствие заявителя в судебном заседании является необходимым условием для того, чтобы судья лично мог убедиться в его психическом состоянии и принять справедливое решение. Данная правовая позиция была воспроизведена Конституционным Судом. Таким образом, КС, рассматривая вопрос о конституционности ряда норм УПК, одновременно разрешил вопрос о приведении его в соответствие с европейскими стандартами.
Своего рода исполнением постановлений ЕСПЧ по делу "Рябых против России", "Волкова против России", "Засурцев против России" и др. следует считать постановление КС № 2-П от 5 февраля 2007 г., в котором федеральному законодателю предписано реформировать надзорное производство. КС указал, что ратифицируя Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, Российская Федерация признала юрисдикцию Европейского суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов (Федеральный закон от 30 марта 1998 года № 54-ФЗ). Таким образом, не только положения Конвенции о защите прав человека и основных свобод, но и решения ЕСПЧ в той части, в какой ими, исходя из общепризнанных принципов и норм международного права, дается толкование содержания закрепленных Конвенцией прав и свобод, включая право на доступ к суду и справедливое правосудие, являются составной частью российской правовой системы., а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права.
В постановление Конституционного Суда от 21 января 2010 г. № 1-П проанализированы правовые позиции ЕСПЧ по делам, связанным с отменой вступивших в законную силу судебных решений вследствие изменения толкования высшим внутригосударственным судебным органом норм права, на которых указанные решения были основаны. Именно этот анализ и лег в основу правовой позиции Конституционного Суда по данному делу. При этом Конституционным Судом был сделан важнейший с точки зрения реализации конституционных гарантий вывод о недопустимости придания обратной силы судебному толкованию нормы, данному высшим судебным органом, ухудшающему положение лица в его отношениях с государством. Этот вывод Конституционный Суд сделал именно с учетом правовых позиций Европейского Суда.
В России надежно обеспечен пересмотр судебных решений по результатам решений ЕСПЧ. Последний пробел в имплементации решений ЕСПЧ устранен постановлением КС от 26 февраля 2010 г. по делу о проверке конституционности статьи 392 ГПК. При этом важно следующее. Каждое решение ЕСПЧ, установившее нарушение прав человека, влечет два последствия: это, во-первых, финансовая санкция для государства, во-вторых, принятие решения внутригосударственными органами о восстановлении нарушенного права. Постановление КС исходит из того, что в любом случае дело о пересмотре внутригосударственных судебных решений нужно принимать к рассмотрению, а уже суд в каждом конкретном случае определит, сделано ли все необходимое для того, чтобы право было восстановлено. Внедрение многих подходов и позиций Европейского Суда в ткань российского правового пространства происходит непросто. Большинство правоприменителей не готовы вот так, напрямую, этими подходами и позициями руководствоваться как обязательными. Этому есть причины и содержательного и технического свойства. Не будем забывать и о том, что официальный перевод постановлений ЕСПЧ в России отсутствует.
В этих ситуациях КС выступает своего рода посредником, адаптируя к реалиям нашей сегодняшней жизни подходы и правовые позиции ЕСПЧ. В своей практике КС активно использует правовые позиции Страсбургского Суда, выработанные в его решениях по конкретным делам. Кроме того, зачастую при выработке концепции решения принимаются во внимание общие подходы ЕСПЧ по той или иной группе вопросов. Безусловно, учитываются — и в первую очередь — те решения Страсбургского Суда, в которых признаются нарушения Конвенции со стороны России. Здесь до последнего времени не возникало какого-то противоречия между этими позициями ЕСПЧ и ролью и задачами КС, поскольку речь идет о защите прав человека как конституционных и конвенционных ценностях, которые мы призваны охранять.
Диалог этот всегда был двусторонний. Здесь не может быть улицы с односторонним движением. Если КС активно ссылался на практику Европейского Суда по правам человека, то и ЕСПЧ достаточно часто в своих решениях по России ссылался на наши решения.
О некоторых противоречиях в практике Европейского Суда по правам человека и Конституционного Суда
1. За весь предшествующий период участия России в Европейской Конвенции по правам человека не было случаев, когда решение Конституционного Суда Российской Федерации вызвало бы сомнение со стороны Европейского Суда по правам человека. Вплоть до октября 2010 г. выводов о том, что гарантированные Конвенцией права человека и основные свободы были нарушены в связи с решениями Конституционного Суда, Европейским Судом сделано не было.
Но ситуация, возникшая после принятия Европейским Судом постановления от 7 октября 2010 года по делу "Константин Маркин против России", изменилась кардинальным образом.
Впервые Европейский Суд в жесткой правовой форме подверг сомнению решение Конституционного Суда РФ.
В определении от 15 января 2009 г. № 187-О-О, принятом в связи с жалобой гражданина Константина Маркина, Конституционный Суд отметил, что российское правовое регулирование, предоставляющее военнослужащим-женщинам возможность отпуска по уходу за ребенком до достижения им трехлетнего возраста и, по общему правилу, не признающее такое право за военнослужащими-мужчинами (они могут воспользоваться лишь кратковременным отпуском), не нарушает положения Конституции о равенстве прав и свобод независимо от пола.
Основного внимания здесь заслуживал вопрос, насколько правомерно общее ограничение прав всех военнослужащих-контрактников, связанное с запретом на использование трехгодичного отпуска по уходу за ребенком, т.е. не означает ли такое ограничение дискриминацию военнослужащих по сравнению с представителями иных профессий.
При ответе на этот вопрос Конституционный Суд, учитывая особый характер деятельности военнослужащих, вполне мог ограничиться общими рассуждениями о соразмерности между ограничениями прав военнослужащих и необходимостью защиты таких публичных интересов, как обеспечение обороны страны и безопасности государства в смысле ч.3 ст.55 Конституции, признающей конституционный характер ограничения прав человека в этих целях. Уступка же законодателя в сторону женщин-военнослужащих, направленная на защиту интересов соответствующей группы детей, во-первых, отвечает, смыслу ст.38 Конституции, согласно которому государство гарантирует особую защиту материнства и детства, и, во-вторых, не ведет к нарушению прав других социальных групп, что соответствует требованию ч.3 ст.17 Конституции. Системное толкование названных статей применительно к рассматриваемой проблеме позволяет сделать следующий вывод: если интересы какой-то группы детей могут быть защищены без ущерба интересов других лиц и конституционных ценностей общего блага, то из ч.1 ст.38 Конституции следует обязанность государства принять все возможные меры к такой защите.
Поскольку заявителю по делу Маркина де-факто отпуск по уходу за ребенком все-таки был предоставлен, основным выводом Европейского Суда по данному делу, имеющим выраженный правовой эффект на будущее, является вывод о том, что "рассматриваемое российское законодательство не является совместимым с Конвенцией и обнаруживает широко распространенную в правовом механизме проблему, касающуюся значительного числа людей". Помимо присуждения в пользу заявителя справедливой компенсации, Суд рекомендовал Правительству-ответчику внести изменения в законодательство с целью положить конец дискриминации в отношении военнослужащих мужского пола в том, что касается их права на отпуск по уходу за ребенком (заметим, что речь идет не о пилотном постановлении).
Какие правовые последствия вытекают из этого решения ЕСПЧ? Прежде всего, надо отметить, что хотя ЕСПЧ упрекнул Конституционный Суд в том, что он не привел статистику и мнения экспертов в обоснование своего решения. Но сам ЕСПЧ также принял решение без учета какой-либо статистики и экспертизы, т.е. не просчитал последствия своего решения. Допустим, что Россия, следуя ожиданиям (а, по сути, требованиям) ЕСПЧ, признает за всеми военнослужащими-мужчинами, воспитывающими детей без матери (включая и тех, кто просто развелся с женой) право на трехгодичный отпуск по уходу за ребенком. А со временем выяснится, что число мужчин-военнослужащих, желающих воспользоваться таким отпуском слишком велико (что вполне вероятно, учитывая динамику разводов и в целом деформацию института семьи). Более того, нельзя исключить, что по этой же логике обеспечения пользования правами "без какой-либо дискриминации по признаку пола" ЕСПЧ обяжет Россию принять аналогичное решение по всем военнослужащим-мужчинам.
Если такое положение дел поставит под угрозу оборону страны и безопасность государства, то по логике ЕСПЧ, Россия уже не сможет в сложившейся ситуации защитить институт детства в доступных для страны пределах (т.е. путем предоставления отпуска женщинам-военнослужащим) и вынуждена будет ввести запрет на отпуск по уходу за детьми для всех военнослужащих. Будет ли это тем торжеством юстиции, во имя которого не жалко разрушить мир? Думаю, что это будет торжеством неверно понятой трактовки правового принципа формального равенства в ущерб тем социальным интересам (в данном случае — интересам российских детей), которые можно было защитить без ущемления интересов других лиц и конституционных ценностей общего блага.
Таким образом, Суд в генерализации своих выводов вышел далеко за рамки конкретного дела. Как известно, такими полномочиями статья 46 Конвенции Суд не наделяет, и пока механизм такого "нормативного" предписания используется лишь при вынесении пилотных решений, возможность принятия которых была легализована Протоколом № 14. Однако пилотные решения появляются лишь в случае проблемы системного характера, проблемы, проявившейся во многих делах. Особенно неоднозначной становится ситуация, когда Суд в конкретном деле не просто оценивает нормы закона как противоречащие Конвенции, но и дает предписание законодателю об их изменении, при том, что вопрос о конституционности данных норм ранее был предметом рассмотрения Конституционного Суда.
2. Не могу не остановиться еще на одном решении ЕСПЧ. Речь идет о решении Большой палаты ЕСПЧ от 17 мая 2010 г. по известному делу партизана-антифашиста А.А. Кононова (Россия была третьей стороной по данному делу).
Этим решением ЕСПЧ счел правомерным осуждение национальными судами Латвийской Республики гражданина Российской Федерации А.А.Кононова. При пересмотре первоначального, вынесенного Европейским Судом в пользу Кононова решения (обжалованного латвийской стороной), Большая Палата ЕСПЧ, в частности, отметила, что заявитель и его отряд в соответствии с принятыми в 1944 г. принципами и нормами международного права не могли осудить нацистских пособников заочно, а имели право только арестовать их, обеспечить им справедливое судебное разбирательство и привести приговор в исполнение (п. 222 решения). Большая Палата, по сути, признала допустимой ссылку национальных судов Латвии на положения принятых лишь в 1949 г. Женевских конвенций, мотивируя это тем, что уже к 1944 году соответствующий указанным конвенциям правовой режим якобы уже "фактически сложился". ЕСПЧ также отметил, что, несмотря на то, что советское национальное право не содержало необходимых отсылок к международному праву, в том числе к обычаям военного времени, а соответствующие международно-правовые положения не были официально опубликованы в СССР (в том числе и в Латвийской ССР), сами по себе указанные выше международные нормы (в том числе и обычаи) были достаточными для установления уголовной ответственности Кононова (п. 237 решения). Наконец, "принимая во внимание, что Кононов был сержантом Советской Армии, командовал отрядом, основной деятельностью которого являлись военный саботаж и пропаганда", Суд счел, что он "мог предвидеть, что совершенные им в 1944 г. действия могут быть квалифицированы как военные преступления" (п. 238-239 решения).
В связи с этим остановлюсь лишь на основных противоречиях и "дефектах" данного решения ЕСПЧ.
Рассматриваемое решение не учитывает основополагающие принципы уголовной ответственности, выраженные как в современном международном праве и имплементированные в конституционный правопорядок России. Прежде всего это общепризнанный фундаментальный принцип уголовной ответственности — "nullum crimen, nulla poena sine lege" (нет преступления и нет наказания без указания на то в законе) и связанный с ним запрет обратной силы уголовного закона, устанавливающего или отягчающего уголовную ответственность. ЕСПЧ, допуская обратную силу таких норм, фактически возвращает нас к средневековой и тоталитарной практике объективного вменения и, значит, привлечения к ответственности в тех случаях, когда обвиняемый просто не мог считать свои действия противоправными.
Рассматриваемое решение Большой Палаты ЕСПЧ по делу "Кононов против Латвии" имеет далеко идущие последствия. Поскольку военнослужащие стран антигитлеровской коалиции уравниваются с военными преступниками, осужденными Нюрнбергским и другими трибуналами, данное решение означает ревизию результатов Второй Мировой Войны. По сути оно является пересмотром того международного консенсуса между государствами, который сложился по итогам Войны. Такой пересмотр не может вершиться по воле ЕСПЧ.
Пути разрешения противоречий
С учетом этих новых проблем, ранее не возникавших в российской практике конституционного контроля, необходима углубленная разработка вопросов разграничения юрисдикции национальных конституционных судов и Европейского Суда, в том числе по вопросу о пределах обязательной силы правовых позиций ЕСПЧ, излагаемых им в решениях при толковании Конвенции и Протоколов к ней — применительно к случаям, когда такое толкование вступает в противоречие с толкованием Конституции, выработанным Конституционным Судом.
Здесь следует обратиться к опыту других европейских конституционных судов.
Так Федеральный Конституционный Суд ФРГ в решении от 14 октября 2004 г., рассмотрев конституционную жалобу заявителя Гергюлю (кстати, как и жалоба Маркина, тоже по семейным вопросам), поданную уже после вынесения постановления ЕСПЧ, сформулировал необычно жесткую позицию в отношении мотивировки, юридической силы и исполнения в Германии постановлений ЕСПЧ.
Особое внимание ФКС уделил вопросу о том, обладает ли постановление Европейского Суда по правам человека такой юридической силой, которая отменяла бы окончательные и вступившие в законную силу постановления германских судов.
Согласно правовой позиции ФКС, "основной закон имеет целью интеграцию Германии в правовое сообщество мирных свободных государств, но он не предусматривает отказа от суверенитета, закрепленного прежде всего в Германской Конституции. Следовательно, не противоречит цели приверженности международному праву, если законодатель, в порядке исключения, не соблюдает право международных договоров при условии, что это является единственно возможным способом избежать нарушения основополагающих конституционных принципов".
Данная правовая позиция, связанный с делом Гергюлю, конструктивна, поскольку она опирается на конституционный принцип государственного суверенитета, на принцип верховенства конституции в системе нормативных правовых актов государства и одновременно на принцип приоритета прав человека. Показательно, что завершая свое выступление на конференции в Москве "Единое правовое пространство Европы и практика конституционного правосудия" в 2006 г., тогдашний председатель ФКС Х.-Ю.Папир отметил, что "мерой вещей" в вопросе согласования европейского и национального правопорядков должна быть защита прав и свобод человека и гражданина.
Дискуссии, прозвучавшие на Международной конференции "Единое правовое пространство Европы и практика конституционного правосудия" в октябре 2005 г., показали отсутствие единства в вопросе разграничения юрисдикции национальных конституционных судов и Европейского Суда по правам человека, а также в вопросе соотношения национального и наднационального (интеграционного) права. В настоящее время на европейском правовом пространстве формируются разные модели соотношения и взаимодействия национальных правовых систем с Европейской Конвенцией, предполагающие придание Конвенции статуса обычного национального закона, признания приоритета Конвенции над текущим национальным законодательством, приравнивание Конвенции по ее юридической силе к Конституции страны и, наконец, признание за ней статуса своего рода наднациональной конституции в сфере прав человека.
Согласно российской Конституции (ч.1 ст.15), именно Конституция имеет высшую юридическую силу в системе правовых актов. А как следует из ч.4 ст.15, составной частью правовой системы России являются общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры (в данном случае — Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод); если международным договором Российской Федерации предусмотрены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора.
При этом сама Конвенция обязывает страну исполнять обязательные постановления Суда, по которым она является стороной (ст.46).
В соответствии с Федеральным законом "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней", Россия признает Конвенцию в качестве составной части своей правовой системы и признает обязательной юрисдикцию Европейского Суда по вопросам толкования и применения Конвенции (ст.1). Очевидно, эта норма закона должна интерпретироваться как конкретизация положений Конституции, не выходящая за пределы заложенного в них правового смысла. Это означает обязанность во-первых, применять Конвенцию в качестве нормативного акта (международного договора), стоящего выше закона, но в контексте Конституции как акта высшей юридической силы, и во-вторых, выполнять итоговые решения Европейского Суда и учитывать его правовые позиции в правоприменительной деятельности судов по разрешению конкретных дел.
В частности, Высший Арбитражный Суд в информационном письме от 20 декабря 1999 г. обязал нижестоящие арбитражные суды при рассмотрении исков принимать во внимание требования ст. 6 Конвенции с учетом ее толкования в решениях Европейского Суда. В Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации" указано на непосредственное действие прав, закрепленных Конвенцией, и необходимость учета практики Европейского Суда при применении ее положений судами общей юрисдикции.
В Постановлении КС от 5 февраля 2007 г. №2-П сделан следующий вывод: "Ратифицируя Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, Российская Федерация признала юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов (Федеральный закон от 30 марта 1998 года ¹ 54-ФЗ). Таким образом, как и Конвенция о защите прав человека и основных свобод, решения Европейского Суда по правам человека — в той части, в какой ими, исходя их общепризнанных принципов и норм международного права, дается толкование содержания закрепленных в Конвенции прав и свобод, включая право на доступ к суду и справедливое правосудие, — являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права".
Поскольку Конвенция по своей юридической силе имеет приоритет перед федеральным законом, то обязательное по своей юридической силе толкование Конвенции Европейским Судом ("прецедент толкования", "прецедентное значение решения"), являясь его официальной правовой позицией о нормативном смысле конвенционной нормы, фактически предопределяет позицию национальных судов при разрешении ими конкретных дел в случае применения этой нормы Конвенции. Именно в истолковании Страсбургского Суда норма, посредством решений национальных инстанций, имплементируется в отечественную правовую систему. В этом случае речь идет уже о "прецеденте толкования", выраженного самим национальным судом, применяющим Конвенцию в своем решении ("прецедентное значение решения"), поскольку суд при выборе нормы, разрешая спор о праве, пришел к выводу о необходимости применить Конвенцию, а не национальный закон.
Национальные суды, как это следует из статей 15 и 120 Конституции, принимают толкование Конвенции Европейским Судом как обязательное и следуют ему при обосновании своего решения, допуская при этом, что Конституционный Суд может согласиться с таким толкованием только в том случае, если оно не противоречит Конституции как правовому акту высшей юридической силы.
Для Конституционного Суда такой подход означает трактовку правовой позиции ЕСЧП как элемента судебной правовой доктрины, которую Конституционный Суд обязан учитывать при толковании и применении Конвенции в контексте российской Конституции с учетом ее верховенства в системе нормативных актов, составной частью которых является Конвенция как международный договор Российской Федерации.
Это означает, что Конституционный Суд Российской Федерации, принимая свое решение о конституционности закона в случаях, аналогичных германскому прецеденту, — при том, что между положениями Конституции о правах человека и Конвенцией нет противоречий, а противоречие возникло между толкованием Конституции (данным КС) и толкованием Конвенции (предпринятым ЕСПЧ), — может не ориентироваться на интерпретацию Конвенции Европейским Судом, а принять решение в духе национальной Конституции, тем самым имплицитно подтверждая свою трактовку положений Европейской Конвенции (как составной части российской правовой системы), в духе национальной Конституции.
Именно такой подход позволяет выстроить правовую концепцию национального суверенитета в сфере защиты прав человека. В противном случае вместо реализации плодотворной идеи добровольного объединения национальных суверенитетов мы придем к полному подчинению российской правовой системы интеграционному праву Совета Европы в вопросе защиты прав человека.
Предвидя упреки по поводу того, что реализация предлагаемого подхода на практике может снизить уровень защиты прав человека в Российской Федерации, хочу сказать, что наличие в нашей Конституции ст.2, признающей права человека высшей ценностью, ст.17, гарантирующей неотчуждаемые права человека согласно общепризнанным нормам и принципам международного права, ст.18, в соответствии с которой права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими, и т.д., — является достаточной нормативно-правовой гарантией против любого неправосудного решения. Все остальное, в конечном итоге, зависит от качества самого правосудия. Однако для выработки концепции государственного суверенитета страны необходимо иметь внутренне непротиворечивую теоретико-правовую конструкцию суверенитета в такой важной (и весьма чувствительной к внешнему воздействию) сфере как защита прав и свобод человека и гражданина.
Предел уступчивости
Как показывает практика, решения Страсбургского Cуда, формально основанные на нормах Конвенции и ее толковании с учетом европейских стандартов защиты прав и свобод (в беспристрастности судей я нисколько не сомневаюсь!), порой не принимают во внимание очень тонкие и важные взаимосвязи рассматриваемого ими вопроса с другими факторами — такими как духовное самоощущение, самоидентификация нации, иные конкретно-исторические обстоятельства и условия, оказывающие существенное легитимирующее влияние на конституционный правопорядок и правовую систему в целом. Это способно вызывать настоящую волну протеста и сопротивления таким решениям Европейского суда, что не может не сказываться на легитимном характере таких решений и самого Суда.
Как известно, положения Конвенции сформулированы достаточно в общем виде, представляя собой определенные абстракции, воплощающие представления прогрессивного европейского мира о стандартах защиты личности, добра и справедливости. В определенной степени эти стандарты можно отнести к области прирожденных и неотчуждаемых прав человека, равно как и совокупность прав, закрепленных в другом Европейском базовом документе — Европейской социальной хартии (в России социальные права закреплены напрямую в Конституции). Очевидно также, что эти абстракции подлежат конкретизации при их имплементации на конкретной национальной почве. Формы этой конкретизации диктуются, в том числе, тем самым религиозным, культурным, историческим кодом каждой страны, что безусловно объясняет их несовпадение. Разработчики Конвенции, закрепляя наиболее широким образом соответствующие стандарты, имели в виду дискрецию государств по установлению конкретных механизмов их реализации. Однако в итоге в настоящее время мы имеем дело с ситуацией, когда формы реализации этих стандартов "от абстрактного — к конкретному", принятые в одной стране или правовой системе, через ее представителей в наднациональных органах рискуют быть навязанными в качестве общих наднациональных стандартов представителям всех других национальных культур. Такой риск может возникнуть, если представителям таких органов не удается в достаточной степени абстрагироваться от собственной национальной правовой культуры. Безусловно, Европейский Суд по правам человека представляет собой цвет европейской юриспруденции, собрание выдающихся юристов стран-участниц Совета Европы. И при всем том, насколько оправдана практика формирования конкретных форм имплементации конвенционных максим на национальном уровне, путем фактического переноса сложившихся у носителей той или иной правовой традиции и национальной культуры представлений о должном на все без исключения страны Европы, — с учетом их колоссального культурного, правового, религиозного, этнического многообразия? Не здесь ли кроется одна из причин конфликтов между наднациональным и национальным — на уровне базовых ценностей? Яркий пример того, как абстрактные правовые нормы не могут восприниматься в отрыве от культурного, нравственного, религиозного кода, можно увидеть в недавних событиях в Сербии, когда неприятие гей-парада в традиционно православной стране вылилось в массовые беспорядки.
Другой пример из этой серии — Постановление ЕСПЧ по делу Lautsi v. Italy, признавшее наличие распятий в классах итальянских школ нарушением права на свободу вероисповедания, не содержало нормативного предписания изъять распятия из школьных классов. Очевидно, это выходило бы за рамки полномочий Суда, поэтому он ограничился взысканием с государства ответчика 5000 евро в качестве справедливой компенсации. Тем не менее, данное постановление вызвало крайне бурные отклики не только в Италии. Резкую негативную реакцию правительства Италии официально поддержали правительства 20 стран, образовав таким образом самую обширную оппозицию решению Европейского Суда за всю историю его деятельности.
Накопленный опыт взаимодействия показывает, что в подобных ситуациях — с целью выработки рекомендаций для преодоления коллизий, возникающих в связи с решениями ЕСПЧ и затрагивающих основы конституционного правопорядка и его базовые ценности, — мог бы использоваться, в частности, такой достаточно авторитетный институт в европейском сообществе, каковым является Круг председателей европейских конституционных судов.
Разумеется, обе стороны этого диалога — и Европейский Суд, и национальные органы конституционного контроля — стараются избежать таких конфликтов, поскольку они, в конечном счете, снижают эффективность защиты прав человека и основных свобод как основной цели, на достижение которой направлены действия и национальных, и наднациональных юридических институтов.
В связи с этим вопрос о том, как именно использовать германский прецедент, нельзя решать умозрительно. Ибо это тот вопрос, который можно поверять только юридической практикой. В одном я уверен на сто процентов — использование германского прецедента должно быть очень мягким, деликатным и просвещенным. Критерий его применения — это защита прав человека и гражданина на основе принципа юридического равенства.
Ни в коем случае мы не должны своими действиями разрушать наметившиеся позитивные международные тенденции. Мы должны быть предельно тактичны, умны и уступчивы.
Когда я говорю предельно, то, естественно, обязан обозначить предел. Ибо альтернатива предельной уступчивости — уступчивость беспредельная, абсолютно недопустимая и разрушительная. В нашей истории были такие прецеденты. И они наглядно показывают, что подобная беспредельная уступчивость, унижая страну и народ, не приводит ни к каким результатам. Она, напротив, прерывает позитивные тенденции сближения России с Западом, рождая в чьих-то головах неприемлемые и деструктивные ожидания.
Пределом нашей уступчивости является защита нашего суверенитета, наших национальных институтов и наших национальных интересов. Среди этих интересов, прежде всего, — это приоритет прав и свобод человека. К этому обязывает наша Конституция. И подобная защита не имеет ничего общего с оголтелостью, самоизоляцией, ортодоксальностью и так далее.
Мне могут возразить и сказать, что не надо излишне политизировать проблему отношений со Страсбургским судом. Настаиваю на том, что любая правовая политика не может строиться в отрыве от политики как таковой. Конечно же, излишняя политизация юридической сферы категорически не нужна. Но полная деполитизация этой сферы категорически невозможна.
Разве не имеет политического контекста и политических последствий тот факт, что Европейский Суд через несколько лет "раздумий" вдруг взял в производство жалобу "объединенной оппозиции", которая ставит под сомнение итоги выборов в Государственную Думу, состоявшихся в 2003 году. По прогнозам самих заявителей, решение будет принято в течение полугода, то есть до следующих думских выборов. Как заявил недавно СМИ один из представителей оппозиционеров, он "изумлен" тем, что иску пятилетней давности наконец дан ход, и считает, что "даже его частичное удовлетворение будет иметь для властей серьезные последствия".
Ясно, что решения Европейского Суда, будучи строго юридическими по форме, зачастую имеют для России далеко идущие политические последствия. И если Европейский Суд не учитывает в должной мере историческую, культурную, социальную ситуацию в стране, то подобные политические последствия могут оказаться негативными, а при каком-то повороте событий — и опасными. Россия с опорой на свою Конституцию вправе выработать защитный механизм от подобных решений, которые затрагивают ее национальный суверенитет и основополагающие принципы ее Конституции.
Но ясно и то, что в непростое время глобальных изменений Россия не может и не имеет права выйти из европейского правового поля.
Так же как и другие европейские государства, Россия должна бороться и за сохранение своего суверенитета, и за бережное отношение к Европейской Конвенции, защиту ее от неадекватных, сомнительных решений", — заявил руководитель КС РФ.
