Авторы: Александр Пилипчук, Екатерина Масленникова
Судье Игорю Ермакову на протяжении карьеры приходилось и выносить приговоры, о строгости которых он теперь жалеет, и сражаться с прокуратурой за жизнь человека, признанного впоследствии невиновным, и мириться с бурной реакцией на свои решения, оставшиеся непонятыми широкой общественностью. А еще он, вероятно, единственный в России судья, который получил философское образование, уже работая служителем Фемиды.
19 августа 2008 года в Свердловском областном суде произошло нерядовое событие: 30-летний юбилей в должности судьи уголовной коллегии отметил Игорь Ермаков. Общий стаж судебной деятельности юриста к тому времени составил около 36 лет. Ермаков в тот день признался: после окончания в 1972 году Свердловского юридического института о работе в суде он и не думал, а всеми помыслами стремился попасть по распределению в следственные органы прокуратуры.
"Вообще хотелось быть кем-то вроде Шерлока Холмса"
В профессии следователя Ермакова привлекал, прежде всего, аналитический характер работы – от осмотра места преступления, выдвижения версий, планирования расследования и до сбора доказательств, наводящих на след преступника, психологического поединка с подозреваемым на допросах и его уличения. Судья же, размышлял он, будучи студентом, располагает готовыми материалами обвинения, ограничен рамками процесса в сборе доказательств вины или невиновности подсудимого. Он может только установить, скажем, дополнительные данные о его личности или назначить по делу экспертизу. И потом, как считал Ермаков, нельзя ни с чем сравнить чувство удовлетворения, которое испытывает истинный "следак", раскрыв сложное преступление.
– Вообще хотелось быть кем-то вроде Шерлока Холмса, – не без улыбки вспоминал впоследствии Ермаков свои тогдашние планы на будущее.
Было у выпускника института и еще одно заветное желание: непременно поехать на работу на Дальний Восток. Одно время он увлекался трудами Владимира Арсеньева – географа, этнографа и писателя, автора романа "Дерсу Узала". Его манили места, где путешествовал по дальневосточной тайге известный исследователь. Однако на заседании Госкомиссии по распределению молодых специалистов его ждало разочарование – новоиспеченному юристу предложили на ближайших выборах баллотироваться на должность судьи Североуральского городского народного суда Свердловской области.
Позже Ермаков говорил, что не жалеет о таком повороте событий, но в тот момент у него возникло чувство, что он что-то потерял.
Дело о бытовом хулиганстве
Первое уголовное дело Ермаков рассмотрел в горсуде на второй же день после того, как его избрали в народные судьи. И сегодня, спустя 42 года, он помнит дату – 24 октября 1972 года. На скамью подсудимых попал семейный мужчина, обвинявшийся в хулиганстве по ч. 1 ст. 206 УК РСФСР (наказывалось лишением свободы на срок до одного года, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до двух минимальных месячных размеров оплаты труда).
К ответственности за шумные скандалы дома, от которых страдали не только жена и дети, но и соседи, он привлекался повторно. Первый раз отделался в суде штрафом, но, как видно, урока из административного наказания не извлек. Начинающий судья учел это обстоятельство, но и отправлять бытового хулигана в колонию счел несоразмерным наказанием. Ермаков не исключал, что, возвратившись из заключения, тот мог выместить обиду на жене, которая обратилась в милицию с заявлением, а также на соседях, которые свидетельствовали против него в суде. После совещания с народными заседателями Ермаков решил, что в данной жизненной ситуации средством исправления может послужить наказание без лишения свободы. Суд приговорил дебошира к нескольким месяцам принудительных работ на одном из объектов народного хозяйства. Ему предоставлялась последняя возможность одуматься, а его близкие при этом не лишались средств существования, поскольку труд на "химии", как нарекли тогда в народе это наказание, был оплачиваемым.
Дело о ревнивом брате
– Вот случай, который не забуду никогда, – рассказывал Ермаков в 1998 году уральскому журналисту Геннадию Мурзину о деле, которое он, по его словам, рассудил в полном соответствии с законом, но тем не менее и спустя несколько десятилетий после процесса испытывает уколы совести.
Подсудимый обвинялся по ч. 1 ст. 108 УК РСФСР (умышленное тяжкое телесное повреждение, наказывалось лишением свободы на срок до восьми лет). Уголовное дело рассматривалось на выездной сессии Североуральского городского нарсуда на предприятии, где тот работал.
– Красный уголок. Полно людей. Соответствующая атмосфера. К тому же молодая кровь судьи бурлит, – вспоминал Ермаков. – Разгоряченно размахнулся. Отмерил на всю катушку – семь лет лишения свободы. Осужденный не стал жаловаться. Но его последние слова все еще звучат у меня в ушах: "Что-то слишком много…"
– Много?! – удивленно переспросил журналист.
– В том случае хватило бы и четырех лет, – ответил Ермаков. И объяснил: суть дела заключалась в том, что муж приревновал жену к родному брату и в ходе конфликта ударил его подвернувшимся под руку ножом. – Ранее не судим. Не надо было перегибать… Конечно, вышел досрочно. Хорошо вел себя там. Но… все равно… жизнь человека не так пошла, как могла бы. Я сделал навсегда зарубку: размахивать орудием правосудия не всегда на пользу. Эмоции надо держать в узде. Крепко держать.
– Вы поступили в соответствии с законом. Какая же это ошибка? – доискивался журналист.
– Формально – нет. А по совести – да, – подытожил Ермаков.
Этот диалог о формальном правоприменении, которое может привести к несправедливому результату, о судейской совести, вступающей иногда в противоречие с буквой закона, состоялся, когда за спиной Ермакова были уже 20 лет работы в уголовной коллегии областного суда и несколько дел, которые закончились для подсудимых высшей мерой наказания.
Дело о двойном убийстве
После пяти лет работы в Североуральске Ермакова перевели в уголовную коллегию Свердловского областного суда. На дворе стоял 1978 год, судьи-криминалисты, в том числе и он, нередко рассматривали дела на выездных сессиях за пределами областного центра.
– [Я] забирал по 5–6 дел, назначал и рассматривал в городах области. Помню первые дела, связанные с убийством, были в Серове и Карпинске, – вспоминает Ермаков. – В Карпинске мною был вынесен первый приговор со смертной казнью. Тяжелое было дело…
Подсудимый обвинялся в преднамеренном двойном убийстве – девушки и ее отца. Он пытался принудить девушку жить с ним, однако она и отец противились этому. Тогда он решил расправиться с обоими. В помещении, где рассматривалось дело, было не протолкнуться. Ермаков, начиная процесс, почувствовал, что зал наэлектризован, собравшиеся уже в душе вынесли свой обвинительный вердикт "душегубу". Стараясь по выработанной привычке не поддаваться эмоциям, судья с головой ушел в процесс, выслушивая стороны. Обвинение представило суду бесспорные доказательства, что страшное преступление совершил подсудимый, адвокат же, не возражая против неопровержимых улик, напирал на состояние аффекта, в котором находился его подзащитный, получив отказ от любимой девушки. Однако судья и народные заседатели в ходе совещания пришли к единодушному мнению, что подсудимый действовал обдуманно, смягчающих вину обстоятельств в деле нет, приговор может быть только один – высшая мера.
О своем отношении к смертной казни Ермаков определенно высказался в 2008 году, когда его спросили, что он думает об идее отмены моратория на нее.
– Судье очень сложно отвечать на такой вопрос, потому что могут превратно понять, что я готов всех к стенке поставить. Я считаю, что смертную казнь надо бы оставить для серийных убийц, маньяков. И приговаривать человека к смертной казни можно лишь тогда, когда на 100% уверен в его виновности. Если есть хоть 1% сомнений – нельзя отправлять человека на тот свет, – сказал он, уточнив, что всегда "переживал такие дела".
В своей судебной практике по особо тяжким преступлениям, за которые предусматривалась смертная казнь, Ермаков не отходил от этого принципа, ставшего его внутренним убеждением. Так было и в деле работника лесхоза Ивана Антропова, обвиненного в изнасиловании и убийстве.
Дело о сексуальном маньяке
В мае 1985 года на берегу озера в лесопарке Верх-Исетского района Свердловска был обнаружено тело Ларисы Д., учащейся техникума, готовившего художников-оформителей. Судя по этюднику, который находился рядом, девушка вышла на пленэр. По подозрению в совершении этого преступления арестовали кочегара лесхоза Ивана Антропова, которого в день убийства якобы видели в этих местах. Тот виновным себя не признал, а прямых доказательств его причастности к надругательству над Д. и ее убийству у следствия не было. Тем не менее обвинительное заключение все же было передано в суд, и в нем имелось заключение экспертизы, согласно которому на куртке Антропова были найдены пятна красок, идентичных тем, которыми рисовала девушка.
Ермакова материалы дела и речь прокурора не убедили в виновности Антропова. А экспертиза следа на куртке подсудимого от краски на мольберте, а также исследование микрочастиц с места преступления вызвали у судьи сомнения, которые лишь усилились в связи с заявлением родных Антропова, что они отдавали куртку милиции без следов краски. Свои сомнения судья истолковал в пользу обвиняемого и вернул дело на доследование с целью устранить выявленные судом недостатки. Дальнейшие события показали правоту судьи: оказалось, что в ходе экспертизы была нарушена методика исследования лакокрасочных материалов, краска на спине и рукаве куртки подсудимого не имели общей родовой основы с красками, которыми выполнялся этюд юной художницы.
Однако областная прокуратура не собиралась уступать суду, и через короткое время на его рассмотрение было передано скорректированное заключение. Но и на сей раз в деле не оказалось неопровержимых доказательств инкриминируемого Антропову преступления, а тот по-прежнему отвергал на следствии и в суде свою вину. Суд во второй раз отправил дело на доследование.
В местной прокуратуре и милиции позиция областного суда в деле Антропова вызвала недовольство: отход от привычного в советские годы порядка, при котором следствие рапортовало о разоблачении преступника, прокуратура его обвиняла, защита просила о смягчении наказания, а суд выносил карательный приговор, снижал их ведомственные показатели по борьбе с тяжкими и особо тяжкими преступлениями. Ситуация усугублялась тем, что в течение нескольких лет в Свердловске регистрировались одно за другим изнасилования и убийства молодых женщин и школьниц, большинство из которых оставались нераскрытыми.
Одним из исключений стало убийство пятиклассницы несколькими годами ранее. В качестве подозреваемого в этом преступлении и покушении на изнасилование еще двух женщин был задержан Георгий Хабаров, страдавший олигофренией на уровне умеренно выраженной дебильности. Он дал признательные показания. Областной суд приговорил Хабарова к 14 годам лишения свободы, однако ВС РСФСР, рассмотрев кассационную жалобу матери пострадавшей, признал назначенное наказание несправедливым вследствие тяжести содеянного, отменил приговор и вернул на новое судебное рассмотрение. Оно закончилось приговором к высшей мере наказания – расстрелу. На этот раз Верховный суд оснований для его отмены или изменения не усмотрел. В 1984 году Хабарова казнили.
Однако нападения на женщин не прекратились, и после одного из них, закончившегося гибелью жертвы, арестовали состоящего на учете в психоневрологическом диспансере Михаила Титова. Он не только дал признательные показания, но и взял на себя еще одно нераскрытое убийство. Однако до суда подследственный не дожил: через полтора месяца после ареста его доставили из камеры (по крайней мере, такова версия сотрудников СИЗО) с многочисленными травмами и переломами ребер в тюремную больницу, где он вскоре скончался. Виновных в его смерти так и не установили. Уголовное дело об убийстве двух девушек следователь горпрокуратуры прекратил за смертью обвиняемого.
Профессиональное противостояние судьи Ермакова с прокуратурой по делу Антропова закончилось тем, что обвиняемого вынуждены были освободить за неимением прямых и косвенных доказательств его причастности к преступлению. А через некоторое время события приняли неожиданный оборот. В апреле 1988 года в Центральном парке культуры и отдыха областного центра при попытке спрятать в кустах только что изнасилованную и задушенную женщину был задержан печатник типографии областной газеты Николай Фефилов. В отделении милиции у него в присутствии понятых изъяли принадлежавшие жертве часы, кошелек, украшения. Вскоре Фефилов уже давал показания о своих многочисленных жертвах, в том числе и тех, убийство которых инкриминировали Хабарову, Титову и Антропову.
Разразился скандал, свердловчан от дела сексуального маньяка-душителя (все жертвы были задушены) отстранили, а в город прибыли следователи по особо важным делам при прокуроре РСФСР – старший советник юстиции Виктор Пантелей и советник юстиции Владимир Паршиков. В ходе многочисленных следственных экспериментов Фефилов, в отличие от Хабарова и Титова, которые постоянно путались в своих "признательных" показаниях, точно указал места и время совершения преступлений, описал внешность своих жертв. А при обыске квартиры, где жил подследственный с женой и детьми, а также на его рабочем месте были найдены вещи, принадлежавшие пострадавшим и опознанные их родственниками. Было также установлено, что обвинения, ранее предъявленные Хабарову, Титову и Антропову, несостоятельны: в ходе следствия были допущены многочисленные нарушения законности, в частности их нередко допрашивали ночью, противоречивые показания подследственных и свидетелей подвергались "корректировке", в выводах экспертиз содержались грубые "ошибки" в пользу версий следствия.
Однако Фефилов, так же как и Титов, не дожил до суда. В ходе ссоры он был задушен сокамерником Николаем Проценко, проходившим по делу об изнасиловании. В Свердловск немедленно прибыли представители следственной части Прокуратуры РСФСР и МВД СССР. Проверялась версия, что убийство Фефилова могло быть "заказано" с целью воспрепятствовать процессу над маньяком, в ходе которого могли стать достоянием гласности непрофессионализм и предвзятость следствия в отношении Хабарова, Титова и Антропова. Однако установить "заказной характер" убийства Фефилова не удалось, 25 октября 1988 года Пантелей принял постановление о прекращении уголовного дела вследствие его смерти. А его коллега Паршиков, проверявший работу свердловских следователей, а также сотрудников СИЗО, где содержались Титов и Фефилов, через некоторое время постановил прекратить уголовное дело в отношении Хабарова по ч. 4 ст. 117, п. "е" ст. 102 УК РСФСР (в части изнасилования и убийства) в связи с его невиновностью.
– Звание судьи многое дает, но и ко многому обязывает. Нужно быть действительно порядочным и честным человеком во всем и вместе с тем совестливым и гуманным. Разные люди приходят в судейскую профессию. В профессии судьи важно не деградировать и не ожесточаться. Нужно душой и сердцем чувствовать. Бывает и такое – невиновный человек сидит на скамье подсудимых… – говорил Ермаков, вспоминая по прошествии многих лет "дело Антропова".
Дело банды Багагошвили
Ермаков рассмотрел немало уголовных дел о бандитизме. Многие из них занимали, по его свидетельству, до полусотни и больше томов. Как удается изучить и проанализировать такой объем обвинительных материалов, спросил по этому поводу судью журналист Мурзин.
– Рассматривая одно дело, я сразу начинаю готовиться к следующему. Для этого использую неизбежные паузы. Например, адвокат заболел, свидетель не явился, подсудимый заявил неожиданное ходатайство, на удовлетворение которого нужно время. И еще свое личное время использую, – посвящал собеседника в личную судейскую кухню Ермаков. И тут же продемонстрировал ему свое так называемое рабочее досье для очередного процесса. – Здесь я наглядно расписал участие каждого из обвиняемых в каждом отдельно взятом эпизоде, их взаимосвязь, взаимодействие друг с другом, чтобы видеть, кто, как, где, с кем и в какой мере участвовал в инкриминируемом деянии.
Затем, продолжил Ермаков, он обязательно сверяет показания обвиняемых, потерпевших и свидетелей, чтобы установить, нет ли в них противоречий, приводит в досье ссылки на лист и том уголовного дела для быстрого поиска нужных показаний. А по ходу судебного следствия вносит в досье корректировку в связи с новыми обстоятельствами, доказательствами.
– Иногда – очень существенную, – подчеркнул при этом Ермаков. – Настолько существенную, что суд может признать подсудимого невиновным в совершении преступления по какому-то конкретному эпизоду…
Словом, подытожил судья, досье для него не догма, а всего лишь черновой рабочий материал, "который в процессе еще надо суметь либо подтвердить, либо, наоборот, исключить из обвинительной базы".
– Всякие нюансы в деле могут быть. Все их надо взвесить, определить, совершил ли человек инкриминируемое ему деяние, – размышлял Ермаков, – Если совершал, то какой мерой определяется его участие? Тяжелее или легче его вина по отношению к рядом сидящему на скамье подсудимых?
Все эти качества судьи Ермакова наглядно проявились, например, при рассмотрении им уголовного дела в отношении банды Дмитрия Багагошвили, которая на протяжении 2002 года промышляла на территории области разбойными нападениями на предпринимателей. Всего до ареста члены ОПГ, по версии следствия, успели совершить восемь нападений. Одно из них закончилось убийством бизнесмена Вячеслава Паршакова и ранением нескольких членов его семьи. На суде представитель гособвинения рассказал, что в момент нападения супруги Паршаковы, их 6-летний сын, мать и отец жены были на даче. В час ночи преступники забрались в дом, где на них натолкнулся услышавший шум тесть предпринимателя. Один из бандитов нанес ему несколько ножевых ранений в руку. На звуки борьбы выскочили Паршаков и его сын. Бандиты встретили их стрельбой из пистолета, в результате предприниматель получил смертельное ранение в грудь, а мальчик был ранен в голову (медикам удалось спасти его).
Обвинение просило суд приговорить всех членов банды к наказанию в виде длительных сроков лишения свободы. Однако Ермаков после многодневного процесса пришел к выводу, что причастность двух подсудимых – Дмитрия Мартынова и Максима Шутрова – к инкриминируемым банде преступлениям не подтверждается доказательствами. Они были освобождены в зале суда. 37-летний главарь банды был приговорен к 17 годам строгого режима, Алексей Бухаленков, открывший в ту ночь стрельбу из пистолета, – к 22 годам, а Павел Силин, пустивший в ход нож, – к 10 годам общего режима.
В местной прессе приговор назвали "мягким", а "Коммерсантъ" подчеркнул, что решение судьи Ермакова стало "неожиданным" для гособвинения.
– Как бы ни бушевала общественность, но я – судья и обязан оставаться беспристрастным, хладнокровным, – так реагировал Ермаков на комментарии после этого процесса.
"Я из рода почемучек"
В настоящее время стаж почетного работника судебной системы Ермакова составляет 42 года. Он является судьей судебного состава по разрешению жалоб и представлений в кассационном порядке судебной коллегии по уголовным делам Свердловского облсуда. Ермаков, пожалуй, единственный российский судья, который, уже будучи в этой профессии, получил в университете философское образование.
– Может, у кого-то мой поступок и вызывал удивление, мол, для чего тебе это нужно? Я отвечал, что интересно. Тем более я на заочном отделении учился, не во вред работе. Отпуска академические не брал ни разу, экзамены сдавал в свои очередные отпуска. У меня с детства тяга к философским категориям, я из рода почемучек, – объясняет он свое решение. – Вся судебная деятельность связана с вопросами справедливости, добра и зла, назначения человека в жизни и его жизненных ценностей. Философия права, философия справедливости всегда присутствуют в деятельности судьи.
